Почему он? Отец убитого в Столбцах 11-классника подробно рассказал о сыне и дне его гибели

Семья Романовых живет в большом красивом доме в одном из переулков райцентра. Отец занимается бизнесом в Минске. Говорит, богатым себя не считает, но денег в семье хватает. В семье Романовых двое детей — старшая дочь и младший сын Саша.

Саши больше нет.

Большой дом семьи Романовых в Столбцах стоит тихий и, такое ощущение, что пустой. По всему дому расставлены фотографии сына, родители носят траур. Большая и чисто прибранная комната Саши, с его книгами и гитарами, как будто все еще ждет парня, который уже никогда туда не вернется.

В Сашиной комнате

Сергей Романов, отец Саши, согласился поговорить с «Нашей Нивой». Он подробно рассказал о Саше, его жизненных целях, мечтах и увлечениях. И о том, как приходится жить после смерти сына.

***

«Саша был очень правильный парень. С правильными мыслями в голове. Я ему доверял, как себе.

Он хорошо учился, занимался саморазвитием. Изучал языки, много читал. Готовился к поступлению в университет.

Языки ему очень легко давались. Саша знал польский очень хорошо, английский тоже. Побеждал даже на олимпиадах по английскому. Мечтал начать изучение немецкого языка.

Саша считал нашу систему образования, скажем так, неправильной. Поэтому хотел поступать в Польшу. Мама, конечно, хотела, чтобы он поступил в Минске на иностранные языки, чтобы был ближе к ней. Но я говорил: «И что? Ну представь, что он поступил в Минск и окончил вуз. А куда дальше?»

У нас дочь окончила БГУ — самый престижный в стране вуз — а теперь не может найти нормальную работу.

Поэтому я всячески поддерживал сына. Говорил: «Езжай, я только за». Потому что вокруг всё хуже и хуже, ну вы знаете.

Саша хотел поступить на журналиста или заниматься SMM, ведь он и видео умел монтировать, и тексты хорошо писал. Но в последнее время, может, меньше месяца назад, он принял иное решение. Сказал, что хочет поступать на политологию. Я, говорит, журналистом себя не вижу. Хоть и могу этим заниматься, но мне это не так интересно, как политика и философия.

Философия, кстати, была одним из его увлечений. Он прочел всех греческих философов, Ницше читал, смотрел документальные фильмы. Всё книжки сам себе покупал. Я с ним ездил пару раз на книжные выставки. Даже когда в Белосток ездили, мы с женой за шмотками ходим, а Саша — по книжным магазинам.

Мы были в Греции в этом году. Ну и сидим, решаем, что и где посмотреть, а Саша говорит: «Давайте поедем в Стагиру!»

Я даже не знал, что это такое. Оказалось, что Стагира — полуразрушенный город, родина Аристотеля. Сегодня никто там даже не живет. Мы съездили, походили там…

Мы свободно говорили на политические темы с сыном. Я его ни в чем никак не настраивал, но всегда говорил: надо мыслить критически. Он мне и говорил, что я его научил сопоставлять информацию и делать свои выводы, а не просто слушать какую-то пропаганду. Мы российские новости давно не смотрим, смотрим Ютуб, Евроньюс.

И мы с ним думали подавать документы на политологию в несколько университетов: в Варшаву, в Люблин и в Познань. А там уже смотреть, куда получится.

Саша мог на равных поговорить с любым из взрослых. Мы недавно обсуждали с ним выборы в Украине. Саша говорит: «Слуга народа» тот [артист Владимир Зеленский. — Ред.] — это популист». Я говорю: хочется верить, что человек стремится к переменам в обществе. Но Саша отвечает: история много такого видела. И начинает мне примеры приводить, объясняет свою позицию… Трудно с ним было спорить!

Мы с Сашей действительно были как два друга. На байдарках вместе ходили. В походы. Облазили всю Столбцовщину, ходили на каяках…

Я мотоцикл купил себе — и ему взял, старый кроссовый. Хотел, чтобы у парня руки из правильного места росли. Ведь теперь же молодежь в компьютере разбирается — и всё.

Саша играл в компьютерные игры, как и все подростки. Но без какой-то там чрезмерности, нельзя сказать, что из компьютера не вылазил. На гитаре играл, недавно укулеле купили — маленькую гитарку, чтобы с собой мог возить.

И мы вместе ремонтировали свои мотоциклы, крутили те гайки… Летом Саша сдал на категорию А1, мог ездить на своем мотоцикле, номера на него получил. Одного его я все же боялся отпускать кататься, но он любил больше по лесу гонять или по полю. Отрабатывал разные трюки: мотоцикл же кроссовый.

Мы вместе на мотоциклах все окрестности объездили. В Крево были, и в Любче — смотрели замки…

А еще Саша являлся членом местной организации Общества белорусского языка (Таварыства беларускай мовы; ТБМ). Они там знакомили людей с историей Столбцовщины и памятниками архитектуры. Вот недавно подали обращение, чтобы им разрешили установить возле школы табличку о том, что раньше там был костел Святого Казимира.

Саша писал репортажи и статьи для ТБМ, вел его аккаунты в соцсетях.

А еще пару лет назад Саша разговаривал только на белорусском языке. Я сам помню, как где-то в начале 2000-х мне встречались люди, которые разговаривали по-белорусски. Тогда это казалось несколько чудным. Теперь же — не знаю — это, может, немного и модно.

У нас семья наполовину русская. Мой отец русский, мама белоруска, мы переехали сюда в 1983 году из Куйбышева (сегодня это Самара).

Мы учились на русском языке, да и стары уже. Но думаем так: в Беларуси надо разговаривать по-белорусски. Я, хотя сам и русскоязычный, сына всегда поддерживал в его желании разговаривать по-белорусски, никогда не отговаривал. Учил его: «Никогда не стесняйся!» Он и не стеснялся. Никаких комплексов у Саши никогда не было и проблем из-за белорусского языка у него никогда не возникало, ни с учителями, ни с учениками в школе. Нередко ходил в вышиванке. Мы много путешествовали, Саша даже за границей носил вышиванку.

Но после того, как сын прочитал книжку Харари «Сапиенс: краткая история человечества», он немного изменил мнение.

Сначала разговаривал исключительно по-белорусски и всё хотел кого-то переделать, увлечь этим же. И можно сказать, разочаровался немного. Около года назад Саша стал разговаривать по-русски в семье, и, наверное, в школе тоже. Это повлияла книга. Кроме того, он начал говорить, что государства, границы — это надуманное, что человек и человечество намного шире всего этого.

Но все же при любой возможности Саша переходил на белорусский.

Планов у Саши было множество. У него друг в Самаре, родом с Полесья. Они познакомились через интернет пару лет тому назад, встречались в Минске. Они вместе хотели проехать по Беларуси, по замкам.

Саша посмотрел одного поляка в Ютубе, который ездит автостопом, и решил тоже попробовать. Чуть ли не на месяц хотел поехать. Жена забеспокоилась, а я думаю: ну надо прикинуть, что да как. Нельзя же сказать «нет», потому что это бы травмой стало для сына.

В предыдущую зиму Саша вообще Индией увлекся, всё думал, как бы туда поехать».

***

«Саша хотел уйти из этой школы, поступить в Лицей БГУ. Честно говоря, ему не нравилась эта школа. Он у меня был очень взрослый, не по годам.

Саша говорил, что много лицемерия в школе. Мол, есть несколько педагогов нормальных, а остальные, может, и знают свои предметы, но преподают их… короче, не педагоги. А он очень не любил такого.

Саша не был замкнутым, дружил с одноклассниками, общался. Но и книжки читал постоянно, и ему не хватало. Хотелось общаться с более умными, с людьми постарше. А школьники же бывают совершенно разные. Года два-три тому назад Саша рассказал как-то, что некоторые дети в Столбцах с ножами ходят. А ему это было дико, он не признавал эту гопоту, не ругался матом.

Ему нравилось общаться с теми учителями, которые разговаривали с ним на равных. Саша очень не любил такого, когда прямо-таки задавливают авторитетом взрослого человека, как поступают некоторые учителя.

Та учительница, которую убили, Марина Пархимович, была умным человеком, с детьми всегда разговаривала как с равными. Саше это очень нравилось. Он был уже взрослый самостоятельный человек.

Мы с ним всегда подолгу разговаривали. Была такая традиция в семье: вечером вместе с сыном садились пить чай. Вдвоем как правило. Жена, конечно, тоже могла присутствовать, но мы с сыном вели мужские разговоры: о политике, о жизни…

Мы с ним как два друга разговаривали. Всегда. И если бы что-то было, угроза какая-то что ли, то сын мне бы обязательно что-то сказал.

Был один лишь момент. Сашу убили в понедельник, а за несколько дней до этого, в пятницу, сын попросил отвезти его в Минск, к сестре. Саша хотел сходить на Минскую книжную выставку-ярмарку. Он у меня по книжкам просто фанател, тратил на них все свои карманные деньги.

В пятницу он с сестрой сходил на книжную выставку, поговорил с поляками на польском стенде. В воскресенье вернулся, я встретил сына, а потом мы с женой обратили внимание, что какое-то у него плохое настроение. Дочь говорила, что Саша еще с утра проснулся-то без настроения. У него бывало такое, может, не выспался, может, еще что…

Но вечером он выходил на прогулку. Обычно брал свой рюкзак, ставил какую-то музыку в наушниках и выходил на час-полтора.

В воскресенье же он вернулся через полчаса, но уже в настроении. Мы с ним посмотрели какое-то видео на английском языке, Саша мне переводил… Потом сели чай пить. Саша принес свои распечатки о вузах…

Потом я это вспоминал, думал, откуда то плохое настроение было. Или, может, он о чем-то знал, о чем-то думал? Но если бы была какая-то проблема и он чувствовал угрозу, то мне бы сказал. Поэтому, наверное, это просто было совпадение».

***

«Утром в тот понедельник, 11 февраля, мы позавтракали, и я повез Сашу в школу. Ехать здесь 5 минут.

А в тот же день ему надо было в Минск, на курсы польского языка. Ну и я говорю: позвони, когда освободишься.

Потом я вернулся домой. Не успел куртку снять, как звонят из школы, говорят: что-то случилось с Сашей.

В переулке встретил соседа, у него сын в одном классе с моим. Сосед мне говорит: Сашу ножом пырнули!

Я полетел в школу. Там уже стояли машины ГАИ и скорой помощи.

Я вбежал на третий этаж, в кабинет. Там… Там ужас что было. Весь класс был залит кровью Сашиной. Над ним уже работали медики, проводили реанимационные действия. Затем приехали еще «скорые», врачи…

А я не уходил, стоял там, над ним, над сыном… Меня выгоняли, говорили: «Мужчина, выходите, выходите!», А я не слушал никого. И тут врачи говорят: всё, уже ничего не будет. Все вышли, я один с сыном остался. Он лежал на полу посреди класса, возле стола учительницы…

Потом приехали следователи. Меня вывели на лестницу. Этаж закрыли, никого не пускали.

Я еще долго в школе был, ждал… И сам не знаю, чего ждал. Думал: отдадут мне сына — не отдадут? Я понимал, что тело сразу не отдают, но… Не поеду же я домой…

Я там слышал, как ходили какие-то мужчины, наверное, следователи, говорили, что звонила какая-то женщина, что он [нападавший] где-то возле хозяйственного магазина скрывается в подъезде… Через какое-то время один из следователей кому-то позвонил и сказал так: «Поймали — и точка».

Потом я на улицу вышел. Перед этим приезжал мой брат, привез мою жену. Она была в коридоре, я не пускал ее в кабинет.

И мы еще возле школы ждали, там уже журналисты поприезжали…

Чего ждали? А куда мне было ехать? Что мне дома?.. Я просто стоял возле школы.

Школу закрыли. Повсюду милиция была. Мы возле школы долго были, часа три. Потом все же поехали домой. И ездили еще раз в школу. Там сказали, что Сашу уже забрали в морг. Мы поехали к моргу, позвонили туда, нам ответили, мол, не ждите, сегодня его не отдадут, только завтра утром. Такая история…

Так тот Вадим бил именно в шею. У Саши под левым ухом была очень глубокая рана.

Все говорят разное. Директор сказала, что перед произошедшим она его [нападавшего] видела, якобы даже отчитывала в коридоре, мол, тот прогулял военную подготовку.

Вадим убил учительницу, вышел и пошел по коридору в самый последний кабинет, где Саша мой учился. Зашел туда. Там учительский стол стоит высоко, на подиуме. Вошел и пошел вдоль стены к Саше. А мой сын сидел последним: у них маленький класс, по три парты было занято всего на ряд. И у Саши была как раз третья, за ним — пустые парты.

Дети еще, говорят, смеялись: ты что, заблудился, кабинеты перепутал?

А он молча к моему Саше подошел, схватил его за волосы и нанес удар или два в сонную артерию. Я видел парту, и там, и по всему кабинету лужи крови.

После этого нападавший спустился через черный ход на первый этаж. Там, говорят, открыл окно и выпрыгнул. Спустя время его задержали в подъезде, это уже все знают».

***

«Мы хотим правды. Смерти его [нападавшего] никто не хочет. Но если остались какие-то его приспешники или кто-то, кто его склонил к убийству, то надо, чтобы их нашли и изолировали от людей.

Отец этого Вадима приходил к нам. Это было в день перед похоронами, гроб с Сашей стоял у нас здесь… И брат мне говорит: вот, пришел тот, мол, ты выйдешь или мне его выгнать? Я говорю: не гони, я выйду.

Я вышел на улицу. Тот стал на колени падать, говорить, мол, извините, извините, мы сами не можем понять… Я сказал: «Не надо извиняться, но и простить я никогда не смогу, ни вас, ни вашего сына».

Говорю: плохо вы сына воспитывали. Тот отвечает, мол, нет, нормально воспитывал. Я говорю: ну, значит, что-то где-то упустили, не разговаривали, может быть, с сыном… Я знаю такие семьи, где родители тяжело работают, где заняты люди выживанием…

Он говорил там еще всякое… Мол, лучше бы сына убили при задержании… Я говорю: уходите с Богом. Пусть вашего сына суд судит.

Я знаю, что этого убийцу не могут расстрелять, поскольку он несовершеннолетний.

Но я и не хотел бы его смерти. Я против такого. Да и Саша категорически был против смертной казни, говорил, что не может человек у человека отбирать жизнь.

Виню ли я родителей того нападавшего? Можно и так сказать. Да. Я понимаю, что они такой беды не хотели, конечно, и не учили сына такому. Но ведь у нас взрослые, бывает, не занимаются своими детьми. В случившемся — в том числе и просчет родителей нападавшего.

Сейчас говорят, что их сын был тихий, адвокатом хотел стать, книжки читал. А на фото — в его комнате книга по анатомии лежит. Зачем же тот будущий адвокат анатомию изучал? Чтобы знать, как ножом поточнее в артерию попасть? Он же знал, куда бить.

Виновата ли школа? Не знаю. Школа не занимается детьми, там одно лицемерие ради показателей. Но с другой стороны ясно, что за всеми и не усмотришь.

Почему именно учительница истории стала жертвой? Почему мой сын? Я не знаю. У нас нет абсолютно никаких версий, почему это всё произошло.

Всё, что можем сказать, — Марина Пархимович была самой любимой учительницей сына. Он любил историю. Пархимович была еще классным руководителем моей старшей дочери…

Но чтобы были какие-то конфликты между нападавшим и Сашей… Насколько мы знаем, между ними вообще не было никаких контактов. Мы сами отдали следователям мобильник Саши, но те сказали, мол, якобы не сумели его взломать».

В Столбцах продолжают обсуждать трагедию, но достоверной информацией никто не располагает, высказываются лишь предположения. Кто-то говорит, что учительница якобы отбирала кандидата на олимпиаду по истории — и выбрала Сашу, а не Вадима. Но эту теорию опровергают школьники, говоря, что Саша в этом году в олимпиаде по истории не участвовал, да и учительница могла отправить двух участников, а не одного.

Ходят разговоры, что у напавшего с ножом Вадима была своя компания, что он вовсе не был таким домашним и тихим, как утверждалось ранее. Мол, эта компания недавно даже избила какого-то парня. И, говорят, в день нападения Вадим ходил по школе с фингалом под глазом. Некоторые жители Столбцов полагают, что работники школы теперь представляют Вадима тихим и спокойным, чтобы отвести от себя обвинения в том, что не заметили проблему.

Да и о семье нападавшего говорят разное. Мол, не была она такой уж благополучной, мол, хватало там всякого. Но, опять же, ничего, кроме сплетен, никаких конкретных фактов никто озвучить не может.

Недавно следователи сообщили, что нападавший наконец начал давать показания и уже рассказывает о том, что случилось в школе. Вот только говорят, что следователи ставят его слова под сомнение, так как показания расходятся с реальной картиной событий. А о самом главном — о причине своего поступка — Вадим М. продолжает молчать.