Российский эксперт: «От того, что не решены энергетические вопросы с Беларусью, Россия не страдает»

О проблемных вопросах в отношениях между Беларусью и Россией в сфере энергетики обозреватель БЕЛРЫНКА беседует с ведущим аналитиком Фонда национальной энергетической безопасности, экспертом Финансового университета при правительстве РФ Игорем ЮШКОВЫМ.

— Считаю, что сделать это самостоятельно Беларуси будет сложно. Думаю, что здесь необходима кооперация с основными игроками газового рынка в России. То есть с независимыми производителями газа, у кого есть лоббистский потенциал, лоббистская возможность, –  а это российские компании «Роснефть» и НОВАТЭК. Они уже  пролоббировали для себя право самостоятельного экспорта сжиженного природного газа (СПГ), хотя у «Роснефти» такое право было и раньше – по соглашению о разделе продукции, которое было подписано ранее закона об экспорте газа. Тем не менее, этим двум компаниям удалось добиться изменения федерального закона.

Аналогично и с Беларусью. Возможно, «Роснефти» и НОВАТЭКУ было бы невыгодно поставлять газ на белорусский рынок, потому что очень длинное транспортное плечо и надо много платить «Газпрому» за его транспортировку. Но, думаю, получить право поставлять газ в Беларусь для них было бы привлекательной перспективой. Логика такая:  сначала они добились  самостоятельно экспорта СПГ,  потом, допустим, добьются права поставок газа в рамках Союзного государства или ЕАЭС. А следующий шаг для них – желанный выход на внешние рынки.

Думаю, логика «Роснефти» и НОВАТЭКА в этом вопросе такая: сначала добиться права экспортировать газ, а затем поставить вопрос: если мы экспортируем газ, то зачем нужна такая модель газовой отрасли? Нужно привести ее к модели нефтяной отрасли, в которой есть инфраструктурная государственная компания. А значит создать «Трансгаз» структуру, подобную «Транснефти», которая создана в нефтяной отрасли». А все остальное давайте поделим и приватизируем. Как с РАО ЕЭС: сети выделили, а электроэнергетические активы распродали.  Кто в основном был покупателем? Преимущественно госкомпании. Так и в газовой сфере, — если «Газпром» будут реструктуризировать, то часть его активов купят НОВАТЭК и Роснефть.

Думаю, что иде икс у «Роснефти»  и НОВАТЭКА – реструктуризировать «Газпром». А как первый шаг – лишить его экспортной монополии трубопроводного газа. И важный шажочек в этом направлении:  как раз выйти на белорусский рынок. И если у белорусской стороны  будет поддержка российских крупных игроков, которые смогут донести эту идею президенту РФ, то, по крайней мере, шансы в этом плане повышаются.

Ведь почему сейчас Путин не разрешает экспортировать трубопроводный газ? Хотя была масса обращений на этот счет. В частности, «Роснефть» писала письма Путину: разрешите нам продавать компании ВР до 20 млрд. куб. м. на экспорт. И каждый раз основной аргумент против этих инициатив был тот, что бюджет недополучит денег. Мол, начнется конкуренция между российскими компаниями на европейском рынке и упадут цены.  А при поставке газа в Беларусь экспортная пошлина не платится, поэтому страх потерять доходы от того, что газ в эту в страну  будут поставлять несколько компаний, уходит.

— Думаю, что определенный шанс пролоббировать такие поставки есть.  Если, конечно, белорусская сторона будет работать не самостоятельно, а в тандеме с российскими компаниями. Потому что зачастую у некоторых чиновников возникает отторжение:  Беларусь – это другое государство, оно хочет от нашей страны получить дешевые энергоресурсы. А если эту идею будут доносить непосредственно компании из РФ, может быть, противодействия будет меньше.

И в этом случае, возможно, у Беларуси появится шанс получить внутрироссийскую цену на газ. Другой вопрос: какая она будет, эта внутренняя цена газа в России? Тем более, если дело дойдет до реструктуризации «Газпрома».

Но, по крайней мере, это – один из немногих шансов, позволяющий сдвинуть сложившуюся для Беларуси ситуацию по газовому вопросу с мертвой точки.

— По идее, — да. Любой игрок сможет на рынке торговать газом. Как это будет? Либо поставки газа будут осуществляться по долгосрочным договорам: в «Газпром» будут обращаться игроки рынка и он не сможет им отказать (в России есть закон о недискриминационном доступе к газотранспортной системе, — то есть, когда в «Газпром» обращаются участники рынка, он не имеет права отказать им в доступе к трубе).

Второй вариант – торговля газом через биржу. И казахи, по идее, должны быть заинтересованы в продаже газа на бирже в ЕАЭС (другое дело, что сейчас они все больше направляют экспорт в Китай). Правда, определенные объемы у них покупает «Газпром» — около 10 млрд. кубов. Логика российской монополии: законтрактовать эти объемы у среднеазиатских стран, чтобы они были «скованы» и не могли отправлять газ в Китай,

— Второй сценарий – выход на равнодоходные цены на газ на внутреннем рынке России. Но сейчас-то об этом в России никто не говорит. Раньше Алексей Миллер (глава «Газпрома» — Прим. ред) постоянно говорил: мы будет повышать цены на внутреннем рынке, чтобы  выйти на равнодоходность с европейскими. Кстати, в 2015 году была обеспечена равнодоходность цен на газ на внутреннем и немецком рынках – за минусом стоимости доставки и экспортной пошлины. Но потом сказали: нет, это не считается, у нас внутренние цены на газ не зависят от внешних.  Если бы мы привязались к внешним ценам, то внутренняя цена на газ в России колебалась бы вслед за внешними рынками. Но на систему равнодоходности мы так и не вышли, в России ФАС по-прежнему устанавливает тарифы на газ.

При этом сам тезис о выходе на равнодоходность сейчас в России вообще не упоминается.  Превалирует  другая тема: давайте введем в стране 100-процентную газификацию, тарифы, регулирование. Даже на рынке нефтепродуктов у нас идет жесткое регулирование. Вот, пожалуйста, недавно соглашение о заморозке цен на автомобильное топливо продлили еще на один квартал. По сути, пришли к ручному регулированию этого рынка.

А вот если бы в России на внутреннем рынке вышли на европейские цены на газ, то можно было бы вообще отменить регулирование газового рынка. И в России была бы такая цена на газ, как и в Беларуси.

По сути, это был бы такой же процесс, который сейчас происходит в нефтяной сфере. Правда, в нефтяной отрасли благодаря налоговому маневру и Россия, и Беларусь вроде одновременно выходят на мировые цены. Однако российским НПЗ для поддержки в новых условиях даны отрицательные акцизы, демпфирующие коэффициенты.

— Да. А еще одна претензия Беларуси: когда подписывали соглашение о создании интеграционного союза, ничего не говорилось про налоговый маневр.

— На самом деле, модернизация российских НПЗ шла и без налогового маневра – по ранее подписанному соглашению правительства с нефтяниками. Это позволило привнести в российскую нефтепереработку достаточно большие инвестиции. Так что модернизацию заводы реально осуществляли.

А вот налоговый маневр, на мой взгляд, напротив, «бьет» по переработке. И сейчас мы видим, что расчет механизма демпфирующей надбавки ужасно сложный. После того, как началась эта история, нефтяники жалуются: денег не хватает, демпфирующую надбавку надо пересчитывать. Сейчас непонятно, как это будет работать. Неслучайно правительство подписало джентльменское соглашение с нефтяниками: мы продлеваем заморозку цен на топливо, но взамен чуть позже дадим вам корректировку механизма расчета демпфирующей надбавки.

Почему стартовала вторая часть налогового маневра? Даже  Сечин (Игорь Сечин, — глава «Роснефти», — Прим. ред.) не мог противодействовать налоговому маневру. Потому что Минфин постоянно говорил: мы будем изымать всю природную ренту, если в нефтяной отрасли перенесем налог на скважину. Это принесет колоссальный доход бюджету.  Минэнерго вслед говорит: но ведь не будет эффективности у НПЗ, это приведет к росту цен на бензин. Все хорошо понимают, что вслед за налоговым маневром последует рост цен, социальное волнение. Поэтому придумали для НПЗ демпфирующую надбавку.

Думаю, что в части налогового маневра что-то пролоббировали одни министерства, другие придумали контрмеры. И из этой лоббистской борьбы и возникло такое государственное решение. Это говорит о том, что у нас нет единой энергетической политики, она рождается из лоббистских потугов разных структур.

— Думаю, что это была не основная идея. Возможно, уже тогда такие мысли у кого-то зарождались. Но в публичном пространстве это не обсуждалось. И Минфин утверждал: это делается для того, чтобы у нас возросли доходы бюджета на скважине. Возможно, они также рассчитывали, что будет еще и дополнительный бонус – у нас и расходы на Беларусь уменьшатся.

Но, предполагаю, что главная идея была – взять побольше с нефтяников. Потому что  Минфин всегда ратовал за такую идею: главное — увеличить доходы бюджета, а о расходах говорилось меньше.

— Действительно, непонятно. Раньше было так: проблемы накапливаются-накапливаются, президенты встречаются и их снимают. Это получалось в самых сложных ситуациях, – как с той же перетаможкой нефти. При этом, как правило, все решения принимались в пользу Беларуси. И всегда возникал вопрос: что же там такое говорит Лукашенко Путину, что  президенты умудряются договориться? А сейчас такого не случилось. Даже каникулы в Сочи не помогли.

— Могу предполагать. Вокруг Путина много разных голосов. Одни говорят ему: Владимир Владимирович, давайте посмотрим, зачем мы тратим деньги на Беларусь? И Минфин с точки зрения финансистов говорит: давайте посмотрим, финансовая помощь Беларуси — это актив или пассив? Это приносит нам какую-то пользу или нет?  Поэтому Минфин со своей стороны твердит: давайте не будем расходовать эти деньги. И ему неважно, Беларусь это или другая страна, — главное, чтобы деньги не расходовались. Думаю, что политической подоплеки у Минфина нет.

А вот какие-то другие представители – может быть, в МИДе или еще где-то говорят: Владимир Владимирович, давайте с политической точки зрения посмотрим: зачем нам  поддерживать Беларусь? Это чемодан без ручки, зачем мы его тащим? Вот Украине помогали, давали скидки на газ и т. д. – и что? Давайте не будем этого делать. Смотрите, они Крым не признали, они санкционку гонят и т. д. Это — набор  претензий, которые постоянно звучат в публичной плоскости от чиновников. На мой взгляд, в этом вопросе часть российских структур, как Минфин, — за экономику, а часть преследует исключительно политические цели.

А в  итоге Путин не может принять окончательного решения. С одной стороны, уже столько вложений сделано в Беларусь, есть личные отношения с Лукашенко. Но какой основной страх? Да, не хочется нести дополнительные расходы, — наш пирог уменьшается, внутри страны денег не хватает, рождаются мегапроекты как освоение Арктики за десятки триллионов рублей. В России сейчас работает такого рода логика: давайте придумаем мегапроект, и он даст мультипликативный эффект для всей экономики. А когда смотрят на Беларусь, то видят, что вложения в эту страну не дают мультипликативного эффекта.

С  другой стороны, в России понимают, что если резко остановить подачу субсидий Беларуси, то это стопроцентно будет вторая Украина. Мне кажется, что Путин так воспринимает эту историю:  что будет уход на Запад, что это — точка нестабильности. И что с этим делать – непонятно.

Поэтому он не может принять окончательного решения. Постоянно идут переговоры. И он вроде бы и одних слушает, и других, а окончательного решения нет. Поэтому и рабочая группа по интеграции создана,– чтобы не принимать резких решений. Давайте, мол, работать, предлагайте мне решения… Мне кажется, Путин зачастую сам не генерирует идеи, к нему приходят представители разных групп, предлагают проекты, и он либо их принимает либо отвергает. Поэтому, вероятно, сейчас он ждет решений от других.

— Думаю, пока в РФ ждут предложений от Беларуси.

— Скорее, да. Потому что Москва не видит, как развиваться в двустороннем формате. Ибо уже понятно: так, как это задумывалось вначале создания Союзного государства, уже не будет.

Поэтому Путин, возможно, руководствуется следующей логикой. Да, пока мы не нашли решения. Но и от того, что срок идет, а решения нет, Россия не страдает. Наоборот, Россия выигрывает, потому что с каждым годом субсидии Беларуси будут снижаться. Поэтому чего нам особо волноваться?