«Силикон у меня есть. Но не там, где все его видят». Как телеведущая Ирина Ромбальская создает скульптуры

Источник материала:

В новом цикле текстов мы знакомим вас с девушками, которые умеют создавать красоту своими руками. Прикасайтесь к прекрасному, вдохновляйтесь и рассматривайте вещи, которые согреют сердце и украсят инстаграм. Обещаем, что в этих материалах будет много картинок и мало букв — не благодарите.

— Силикон у меня есть, но не там, где все его видят. Он хранится в специальных емкостях, а потом я его развожу — и делаю форму, с помощью которой потом отливаю скульптуру, — смеется Ирина Ромбальская. Самоиронии ей не занимать. Как и таланта.

Телеведущая, за которой закрепился образ белорусской Барби, уже 10 лет создает существ (кто-то называет их куклами, Ирина — скульптурами), при взгляде на которых остается больше вопросов, чем ответов.

Отчего глаза у ее работ всегда такие грустные, почему самые страшные комментаторы — «счастливые мамочки» и какой из семи смертных грехов Ирине ближе всего — в нашем разговоре.

Ирина вспоминает: в ее семье было всего две ветви — юридическая и творческая. Сначала она пошла по первому пути и стала дипломированным юристом. Но потом поняла, что ошиблась.

— Откуда во мне интерес к искусству? Думаю, во-первых, это генетический код. Мой дедушка был художником, дядя — архитектором, а сейчас я вижу продолжение в своей дочери, которая поступила в художественный колледж-гимназию.

А во-вторых, это насмотренность — количество работ, увиденных в мировых музеях, стопка прочитанных книг об искусстве. Мы часто недооцениваем это понятие, а ведь без него ни в чем нельзя разобраться, и можно сложить лапки, увидев тот же «Черный квадрат» Малевича или — еще хуже — писсуар Дюшана. Насмотренность — это кирпичики, из которых складывается фундамент понимания современного искусства.

У меня много ориентиров в искусстве: я очень люблю работы Яна Полака, Марка Ротко, Брейгеля и Модильяни, уже упомянутого Казимира Малевича. Мне никогда не понять людей, которые с апломбом заявляют, что «их 4-летний ребенок нарисовал бы лучше».

И, конечно, один из моих любимых художников — Иероним Босх, который как никто угадал и показал того самого дьявола в деталях: его работы можно рассматривать часами — и находить в них новые символы и идеи.

Что касается скульптуры — меня вдохновляют современные мастера. Сегодня скульптура больше не дополнение к архитектурным ансамблям. Она не монолитна и холодна. Напротив, стала очень динамичной. Проволока, шнуры, кровь, воск, мусор — все переплетается в узел и приобретает новое значение. Сколько бы ни называли китчем и популизмом работы того же Джеффа Кунса — я всегда считала его иконой и мастером, который знает, что такое абсолютная свобода. И не потому, что был женат на порнозвезде. (Улыбается.)

Но главная моя муза, конечно, Камилла Клодель. Именно она была источником вдохновения для Огюста Родена. Сегодня Камиллу можно смело назвать феминистским идеалом, и вся история ее жизни мне очень близка. Я убеждена, что многие идеи Роден позаимствовал у нее, она была гораздо более талантлива, чем он. И проявить этот гений в полной мере ей не дали только гендерные рамки и время, в котором она жила.

Ирина Ромбальская родилась в то время, когда никто не может помешать женщине реализовать себя (а если попробует — обязательно пожалеет). О первых, пусть и несовершенных, работах Ира вспоминает с улыбкой:

— Я как будто разогналась и нырнула в эту историю — зажмурившись, не успев испугаться. Ни на кого не ориентировалась, не знала, как правильно… И пусть я многого не понимала и в моих первых работах была куча технических ошибок, но идейно они были глубже нынешних. По крайней мере я не побоялась их показать. Сегодня у меня есть несколько работ, которые ждут своего часа. Например, работа про глобализацию может вызвать протест определенных социальных групп. Пока прячу. (Улыбается.)

Хотя на конкурсе в Лондоне я как раз вошла в десятку финалистов с проектом, который вызывает общественный резонанс: военный конфликт в Сирии и место женщины в нем.

Все-таки, как бы высоко мы ни ценили классическое образование, оно зажимает в определенные рамки. И когда я, изучив море учебных пособий по анатомии, начала делать, как правильно и как должно — потерялось что-то важное. Теперь я возвращаюсь к истокам, чтобы снова это важное отыскать. Ведь что бы мы ни создали сегодня — все будет вторично. Кроме того личного, что ты вкладываешь в работу.

Личного в работах Ирины много: об авторе напоминают лица скульптур — те же высокие скулы, тонкий нос, выразительные губы. И темы работ: Ирина Ромбальская довольно остро и иронично показывает обратную сторону глянцевой жизни.

— Что мы знаем лучше своего лица? Даже на уровне тактильных ощущений — мы знакомимся с ним снова и снова, умываясь по утрам. И ты так точно запоминаешь эти скулы, этот нос — что поневоле снова и снова их воспроизводишь.

И, конечно, скульптуры часто отражают мои эмоции. Когда ты счастлив и хочешь расцеловать весь мир, вряд ли будешь делать что-то подобное, поэтому, возможно, это результат рефлексии.

Например, моя первая выставка «MONEYкенщицы. Iznanka. Метр восемьдесят спустя…» рассказывала об обратной стороне модельного бизнеса. Вторая, под названием «Моя вина», которое говорит о многом, раскрывала семь смертных грехов, которые мы, походя, совершаем каждый день. С каким грехом мне труднее всего бороться? С чревоугодием, конечно! (Смеется.)

А сейчас я работаю над серией работ «Тряпки». На каждой из скульптур — всего один элемент одежды: юбка, свитер, сапоги, наушники. Это история про первичность личности и вторичность материального. А еще о том, что некоторые вещи становятся молчаливыми свидетелями важнейших моментов нашей жизни. Обычные синие джинсы на какой-нибудь девушке могут стать для мужчины знаковыми на всю жизнь. К каждой работе я написала стихотворение, сейчас раздумываю над тем, как перевести этот смысл и эту экспрессию на английский — за рубежом интерес к таким работам всегда гораздо выше.

Уличив Ирину в лукавстве (грех чревоугодия уже давно бы оставил отпечаток на ее фигуре), спрашиваем: а как у нее с гневом и унынием? И, кажется, попадаем в точку.

— Я убеждена, что в современном мире абсолютно спокойные и счастливые люди — это идиоты, — признается Ирина. — Люди, которые всем довольны и «топят за позитив» меня пугают. Потому что я просто не могу поверить, что человек, который видит, что происходит в мире, каждый день заходит в Сеть и выходит на улицу, может оставаться спокойным. Ну не можешь ты переступить и пойти радоваться жизни, если тебе под ноги бросилась бездомная одноглазая кошка, ад… Конечно, эти мысли отражаются и на лицах моих скульптур. Поэтому они такие… Не слишком веселые товарищи.

Ирина учится находить компромисс с окружающим миром, и у нее есть несколько рецептов, как заключить с ним перемирие.

— В самой работе над скульптурой есть терапевтическое, медитативное действие. Взял кучу проблем, о которых не можешь сказать, перемолол их — и благодаря искусству пережил. Мне очень грустно за тех, у кого нет сублимации и этого выхода эмоций — в тексты, музыку, живопись, в помощь другим людям. Возможно, поэтому от них исходит столько негатива.

Но я нашла способ облегчить себе жизнь. Его можно назвать «цифровой гигиеной».

Вот мы часто жалуемся: опять в интернете одни кровавые катастрофы и голые жопы. Но стоит задаться вопросом: почему поисковик упорно выдает тебе расчлененку и порнуху, а не серебряный век русской литературы? Проблема не в современном обществе, а в сфере твоих интересов.

С тех пор, как я кликаю и вбиваю в поисковую строку только темы, которые касаются литературы, живописи и скульптуры, Сеть предлагает мне почитать только адекватные и очень интересные тексты.

Это первый этап. Второй — стоит избавиться от подписки на людей, которые кажутся тебе недалекими и неинтересными. Кстати, я уже давно пользуюсь шифром «свои люди»: увидел, что человек процитировал Довлатова или Стейнбека, — больше ничего знать и не нужно. Это твой человек.

Сейчас я приближаюсь к новому кругу очистки интернет-окружения и не только. (Смеется.)

Ведь кто самые страшные комментаторы — условные «счастливые мамочки двух ангелочков». Это люди, которые желают тебе добра, а потому всегда стремятся поделиться с тобой сведениями о том, какая же ты страшная, несчастная, убогая и как им тебя жалко. Смотришь: приятнейшая женщина с аватарки улыбается, в ленте — только муж и детки на карусельках. Почему ж столько грязи из нее лезет? Я даже не поленилась, из исследовательского интереса уточнила, откуда все это. В ответ получила вторую, еще большую порцию ценной информации о себе. Поэтому только бан спасет нас в этой борьбе за чистоту эфира. (Улыбается.)

Правда, у Иры не так много времени, чтобы вести утомительную переписку с теми, кого не устраивают ее образ и характер — на создание всего одной скульптуры уходит минимум 2−3 месяца.

— Я работаю со сложными материалами — это мужской труд, в котором мало романтики и совсем нет шансов сохранить маникюр. Зато руки накачивает — будь здоров! Устаешь куда сильнее, чем после жесткой тренировки.

Первый этап в создании скульптуры — формирование каркаса из проволоки, на который все будет собираться. Следующий этап я называю аннексией — это воинственное присоединение к каркасу материалов, которые совсем не хотят с ним дружить.

Вариантов тут масса: я работаю с глиной, с пластилином, с самозатвердевающим и с запекаемым пластиком. А еще у меня есть собственный рецепт материала, который получается, если соединить специальный клей с секретным ингредиентом. Пахнет и выглядит жутко, но получается ровно то, что мне нужно.

Важный этап — отливка скульптуры, тут-то мне и нужны силиконовые формы. (Улыбается.)

Сегодня стараюсь создавать скульптуры из небьющихся материалов и мечтаю о бронзе. Пока на нее банально не хватает денег. Вот, надеюсь, что какая-нибудь счастливая мамочка снова меня пожалеет — и поможет, заказав своего ангелочка в бронзе. (Смеется.)

Конечно, отливать ангелочка из бронзы Ирина не будет: как мы уже заметили, работы у нее совсем не ангельские.

— Я верю: современные работы должны заставлять думать и чувствовать. На них интересно смотреть, когда внутри заложен код, который нужно расшифровать. Это не всегда просто, но тот, кто захочет это сделать — пусть это 0,1% людей, — тот сможет понять автора.

Идей у меня куча: реализуй все «Заметки» в телефоне — и будет выставка. Мне бы только время и силы на это.

Часто вдохновение приходит во время бега (сейчас Ирина готовится к триатлону. — Прим. редакции). Километра с 15-го это начинается: видимо, мозг радуется, что выжил, и начинает генерировать идеи. А если серьезно: на этой отметке ты просто выбрасываешь из головы информационный мусор, после чего происходит катарсис и перезагрузка.

Еще один плюс бега: я наказываю себя за потраченное на него время интеллектуальной нагрузкой. Читаю что-нибудь сложное. Не художку, а, например, «Мир как беспредметность». Очень боюсь, что, увлекшись спортом, начну деградировать. Поэтому простая формула: час на бег — два на учебу.

Находить баланс Ирине помогает и ее телевизионная работа:

— Она меня немного заземляет, — поясняет она. — Телевидение — это симбиоз творческого и земного. Там тоже слова складываешь в тексты при написании сценария, кадры в программу — на монтаже. Это круто, но при этом все-таки носит более прикладной характер.

Ведь когда ты начинаешь погружаться в творчество, едет крыша. Творческие, если их не приструнить, всегда сумасшедшие и неудобные в быту. Вспомните только книгу Дины Рубиной «Синдром Петрушки», в которой кукла для ее создателя заменила живую женщину. В этом много правды: для любого творца искусство первично, а все остальное отходит на второй план.

Творчество выключает тебя из реальности. Ты находишь себя в мастерской на рассвете и задаешься вопросом: тебе же нужно выезжать на работу уже через пару часов — что ты тут делаешь? И это немного отрезвляет. В конце концов, ребенка надо чем-то кормить. (Смеется.)

Дочка Ирины, 11-летняя Изабелла, похожа на нее: в голове столько же интересных и непонятных для окружающих идей. Например, недавно в гимназии нарисовала картину в стиле кубизм со странным названием: «СССР попросил третий рейх посидеть со своими детьми». Ира рассказывает об этом, смеясь, и отмечает: «Недавно сфотографировала Белль, когда она забыла надеть одну кроссовку — так и собиралась идти на улицу. Такая же, как я: ушла в свои мысли и вылетела в астрал».

Они с мамой даже раздумывали над тем, чтобы вместе написать книгу — объяснение современного искусства для детей простыми словами.

Говорить об искусстве просто — это, в принципе то, чего хочет Ира. И даже раздумывает над собственным проектом.

— Я понимаю, что между тем, кто я есть, и тем, какой меня видят, — пропасть. И виновата в этом я сама. Я ведь в свое время пришла на телевидение совсем с другим посылом — хотела работать исключительно политическим обозревателем. У меня, в конце концов, несколько высших образований. (Улыбается.)

Но меня увидели блондинкой, Барби, матрешкой… Конечно, это не мой образ. Но ведь это я приняла такие условия игры. Хотя со временем тоже нашла в этом плюс: люди думают, что в голове у тебя опилки и гламур. Узнают ближе, происходит разрыв шаблона — и от этой реакции ты получаешь такой элитарный кайф. Мата Хари отдыхает. (Смеется.)

Не знаю, ломать ли этот стереотип. Готовы ли к этому люди? Сколько людей будет смотреть у нас ту же «Белую студию» — проект моей мечты? («Белая студия» — проект телеканала «Культура», в котором ведущая Дарья Златопольская обсуждает с приглашенными гостями книги и фильмы, которые повлияли на их судьбы. — Прим. редакции).

В общем, у меня пока нет ответов на эти вопросы.

Но я очень хочу делать свой проект об искусстве в Сети — возможно, на английском. Возможно, для минимального количества людей — но зато для тех, кто умеет слышать и видеть главное.