Война «за речкой». Отцы-командиры. По обе стороны конфликта

Источник материала:

Афганистан, 1979-1989

Боевые действия в Афганистане, как правило, носили точечный характер и велись сравнительно небольшими подразделениями: взводом, ротой, батальоном

На такой войне необходимы командиры с нестандартным мышлением, мощной харизмой, способностью быстро просчитывать любую ситуацию. Особенно они были востребованы в добровольческих формированиях, которыми являлись отряды моджахедов.

К концу 80-х душманов насчитывалось около 250 тысяч. Их отряды подчинялись в основном «Пешаварской семерке» и «Шиитской восьмерке» — враждующим между собой военно-политическим союзам. Первый объединял преимущественно пуштунов и таджиков — привилегированные этносы, второй — этнических, социальных и религиозных аутсайдеров. Идеологический фундамент альянсов формировали политические партии, число которых отражалось в их названиях. Так что моджахедов нельзя считать темной массой: они знали, за что сражаются.

Талантливых душманских полководцев было более 30, причем почти половина относилась к Исламской партии Афганистана (лидер — Гульбеддин Хекматияр).

Самая крупная оппозиционная партия — Исламское общество Афганистана — имела всего четырех «бравых вояк», но в их числе был Ахмад Шах Масуд — легендарный Пандшерский лев. Единственный лидер вооруженной оппозиции, которого в СССР считали серьезным государственным деятелем.

В армии ДРА был один выдающийся военный лидер — Абдул-Рашид Дустум, командир 53 пехотной дивизии. Он заслуженно получил прозвище «афганский Чапаев».

В ограниченном контингенте советских войск начальники были разные. Однако в массе своей офицерский корпус состоял из крепких профессионалов, которые работу выполняли старательно, хотя и не всегда гибко. Поэтому солдаты афганской войны своих командиров вспоминают до сих пор. И за хорошее, и за плохое.

Рядовой Сергей Воробей. Водитель бронетранспортера мотоманевренной группы № 3 Московского погранотряда. В ДРА с марта 1986 по декабрь 1987 г. Награжден медалью «За боевые заслуги»

— Вы попали в Афганистан в относительно спокойный период — по сравнению с 1984 и 1985 годами, когда безвозвратные потери советских войск достигали наибольшей величины. Полученный ранее боевой опыт как-то влиял на отношения между солдатами и офицерами?

— От старослужащих слышал, что «раньше было пожарче», но на советско-афганской границе тихо никогда не было.

За полтора года службы в Афганистане я находился в месте постоянной дислокации чуть более 60 суток. Наша ММГ постоянно сопровождала колонны снабжения других погранчастей, поддерживала десантно-штурмовые группы, совместно с частями афганской армии блокировала кишлаки, в которых «духи» имели опорные пункты.

На заданиях солдат и офицеров связывало настоящее боевое товарищество. Но — без панибратства! Каждый солдат беспрекословно выполнял приказы, потому что требования командира были действительно необходимы.

— Исключения встречались?

— Некоторым казалось, что необходимо «закручивать гайки» и строго требовать выполнения Уставов. Но следование шаблонам могло закончиться конфузом.

В боевых походах, которые нередко длились по 2-3 недели, положено было питаться стандартным сухим пайком. Он к афганским условиям подходил плохо, так что в каждой машине была импровизированная мини-кухня — на ней готовили вскладчину. Сопровождавший машину офицер свой дополнительный паек — сгущенку, печенье, рыбные консервы — также отдавал в общий котел и питался вместе с экипажем. Один новичок-лейтенант решил это неуставное безобразие прекратить. Солдаты прятались, но кухней пользовались. А службист-формалист питался «как положено» и через несколько дней сухомятки получил такое расстройство желудка, что его пришлось срочно вывозить в госпиталь.

Иногда негативное отношение к офицеру возникало из-за его фатального невезения. Например, все мехводы саперных бронетранспортеров боялись капитана по кличке Подрывник. Машина, в которой он находился, обязательно подрывалась или попадала под обстрел.

Когда Подрывника назначили старшим на мой саперный БТР, мысли в голову лезли самые мрачные. Когда машина забарахлила, Подрывник сел в другой БТР и буквально через полкилометра под ним взорвалась мина-«итальянка»…

Снова моя очередь идти первым. Но очень уж жить хотелось, поэтому не слушал неудачливого начальника, а действовал как подсказывал инстинкт выживания. Он влево командует, я направо поворачиваю. Он — «стой», я — полный газ… Офицер ругался и отстранением угрожал, а я его посылал подальше. Понимаю, что за такое нарушение субординации буду наказан, но колонна движется, саперный БТР цел, значит, действую правильно. В пункте назначения Подрывник получил тяжелую контузию, и эту историю комбат замял.

— Зависел ли авторитет офицера от его должности и звания?

— Военачальников в чине от полковника и выше в нашей МГГ видели редко. А тех, кто был по должностям ближе к солдатам, знали хорошо. Офицерский авторитет со званиями рос, поскольку новые «звездочки» на погоны получали достойные. Такие, как подполковник Полагин, начальник оперативного отдела Московского погранотряда.

…БТР, который шел в колонне тринадцатым — вот и не верь в несчастливое число! — наехал на фугас. Экипаж и десант порвало на куски. Одному бедолаге совсем не повезло: умер не сразу. Он извивается в муках, а мы стояли, словно в гипнозе, и не могли отвести глаза от жуткого зрелища. Полагин же сразу после подрыва стал внимательно осматривать окрестности, а потом чуть ли не пинками заставил пулеметчика выйти из шокового состояния и открыть огонь. Первые же очереди накрыли засаду «духов».

 Не прояви командир железное самообладание и расторопность, погибших наверняка было бы больше…

Дмитрий САВРИЦКИЙ.

d.savrickiy@gzt-akray.by