ГРИГОРИЙ ВАСИЛЕВИЧ: СМЕРТНУЮ КАЗНЬ МОЖНО ОТМЕНИТЬ И БЕЗ РЕФЕРЕНДУМА

Источник материала:

Бывший генпрокурор рассказал, что надо менять в законах и возможно ли было вынести другой приговор обвиняемым в теракте в метро.

— Как лично вы относитесь к смертной казни?

— Мое отношение очень сложное. Какое-то определенное мнение у меня не сложилось. Потому что есть такие преступления, убийства, которым нет оправдания. Когда погибает ребенок — родители страдают, можно понять чувства этих людей. С другой стороны, есть стандарты, которые составляются в рамках Европы. И страны, находящиеся в Евросоюзе, в Совете Европы, пришли к выводу, что смертную казнь необходимо отменять. Все страны Совета Европы подписали соответствующую конвенцию. Отмена смертной казни — вопрос решенный. Поэтому можно исходить из такого формального юридического аспекта: если Республика Беларусь стремится вступить в Совет Европы, то она обязана будет принять соответствующее решение.

Еще когда мы работали над Конституцией в 1990 — 1994 годах, мы видели, что смертная казнь в перспективе будет отменена. И включили туда соответствующую статью: «Смертная казнь как исключительная мера до ее отмены применяется за особо тяжкие преступления в соответствии с решением суда». Здесь заложен важный правовой принцип: мы двигаемся к отмене смертной казни. И если эта норма будет исключена из Уголовного кодекса, то не будет никаких противоречий с Конституцией. Поскольку Конституция позволяет решить этот вопрос на законодательном уровне.

— Главным аргументом в пользу смертной казни является тот, что это — превентивная мера для предупреждения особо тяжких преступлений…

— Само применение смертной казни не решает проблемы предупреждения проявлений преступлений либо их полной ликвидации. В советские времена в Беларуси совершалось около 300 убийств каждый год. В 90-х годах прошлого века пошел рост. И апофеозом стал 1998 год, когда было совершено 1228 убийств. До 2006 года количество убийств было в пределах 1 тысячи. В 2008 году, когда я пришел на пост генпрокурора, 791 убийство было. За три года нам удалось уменьшить количество убийств почти на 50%. В прошлом году было 404 убийства.

24 ноября 1996 года прошел референдум, одним из вопросов которого был вопрос о смертной казни. Более 89% граждан высказались за ее сохранение. Но это мнение общества имело рекомендательный, консультативный характер. Вопрос не был обязательным. Первоначально считалось, что отмена возможна не только во время референдума, возможно решение и другими субъектами власти.

— Тот референдум повлиял на количество смертных приговоров?

— Интересно, что до референдума к смертной казни приговаривалось ежегодно 25 — 30 человек. После референдума, при почти таком же количестве тяжких преступлений, в 1997 — 1998 годах суды осудили на смерть 46 и 47 человек соответственно. А в 1999 году суды изменили практику и приговорили к смерти только 13 человек. Хотя именно в тот год количество убийств с отягощающими обстоятельствами значительно возросло. Это пример того, что на позицию властных структур влияет общественное мнение.

— Вы сказали, что вопрос насчет смертной казни на референдуме 1996 года носил консультативный характер. И при соответствующем желании власти его можно было отменить вопреки высказываниям граждан. А нам сейчас говорят, что без нового референдума эта отмена невозможна...

— С позиции формально-юридической, безусловно, этот вопрос может быть решен и без референдума. Решение того референдума носило консультативный характер, в принципе можно решить иначе. Но и глава государства, и парламент — они представляют народ. И мнение граждан для них имеет важное значение, оно влияет на принятие ими решений. Их можно понять: 80% проголосовало за! Но если на это внимания не обращать, то вопрос может быть решен путем изменения Уголовного кодекса. Варианты решения этой проблемы могут быть самыми разными. Возможно введение моратория.

— Один депутат парламента высказал мнение, что если бы на нас в этом вопросе не давил Запад, то мораторий на смертную казнь мог быть введен еще несколько лет назад. Это действительно так, по вашему мнению?

— Мой комментарий будет таким. Я уже сказал, что Конституция позволяет решить этот вопрос без референдума — это формально-юридический аспект. И в то же время есть влияние референдума на принятие такого решения.

— Государственный обвинитель, сотрудник прокуратуры, в суде предлагает, к какому наказанию приговорить человека. За определенные преступления, допустим, предусматривается либо смертная казнь, либо пожизненное заключение. Могли вы, являясь генпрокурором, собрать подчиненных и сказать: «Мы стремимся к уменьшению количества смертных приговоров. Поэтому там, где только возможно, требуйте не смерти, а пожизненного заключения»?

— По моей инициативе и при поддержке моих коллег из Генпрокуратуры в течение года, при активном сопротивлении некоторых органов, занимающихся правоприменением, была подготовлена концепция усовершенствования мер уголовной ответственности и порядка их исполнения. Туда мы заложили важную идею — гуманизацию наказания. Наказание действительно должно быть более гуманным, чем мы сейчас имеем. И в практике есть множество примеров, когда прокурор требует одну меру, а суд делает по-своему.

Разумеется, в случае со смертной казнью именно так и происходит: прокурор ее просит, и суд идет навстречу. Но судья ставит точку в деле, и он должен быть полностью самостоятельным. И не зависеть и от прокурора, и от адвоката. Здесь вопрос в судебной практике. А эта судебная практика — и я ее критиковал, когда находился на той должности, является противоречивой. Есть множество приговоров, с которыми можно не согласиться. Я имею в виду не только приговоры по смертной казни. Иногда бывает, что преступление формально подпадает под действие Уголовного кодекса, но в принципе человек мог бы понести более мягкое наказание. Часто, заключая людей в места лишения свободы, мы их портим — 54% рецидивов! Поэтому я надеюсь, что разработанная нами концепция останется в поле зрения сотрудников прокуратуры и других правоохранительных органов. Мне хотелось бы, чтобы прокурор не был тем, кто старается попросить больше, а суд может дать меньше. Мы должны предлагать такие меры, которые соответствовали бы и принципам уголовной ответственности, и принципам справедливости. Надо ведь учитывать, в каких условиях находятся люди в местах лишения свободы.

— А что препятствует тому, чтобы гособвинитель действовал по такому принципу? Порой он предлагает такое наказание, что даже судья поражается…

— Когда я пришел на должность в 2008 году и стал анализировать практику, ту же практику наказания должностных лиц, то мне показалось, что ни судьи, ни прокуроры не оценивали последствий, которые могут быть в связи с такими приговорами. Для экономики, для семьи, для бюджета. Давно известно, что жесткое наказание не решает проблемы преступления. Поэтому надо с умом подходить к применению законодательства и усовершенствовать его по ряду направлений. Движение в этом направлении есть. Здесь главное — правоприменительная практика.

— А возможно ли было обвиняемым в теракте в метро назначить пожизненное заключение вместо смертной казни?

— Все варианты предусмотрены Уголовным кодексом. В том числе и пожизненное заключение, и смертная казнь. Это выбор судьи. Того, кто был председателем по делу.

— По тому, кто делал взрывчатку, осуществил теракт, вопрос ставить не будем. А вот второй, который «сумку подносил», — требуют ли его действия смертной казни?

— Я отвечу так. Есть председатель Верховного суда господин Сукало, который все годы находится за спинами своих подчиненных. Я перенаправляю этот вопрос ему. Этот человек вполне может дать комментарий. Я всегда был на переднем крае. А этот товарищ пусть тоже покажет себя. А то в тени, за спинами невыездных судей находиться длительное время, пожалуй, не очень корректно в отношении своих подчиненных.

— Вам не обидно было за своих подчиненных, когда их обвиняли в том, что они участвовали в политических процессах, предлагали суду вынести строгие приговоры...

— ...и судья такой: что ему сказали, то он и пошел подписывать и ставить точку?.. Практика привлечения, прежде всего, к административной ответственности сформировалась давно. Со стороны Генеральной прокуратуры было сделано очень многое, чтобы ее исправить. Другое дело, что наших полномочий зачастую недостаточно. Известны примеры вынесения протестов, которые просто игнорировались.

— Исходя из ваших слов, можно прийти к заключению, что прокурорские работники действовали в рамках какой-то наработанной колеи. Их ни за что наказывает санкциями ЕС?

— Я считаю, что санкции не украшают никого: ни тех, против кого они применены, ни тех, кто принимает решение об их введении. Я за то, чтобы выполнялись нормы Конституции, нормы действующего законодательства, кодексов.

— Насколько неожиданным стало решение о снятии вас с должности генпрокурора?

— Я с 2008 года знал, что с этой должности надо будет уходить. Более того, я уже был готов к этому с конца 2008 года. Но мне казалось, что еще что-то могу сделать для укрепления законности. Неожиданным это не было. Более того, я написал сам заявление. Хотя бы потому, что те действия, маленькие шаги, которые я делал для укрепления законности, не давали того результата, которого мне хотелось бы. Чтобы была принята та же концепция по укреплению законности — целый год этим пришлось заниматься.

Более того, когда в феврале 2008 года я пришел на эту должность, то в первую очередь спросил у кадровиков — сколько времени работали предшественники на этой должности? Статистика — 2 — 3 года. Мы много интересного наработали в Конституционном суде, и мне казалось, что именно здесь можно реализовать те наработки...

— И вы ушли без обиды?

— Это было взаимное желание. Я сделал все, что мог. Но я хотел бы сделать больше для укрепления законности.

— Вам не стыдно за те годы, что вы отработали в Генпрокуратуре?

— Мне кажется, то, что можно было, я старался делать. Что я мог сделать, находясь в той парадигме отношений, которая была сформирована… Но это не означает, что я удовлетворен. Хотелось бы сделать больше. Я юридический факультет оканчивал для того, чтобы верховенствовал закон.

— А о нашей действительности порой говорят, что законы не работают, а действуют...

— У нас слишком много законов. Может, надо посмотреть и расчистить это законодательство. Может, необходимо определить минимум запретов, чтобы больше было свободы правовой.

(Публикуется с незначительными сокращениями.)

Змитер ЛУКАШУК, «Еврорадио»

Нас можно слушать в Бресте на волнах польского «Radio dla Ciebie» 103,4 FM в субботу с 6 до 7 утра. 24 часы на УКВ в Глубоком, Поставах, Видзах и Миорах на частоте 68,24 Мгц. В Пинске на волнах украинского радио «Мелодия» 105,3 и 107,1 FM, а также через спутник HOTBIRD 6—13° на восток, частота 11200 Мгц, вертикальная поляризация, скорость потока 27500 Ms/s, коррекция ошибки (FEC) 5/6. ASTRA 4A—4,8° на восток, частота 12379.62 Мгц, горизонтальная поляризация, скорость потока 27500 Ms/s, коррекция ошибки (FEC) 3/4.

Теги: Брест