Глеб Жеглов и гроссмейстер Алехин...

Оказывается, великий шахматист был сыскарем в МУРе

Какая, казалось бы, может быть связь между прославленным российским шахматистом, чемпионом мира Александром Алехиным и Московским уголовным розыском? Да самая прямая! Алехин работал в МУРе следователем, в его обязанности входил осмотр мест преступлений. В это время он, играя вне конкурса, победил в первом советском шахматном чемпионате Москвы. А вскоре стал и первым чемпионом страны.

Осень 1920 года. Только что подписано перемирие в короткой, но кровопролитной войне с Польшей. Гражданская еще идет на окраинах, но чувствуется, что белые выдохлись, пятимиллионная Красная армия повсюду берет верх.

14 декабря в газетах выйдет последняя сводка полевого штаба Реввоенсовета: «На фронтах спокойно».

В фойе дома № 3 по Большому Гнездниковскому переулку, где размещается угрозыск, стоит часовой с винтовкой. В прошлом году, случалось, перестрелки вспыхивали прямо у входа. Осенью 1919-го боевик из группы «анархистов подполья», удирая от чекистов, не нашел ничего лучше, чем свернуть в Гнездниковский. Убил выскочившего на стрельбу сотрудника МУРа, но следом выбежал сам Трепалов, первый начальник угро, и уложил анархиста наповал.

А теперь в переулке тихо. МУР заставил себя уважать. Часовой скучает и прислушивается к разговору за стойкой дежурного. Дежурный сидит на подоконнике, прихлебывая из стакана морковный чай. А его место у телефона занял человек в дореволюционном костюме, при галстуке – не иначе «спец» из бывших. Связь плохая, человек кричит в трубку:

— Одного фунта хлеба мало! Я не могу играть с голодными людьми!.. Ах, еще и суп? Наверняка из сушеных овощей… Да нет, я не против. У нас в столовой тоже из сушеных. Но хоть по селедке на паек добавите?.. Половинку? А какую, от головы или от хвоста?

Часовой невольно сглатывает. Он бы взял полселедки не привередничая, хоть от головы, хоть от хвоста. Эх, балтийская селедочка и астраханская вобла, скольких вы спасли от голодной смерти! Из них даже варили уху, прозванную «карие глазки»: просоленные рыбьи глаза не разваривались и плавали на поверхности…

Между тем «спец» закончил вкусный разговор и перешел к скучному. Таких в угрозыске часовой слышит по двенадцать на дюжину.

— Романовского разыскали? Отлично! Нимцовича, конечно, нам не достать? Знаю, что за границей, я на всякий случай спросил. А Ефима Боголюбова?.. Жаль, жаль… Вы все же включите его в список разыскиваемых. На всякий случай…

— Саныч, ты не фамилии называй, а клички, — подсказывает дежурный. – У этой братии сколько ворованных документов, столько и фамилий. А кликухи они редко меняют.

«Спец» улыбается и кладет трубку.

— Кипяточком поделишься?

— А у тебя, поди, и стакана нет? – ворчит дежурный, недовольный тем, что к его совету не прислушались.

Дежурный достает из стола жестяную кружку, наливает из чайника красно-коричневую бурду.

— Ого, даже с заваркой! – хвалит «спец». – Тогда и я поделюсь. Чай ваш, сахар наш!

Он лезет в карман и достает… шахматную пешку.

Удивлены оба. Дежурный смотрит с укоризной: «Ну и шуточки у тебя, Саныч…»

— Секунду, — из другого кармана «спец» извлекает скомканный носовой платок, бережно разворачивает.

— Рафинад! – выдыхает дежурный. – На обыске заначил?

— Обижаешь! Все честно: получил паек в счет будущих шахматных побед. Турнир в Москве будет. Понял? Собираем лучших шахматистов России! А ты – кликухи!

— Так ты не про жуликов говорил, а про шахматистов? – доходит до дежурного.

— Совершенно верно! Романовский – молодой, но очень перспективный, Нимцович – маэстро, с девяти лет играет не по-детски. А с Фимой Боголюбовым мы в четырнадцатом году были на международном турнире в Мангейме. Потом война, германцы всех наших посадили в Раштатскую тюрьму, и мы с ним оказались в одной камере. Книг не было, так мы целыми днями играли в шахматы вслепую… Жаль, если его не найдут.

Дежурный, достав наган, тюкает рукояткой по большому неровному куску пайкового сахара. Отколол по кусочку размером с ноготь себе и «спецу», взглядом показал на часового. «Спец» кивнул, и дежурный отколол еще кусочек. Остальное, снова завернув в платок, вернул хозяину.

Довольно улыбаясь, оба размешивают чай. «Спец» пробует – несладко – и опять размешивает.

— Растяпа ты, Саныч! – замечает дежурный. – Как же ты следователем работаешь с такой памятью?

В чае у «спеца» плавает пешка, а сахар лежит на столе.

Виновато улыбнувшись, он перехватывает из руки в руку горячую кружку и уходит. На столе остается забытый кусочек сахара.

«Спеца» зовут Александр Александрович Алехин. Память у него абсолютная. Не так давно он восстановил и опубликовал в газете партию, которую шахматисты Исаев и Целиков сыграли при нем еще в 1915 году и сами успели забыть. А пешка в чае… Такое случается не только с рассеянными людьми. Алехин предельно сосредоточен, но на главном. Шесть лет, с турнира в Мангейме, у него не было по-настоящему сильных противников. Теперь он готовится к московскому турниру, приводит в порядок свой шахматный арсенал.

Прихлебывая чай, заваренный из тонко наструганной засушенной морковки, Алехин идет по коридору. Шахматная доска ему не нужна: он может вслепую сразиться с десятком противников. Мысленно Алехин выстраивает позицию из берлинского блицматча Ласкера и Капабланки и начинает просчитывать варианты.

— Питерские мы! Работники Музтреста, — доносится из приоткрытой двери чьего-то кабинета.

Алехин жертвует фигуру, получает позиционное преимущество и… Где он слышал этот голос?

Нет, белыми играть неинтересно. Алехин мысленно переворачивает доску и ставит себя на место проигравшего Ласкера… Точно, знакомый голос! С этакой гнусавинкой, словно у человека легкий насморк.

Алехин возвращается к двери.

— Что ты мне горбатого лепишь?! – горячится следователь.

Его расчет понятен: уголовник, услышав феню, сам перейдет на жаргон. Однако Гнусавый не попадается на ловушку.

— Напрасно ты, братишка. Мы тебе не грубили, а ты с нами, как с блататой.

Хочется заглянуть, увидеть лица, но не стоит отвлекать следователя. У него там своя «шахматная» партия. Вот он взвинчивает темп, вопросы сыплются один за другим:

— А в Москве что делаете?

— Так в командировке мы!

— Это я слышал. Зачем в командировку приехали?

— Так… за проволокой!

— За колючей?

Вопрос может показаться глупым, но Алехин одобрительно кивает: молодец следователь, уловил заминку и отвлекает Гнусавого бессмысленной задачей. Пока тот ищет связь между музтрестовскими балалайками и колючей проволокой, можно, как бы между прочим, задать важный вопрос.

— Да для струн проволока, — не позволяет сбить себя с толку Гнусавый.

Или он матерый уголовник, прошедший не один десяток допросов, или, действительно, работник петроградского Музтреста.

Алехин прожил в Санкт-Петербурге четыре предвоенных года. Но те времена никак не связываются в памяти с Гнусавым. Им просто негде было столк-нуться. Алехин – дворянин, гроссмейстер и доктор права. Гнусавый – рабочий с музыкальной фабрики, и то, если не врет. У каждого свой мир, разве что ходили по одним улицам. Может быть, позже, на Галицийском фронте? Или в Тернополе, где Алехин лежал в госпитале с тяжелейшей контузией?

Перед глазами проносятся тысячи лиц, звучат голоса. Не такой уж подарок абсолютная память. Иной раз стараешься и не можешь забыть случайного прохожего. А что если Гнусавый – такой же осколок ненужного воспоминания? Ломаешь голову, а окажется, что в трамвае рядом ехали…

За приоткрытой дверью на помощь Гнусавому приходит второй голос:

— Хражданин следователь, охота вам нас мытарить! Дайте телехрамму в Питер, там подтвердят, хто мы такие!

А вот это уже ошибка следователя: подозреваемых нужно допрашивать поодиночке…

Южнорусский говор заставляет Алехина вспомнить Одесскую ЧК. Там все так говорили: и урки, сидевшие в тюрьме, и бывшие офицеры, и чиновники, и следователь. «На расстрел в каменоломни поведут по хороду, тут и надо сдерхивать…» «Хражданин Алехин, вы же не станете утверждать, что приехали в Одессу ихрать в шахматы?..» Чуть не шлепнули тогда «хражданина Алехина». Знать бы, что за подлец написал анонимку…

За дверью Гнусавый и Южнорусский уже в два голоса требуют дать телеграмму в Петроград. Берут на арапа или впрямь уверены, что в Музтресте подтвердят их личности?

Алехин вдруг понимает, что именно так, вдвоем, и слышал эту парочку. В памяти всплывают неясные в темноте пятна лиц… Топот ног, вспышки выстрелов… Он вспомнил все!

Полгода назад, когда Алехин только пришел на службу в розыск, многие с подозрением относились к «спецу» с царским дипломом юриста. Пришлось напроситься с оперативниками на за-хват банды налетчиков. Не следовательское это дело – гоняться за преступниками, зато после той операции лед в отношениях с коллегами был сломан. Все знали, что Саныч мог на законном основании остаться в своем кабинете, а он полез под пули, значит, свой… А операция та завершилась досадной осечкой: уже схваченный главарь сумел бежать из-под конвоя вместе с одним из подельников. В сумерках Алехин даже не успел рассмотреть их лица. Но голоса, гнусавый и южнорусский, зацепились в памяти. А клички потом столько раз повторялись на совещаниях, что не запомнил бы только ленивый…

Алехин распахивает дверь и называет бандитов по кличкам. Те вскакивают, бросаются к незарешеченному окну, но черный зрачок нагана в руках следователя заставляет их отступить.

Следователь жмет кнопку – вызывает конвой.

— А я уже думал их отпускать. Спасибо, Саныч, — говорит он Алехину. – Только… почему у тебя в чае пешка?!

* * *

Алехин выиграет московский турнир, победив во всех одиннадцати партиях. Станет первым чемпионом Советской России. Женится на швейцарской журналистке – коммунистке Анне-Лизе Рюгг. А в 1921 году в ЧК поступит новый донос на Алехина, шахматиста будут обвинять в получении денег от деникинской контр-разведки. Обвинения не подтвердятся, и Алехин уедет с женой в Швейцарию, оставаясь гражданином России.

В 1927-м, выиграв матч с Капабланкой, Алехин станет четвертым в истории шахмат чемпионом мира. Ненадолго уступит это звание Эйве, вернет его и умрет непобежденным в 1946-м, накануне матча с претендентом Михаилом Ботвинником.

В угрозыске Алехин прослужил ровно девять месяцев, с 13 мая 1920-го по 13 февраля 1921 года. Благодаря феноменальной памяти заработал репутацию одного из лучших следователей.

Муровцы гордятся своим знаменитым коллегой и рассказывают эту историю молодым сотрудникам, обязательно добавляя: «Вот какие люди у нас работали! Чувствуешь, куда попал?!»