Предельная глубина

Источник материала:

Предельная глубина

На 31–м километре трассы Глубокое — Полоцк, возле поворота на Псую, стоит указатель. Табличка повернута так, что сразу не заметишь. Знак гласит, что центр Европы отсюда в 14 километрах.

Я свернул туда в надежде понять что–то неуловимое, витающее здесь: о деревне, о периферии, о том, кто мы есть на самом деле и кем желаем казаться.

Центр тяжести

В конце 1990–х белорусские геодезисты сделали открытие: географический центр Европы находится не в Чехии, не в Словакии, не в Литве, а в нашей стране. Место обозначили приблизительно: где–то возле озера Шо, в окрестностях одноименной деревушки в Глубокском районе.

Эту географическую «находку» можно сейчас расценить как одну из первых попыток туристического пиара страны. Но прорыва не случилось — ни Шо, ни Зябки, ни Ивесь, ни другие деревни, расположенные неподалеку от центральноевропейского озера, не выгадали от своего нового и неожиданного статуса ровным счетом ничего.

В 2008–м центр Европы отсюда «забрали и перенесли» в Полоцк. Это казалось чистой политикой, борьбой регионов, но в «Белаэрокосмогеодезии» тогда с негодованием такие предположения опровергли. Ученые утверждали, что просто избрали другую методику расчетов, оказавшуюся более точной.

В Полоцке обрадовались, в отличие от нерасторопных своих соседей быстро соорудили в центре города памятный знак и стали раздавать туристам сертификаты. А оставшаяся в который раз с носом глубинка взгрустнула, вытерла слезы и проглотила обиду. А может — нет?

Вот оно, Шо. В деревню, которая целых десять лет стояла в центре одной из шести частей света, мы пробирались по грунтовке через лес. В этом населенном пункте типичная для Витебской области планировка: нет ярко выраженной главной улицы, хаты разбросаны в произвольном порядке. В центре, в березовой роще, молчаливое кладбище — ядро деревни. Кладбище, как паутина: разрастается, медленно ползет в сторону жилых домов. Жителей в Шо согласно последней переписи осталось 28. 19 из них — пенсионеры.

На улице безлюдно. Мы стучимся в дверь дома № 15, но нам не открывают. Возле порога перевернуты скамейки. На заборе, на каждом колышке висят литровые банки и задубевшая черная «ватоўка». Возле сарая «скелет» «Запорожца». Рядом с дверью ржавый почтовый ящик — для писем и газет. В ящике обосновался паук.

А когда–то в доме жил старик, который любил давать интервью про центр Европы. Как только журналисты приезжали в Шо, шли к нему. Говорил дед красиво, рассуждал мудро. А потом умер.

Возле бревенчатого дома, что напротив, растут незабудки. Этот — точно жилой. За хатой участок размером с хоккейную площадку. Старушка крючком — Елена Пелемон. Машет серпом, срезая картофельные стебли. Всю жизнь бабка Лена работала в колхозе. Тягала по полю навоз, собирала камни, принесенные сюда ледником.

— Колхоз наш то присоединяли к другому, то забирали обратно, то расформировывали, то снова создавали. Так и центр Европы — сделали и забрали. Может, снова вернут? — отвлекается на нас бабушка. — Раньше большая была деревня — до войны. Край партизанский, много бригад воевало. Всех жителей фашисты собрали и завезли в Германию, отомстили. Я тогда маленькая была. После войны село воскресло. А сейчас пару старух осталось. По одной бабе в хате. Автолавка приедет, хлеба привезет — радость. Под лопату картошку посадила, тяпкой окучила, выполола, сейчас выкопаю — зиму просижу. А вот корову осенью коммерсантам продам — нет сил держать. Миллион получу... Так и живем, потихоньку через дорогу перебираемся — к крестам, один за другим.

Соседка бабы Лены, Антонина Анашкевич, постарше — ей 81 год. Муж умер, дети разъехались — один на финской границе, второй в Минске. Есть внуки. Иногда приезжают, помогают.

— Мне нога болит, «беркулез» кости, — жалуется баба Тоня. — Когда в колхозе работала на полеводстве, заболела. Теперь скачу, как кенгуру. У нас тут центр Европы нашли, вы же знаете. Ух и весело было! Приезжали корреспонденты, микрофон к носу подставляли, спрашивали: как тебе, бабка, живется рядом с «пупом Земли»? Издевались. Хотя на берегу нашего озера даже знак хотели установить. А потом Ивесь, Псуя — каждый себя центром решил сделать. Но центр у нас.

— Так не у вас же, в Полоцке, — говорю бабушке, а она и слышать не хочет.

— По телевизору показывали начальника, он сказал, что поставят у нас стрелу с семиэтажный дом. А в Полоцке стрелу ставить запретили — нет там центра, и все.

Я было хотел поспорить, но потом передумал. Свой центр тяжести жители Шо хотят уравновесить мифическим символом, так зачем лишать их надежды? Они и так многого лишены.

Мы поехали к озеру, а две бабушки, которые пока еще держат на плечах вселенную своей деревни, махнули друг другу — одна серпом, вторая лопатой — и опять вгрызлись в землю.

...Озеро Шо поросло камышом. На его берегу стоит помост–сцена. Под ногами хрустят желуди. На помосте — банка с солью. Рядом припаркован «Хундай». Кто–то приехал порыбачить.

Центр радости

Каждый день Зоя Жаворонок, директор учреждения со сложно произносимым названием — «Культурный историко–туристический центр деревни Ивесь», встает спозаранку и идет протирать европейский «пупок». Он представляет собой металлическую треногу с острым, как у копья, наконечником: знак «Центр Европы» когда–то поставили в парке напротив бывшего здания колхозной конторы и после полоцкого «перехвата» не демонтировали.

— Свой культурный центр мы создали в 2006–м, — рассказывает Зоя Жаворонок. — Когда расформировали колхоз «Ивесь», край наш забыли. Трубы в конторе разморозились, с потолков сыпалась штукатурка. Осталась только библиотека. И ее собирались закрыть. Я работала там одна: топила, убирала. Люди попросили: оставьте нам место, где можно хотя бы почитать. Не ехать же за 20 километров в центр сельсовета — Псую! А молодежи что делать? Пить? В общем, райисполком пошел навстречу: создали центр. Он выполняет все функции Дома культуры плюс мы еще развиваем туризм. Гостиница имеется — 8.600 рублей за койку. Можем экскурсию провести. Парк напротив почистили своими силами, огородили его. Там купаются, рыбачат. Рядом фермер лошадей разводит, организовали с ним конный маршрут. Шведы приезжают, минчане. Делегации из исполкома возят. Как только про туризм «на местах» рассказать надо — к нам в Ивесь везут. Мы перед гостями и спляшем, и споем, и станцуем. А то, что в центре даже велосипедов, лодок нет, никого не волнует. На нового председателя исполкома надежда. Он тут был, сказал, чтобы я свои предложения на бумаге написала и положила ему на стол. Положила. Может, денег найдут...

В парке, где на пригорке высится железная тренога–копье, разбита символическая аллея. В Ивеси проходит католический кинофестиваль «Магнификат», участники из разных стран мира посадили здесь каштаны. Этим летом каштаны засохли, не перенесли жару.

В нескольких метрах от погибшей аллеи — кафе. Частное, готовят под заказ. Если ты приедешь без предупреждения, не сообщив, тебя не покормят. Иначе работать не получается — нерентабельно.

— Много чего у нас можно было придумать, когда центр нашли! — грустно смотрит на меня Зоя Жаворонок. — Партизанский край, памятные места, недалеко деревня, где родился Василь Быков. И озера... Вот если бы кто взялся по–настоящему! А пока только воду и чистый воздух можем предложить.

Историко–туристический центр проводит для окрестных деревушек праздники. В прошлом году гуляло Шо. Приковыляли все: и бабка Лена, и бабка Антонина. Посмеялись, пошутили, спели.

На объявлении рекламируют очередное веселье: «Праздник деревни Завулак». «Вёсачка мая — ты мая чараўнiца. Ты любоў мая — мая таямнiца» — старательно выведено фломастером.

Я долго вчитывался, но так и не понял, чему могут радоваться деревни, которые вот–вот исчезнут. Это для меня загадка.

Центр власти

Административное здание сельсовета находится в Псуе. Это агрогородок. Но он оставляет ощущение недоделанности, неухоженности. В центре Псуи неказистые серые «огрызки»–бараки. Здесь же контора и мехдвор местного СПК.

Хозяйство в этих местах необычное. Называется не «Путь Ильича», не «Маяк коммунизма», а по–человечески — «Яблонька». В 1950–е годы, когда создавали колхоз, на берегах озера Долгое и других озер цвели сады. Здесь даже думали создать овощеводческое хозяйство. Потом сады захирели, их выкорчевали. А название осталось.

Председатель «Яблоньки» Виктор Гинько человек скромный. В отличие от некоторых своих коллег по цеху ездит не на «бумере», а на серебристой «Ниве–Шевроле».

— Этим летом, в засуху, практически на глазах весь урожай сгорел. Рассчитывали на центнеров 30, а получили в итоге 18. Кукурузу пришлось убирать в середине июля. Если бы мы ее не убрали, от нее остались бы голые сухие стебли. Тяжелый год...

У председателя свои проблемы. Ему некогда спасать умирающие деревни. Он, впрочем, и не согласен, что они умрут.

— Эти деревни стоят на берегах озер. Летом они оживают. Большинство домов выкупили минские, полоцкие дачники. Смотрите — в Бобруйщине по справке проживает 31 человек, а на самом деле, в разгар сезона, там больше сотни.

И в сельсовете считают, что маленькая деревня выживет за счет природы. Оно, быть может, и верно: тысячи лет люди жили на берегах озер, и они их спасали. Но не приводит ли такой вывод к странному противоречию? Я его сформулирую: если вода и воздух могут сделать больше, чем местная власть, то чем же эта власть занимается?

Центр экологический

Озеро Шо известно многим, но еще известнее озеро Долгое — самое глубокое в стране. Если едешь по петляющей дороге от деревни Зябки, проезжаешь мимо «оборудованного» пляжа. Потрепанный плакат напоминает: здесь начинается гидрологический заказник. Причем не абы какой, а республиканского значения. Короб с мусором, откуда вываливаются бутылки, правдиво говорит об истинной значимости природного памятника: отходы отсюда не вывозили месяца два.

А вот другой подход к озеру — за заброшенными развалинами футуристического вида. Это старый колхозный коровник, который несколько десятков лет растаскивают на кирпичи. Напротив развалин, возле бережка, оборудовали зону отдыха — поставили стол и две лавки. Здесь тоже срамное место, захламленное.

На Долгом тихо плещется вода. Купальный сезон завершен, больше озеро никто не потревожит. Даже коровы не придут сюда попить.

Центр надежды

Возле каждого госучреждения в Глубокском районе оформлен стенд: «Если вы хотите инвестировать в инфраструктуру района, что–то приобрести, построить, можно позвонить в райисполком». Даже на захолустном магазине в деревне Зябки такая доска висит.

Я звонил по указанному телефону — несколько раз подряд. На том конце провода услышал длинные гудки.

А потом зашел в магазин, чтобы посмотреть, чем может в этих краях поживиться проголодавшийся путешественник. На прилавках увидел сахар, хлеб, «Утреннюю росу» и экзотическую полосатую ягоду — арбуз. Ягода выглядела неважно, будто привезли ее сюда давным–давно, еще в прошлом тысячелетии. Глядя на унылый арбуз, подумал, что накормить им стоило бы тех легких на словцо журналистов, которые так много пишут про «аутентичность» белорусской глубинки. Тех экспертов, которые боятся, что деревня, в которую придет хозяин с деньгами и перестроит все на свой лад, вдруг утратит свою «самобытность». На пару деньков всех бы этих умников в Псуевский сельсовет! Тогда бы не философствовали.

Но трудно и мне избавиться от стереотипов. В Зябках много заброшенных строений. Иду по улице, смотрю по сторонам и в голове всплывают штампы. Вот, например, крупный эксперт в области туризма, увидев заброшенную мельницу, сказал бы: «Потенциальный объект туринфраструктуры». Мельница не крутится, не вертится, из чердачного окна выглядывает молодая березка. И даже если на эту березу пригвоздить объявление с телефонами, по ним вряд ли кто–то позвонит. Глагол «инвестировать» — этакое популярное сейчас слово — корень имеет для нас непонятный.

В сельсовете утверждают, что желающих вложить в озера деньги хватает. Бизнесмены звонят, интересуются, приходят, план чертят. А потом пропадают, будто в воде растворяются.

— Озеро Долгое как–то собирались взять в аренду предприниматели. В последнее время не объявлялись. Или вот на той стороне Шо, между Слободой и Надозерьем, коммерсанты хотели домики построить, гостиницу. И эти куда–то пропали, — разводит руками председатель сельисполкома Тамара Верташонок.

На этот счет имеется предположение. Местные рассказали мне легенду: на дне Шо, оказывается, покоится древний некрополь, а в ясную погоду, заглянув вглубь, даже можно различить кресты. А вдруг все инвесторы там? В тине, в иле, утонули в бюрократических процедурах. И чем глубже озеро, тем сложнее оттуда вынырнуть.

Ступени в историю

Баллон, ласты, маска. В воде холодно. Когда спускаешься на метровую глубину, становится зябко и неуютно. В воде я не разглядел ровным счетом ничего — ни инвесторов, ни иных подводных обитателей.

А вот в озере Долгом некоторое время назад обнаружился бесценный научный клад — его нашли дайверы. Первый раз на Долгое руководитель минского дайв–клуба Андрей Лихачев приехал 12 лет назад. Во время той «нырялки» на крутом свале подводники приметили странные выступы, напоминающие ступеньки. Выступы были напичканы ветками деревьев, шишками, корневищами растений. И все это на глубине 23 метра, что нетипично. Дайверы находке удивились и благополучно о ней забыли, выложив в интернете отчет с фотографиями.

Через год на Долгом аквалангисты установили рекорд, погрузившись на дно самого глубокого озера страны. Взяли пробу воды и грунта — на память о нашей «марианской впадине».

— Возникла идея: а может, наши погружения заинтересуют ученых? — вспоминает А.Лихачев. — Вышли на завлабораторией озероведения БГУ Бориса Власова. Скооперировались.

Выступы ученых действительно заинтриговали. После нескольких экспедиций удалось взять образцы деревяшек, торчавших из склона. Оказалось, что они пролежали в воде от 7 до 12 тысяч лет! После обнаружили и другие «ступени». По одной из версий, это берег древнего водоема, который тысячи лет назад «накрыл» пришедший из Скандинавии ледник, «законсервировав» при этом уникальную экосистему. И теперь у бедной нашей науки с помощью технически продвинутых и опытных подводников появилась возможность исследовать фактически нетронутую территорию, обнаружить уникальные находки, останки животных, растений.

Какие еще загадки откроет Долгое, неизвестно. По крайней мере, научная жизнь здесь бурлит. Вот только я уверен: если даже достанут дайверы со дна озера динозавра в натуральную величину, то и это не разбудит сонное царство на берегу.

На связи с космосом

На изыскания подводников с интересом смотрит начинающий предприниматель дядя Вася — Василий Владимирович. Его дом стоит на берегу Долгого. Над крышей высится хитроумная конструкция с антенной–шпилем. Можно даже подумать, что дядя Вася слушает космос. На самом деле он приспособил под водонапорную башню старую ракетную бочку, приделав сверху молниеотвод.

— Есть планы заняться агроэкотуризмом, — размышляет о будущем Василий Владимирович. — Думаю, к следующему году улажу формальности и откроюсь. Денег особых не заработаешь, а копейка будет.

На своем участке он посадил лес. Вокруг заросшего сорняком озера прочистил дорожку, назвал ее «тропой здоровья». Тропа понравилась туристам. Но туалетов в здешних местах не предусмотрено, и тропу дяди Васи загадили. Он провел ее снова, уже в другом месте. Та же картина.

— Есть озеро, есть лес. Почему бы не дарить людям красоту! — не унывает мечтатель. — А по поводу «пупа Европы» я скажу вот что. С одной стороны, правильно, что его «перебазировали» в Полоцк. Там он будет полезнее. С другой — все эти передвижения — условность. Пока мы не научимся уважать себя, пока не изживем наш периферийный местечковый менталитет, о центре Европы можно только фантазировать.

Василий Владимирович собирает и ремонтирует старинные часы. У него шикарная коллекция. Дом на берегу самого глубокого озера в стране наполнен гудением часовых механизмов. И хозяин, и все жители этой бедной земли верят, что когда–нибудь наступит золотое время и для них. Что расцветут сады, что снова завертится мельница, что засверкают витринами магазины, которые построят инвесторы–инопланетяне. Такова современная мифология глубинки, достигшей, пожалуй, предельной глубины в своем «погружении» в мечту о лучшей жизни.

Не пора ли готовиться к всплытию?

Автор публикации: Николай КОЗЛОВИЧ