Геройские кресты генерала Хижняка

Источник материала:

ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ Иван Лукич Хижняк — почетный гражданин Жлобина и Быхова, участник Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной войн, а еще он — полный георгиевский кавалер. Четырьмя «георгиями» в Советской Армии, кроме Хижняка, владели всего трое, в том числе маршал Семен Буденный.

БУДУЩИЙ военачальник родился в апреле 1893 года в многодетной семье ейских рыбаков. С пяти лет, потеряв отца, работал батраком, в двенадцать стал учеником столяра. Когда началась Первая мировая война, его призвали в армию. Молодой Иван Хижняк побывал на турецком фронте, был дважды ранен, затем попал на западный фронт. Не раз награждался за храбрость в бою, свидетельство тому фотография, на которой Хижняк — георгиевский кавалер с лихо закрученными усами.

Иван Лукич — активный участник Февральской революции. После роспуска старой армии в декабре 1917 года вступил добровольцем в ряды РККА. В Гражданскую войну участвовал в боях на Южном и Кавказском фронтах против войск генерала Деникина, а также с вооруженными формированиями на Северном Кавказе. В 1921 году «за самовольный расстрел мародера-бойца» осужден Военным трибуналом на шесть месяцев условно.

С апреля 1921 года Хижняк был членом комиссии по борьбе с дезертирством и Военного трибунала 9-й армии, затем исполняющим должность военкома 39-й отдельной стрелковой бригады и командира 115-го стрелкового полка, с января 1922-го — командир особого отряда ЧОН 9-й армии.

МНОГИЕ эпизоды непростой, полной опасностей жизни военачальника изложены в книге Ивана Хижняка «Годы боевые».

— Февраль 1917 года меня застал в Тифлисской школе прапорщиков, — пишет Иван Лукич. — Я уже был членом большевистского кружка, который существовал в школе. Читал нелегальную литературу, участвовал в спорах, беседах, выступал на митингах. После окончания школы прапорщиков опять попал на фронт. В сентябре того же года меня избрали председателем полкового комитета, а в декабре в Харькове вступил в партию большевиков. Партийный билет мне вручал Артем, который тогда возглавлял городскую парторганизацию. Харьков в те дни находился в руках петлюровцев, гайдамаков и эсеров. Когда из Петрограда прибыл отряд во главе с Антоновым-Овсеенко и Сиверсом, к нему примкнули и местные красногвардейцы. Я тогда командовал ротой. После освобождения Харькова Антонов-Овсеенко направил меня на Кубань, в Ейск, для организации красногвардейских отрядов.

В Ейске комитет РСДРП поручил сформировать отряд Красной гвардии большевику Балабанову. Он был мой старый знакомый, рабочий, потом фронтовик. Меня назначили начальником штаба. Мы сформировали этот отряд и по указанию комитета РСДРП боролись с местной, очень сильной, контрреволюционной сворой: белогвардейцами, казаками, монархистами, эсерами... Вскоре мы установили в Ейске Советскую власть.

После этого по приказу Военно-революционного комитета я со своим батальоном выехал на защиту Екатеринодара от Корнилова. Там шли тяжелые бои. Город мы отстояли.

После этого мы вернулись в Ейск, где вскоре произошел контрреволюционный мятеж. При подавлении его я уже командовал полком. Кстати, Ейск дал в те годы Красной Армии одиннадцать революционных полков и четыре батальона.

Однажды меня вызвали в штаб Батайского фронта, где я встретился с чрезвычайным комиссаром Юга России товарищем Орджоникидзе. Встреча произошла в вагоне. Были здесь Иван Кочубей и еще несколько командиров частей.

Орджоникидзе расспросил нас о состоянии частей, о борьбе с контрреволюцией. Я чувствовал, что скоро нас перебросят на другой участок. И действительно, в июне по приказу главкома полк погрузили в эшелон, и мы прибыли на царицинскую железнодорожную ветку. Здесь бились с отборной офицерской  бригадой  Деникина.  Этой  бригадой командовал Марков. Он был известен своей смелостью и жестокостью. В этом бою его бригада была разбита, а сам Марков погиб.

В момент напряженных боев на наш участок прибыл Серго Орджоникидзе. Когда я докладывал ему обстановку, белые прорвались на участке батальона, которым командовал Синица. «Твое решение?» — спросил Орджоникидзе. «Брошу туда резерв, открою артиллерийский огонь по вражеской коннице», — доложил я. «Правильно!» Я решил и сам поспешить в район прорыва, крикнул, чтоб дали коня. «И для меня коня!» — сказал Орджоникидзе. Я стал возражать: «Вам нельзя, товарищ чрезвычайный комиссар». — «Я знаю, знаю. Быстро лошадей!» И мы поскакали к месту прорыва.

Очень смелый, горячий и энергичный человек был товарищ Орджоникидзе. Он сам горел и всех зажигал революционной страстностью...»

В те годы фронтовая дорога свела Хижняка с замечательными пролетарскими полководцами: Ковалевым, Ковтюхом, Федько, Жлобой, Книгой. Особенно выделяется фигура Ивана Федоровича Федько. Он украинец, сын бедняка. За храбрость в годы Первой мировой войны направлен в школу прапорщиков, успешно окончил ее. Еще на фронте стал большевиком. В Феодосии организовал красногвардейский отряд. На Кубани Федько командовал 3-й колонной войск. На Северном Кавказе в нее входили: 1-й Черноморский, Тимашевский, Таганрогский, Приморско-Ахтырский полки, бригада Жлобы и Ейский полк Хижняка. Федько — один из немногих командиров, награжденных в годы Гражданской войны четырьмя орденами Красного Знамени.

У Хижняка сохранилась фотография — на ней советский генерал, а на груди его, кроме советских орденов, четыре Георгиевских креста:

— Это Василий Иванович Книга. В 1919 году спас мне жизнь. Случилось это так. Я заболел тифом, лежал в госпитале во Владикавказе. Белые захватили город, а меня выдал предатель. Два раза выводили на расстрел, случайно остался жив. Перегоняли из тюрьмы в тюрьму. В Ростове-на-Дону сидел в камере смертников, ждал расстрела. Вот так третий намечался, но не попался я в лапы смерти и на этот раз! А положение было почти безнадежно. Беляки торопились, стали расстреливать арестованных прямо в камерах. Мы забаррикадировали дверь, не пускали в камеру палачей, но долго не продержались бы. Вдруг слышу — началась перестрелка и крик: «Выходите, товарищи!» Это кричал Василий Иванович Книга. 

НАЧАЛО Великой Отечественной войны Иван Лукич Хижняк встретил в Беларуси:

— Двадцать второго июня 1941 года я находился недалеко от западной границы, в городе Новозыбково. Был я в те дни заместителем командира дивизии. Наша дивизия передислоцировалась в Новозыбкове. Я приехал пораньше осмотреть новое место, организовать размещение частей. В общем, когда грянула война, я оказался вблизи границы без войск, с несколькими командирами. 23 июня меня назначили старшим воинским начальником Жлобинского участка. Здесь и в Рогачеве были большие склады боеприпасов, продовольствия, горючего. Я получил приказ уничтожить склады. Очень жалко было уничтожать добро, но врагу же оставить нельзя. Я пошел посоветоваться с секретарем горкома. Предложил раздать имущество воинским частям, сформировать и укомплектовать новые части Красной Армии. Мое предложение было одобрено.

С помощью городской партийной организации полковник Хижняк стал формировать воинские части, вооружал их, обеспечивал всем необходимым, выдвигал на рубежи обороны и сам руководил боем, преграждая путь фашистам. Нарком обороны высоко оценил мужество и инициативу умелого командира. Хижняк был награжден орденом Красного Знамени. После этих событий он был назначен командиром 117-й стрелковой дивизии. Она сражалась упорно, но вскоре оказалась в окружении. Со всех сторон наседали враги, а боеприпасы были на исходе.

Иван Лукич об этой трагической эпопее рассказывал так:

— Приказал я начальнику штаба выводить главные силы, чтоб сохранить их, а сам остался с отрядом прикрытия в сто пятьдесят человек. Я считал, раз командир здесь, то сила отряда увеличится, уверенность бойцов будет крепче. С этим прикрытием мы бились до последнего. Дивизия была спасена. Когда нас в прикрытии осталось восемь человек, я был тяжело ранен пулеметной очередью в грудь...

Бойцы вынесли командира из окружения на носилках. Группу возглавлял старшина Шепелев. Лесами и болотами, голодные и обессилившие бойцы все же выбрались к своим. Хижняка на санитарном самолете отправили в Москву. В воздухе на санитарный самолет напал «мессер», обстрелял и подбил его. Самолет упал. Но Иван Лукич остался жив! В бессознательном состоянии его направили в госпиталь.

КОМАНДОВАНИЕ сделало все, чтобы спасти жизнь отважному командиру. Его лечил известный хирург, академик Сергей Сергеевич Юдин. И поскольку Хижняк находился в тяжелом состоянии, надо было сохранить образ смелого полковника для потомков. Обратились к известному скульптору Вере Игнатьевне Мухиной. Она приступила к работе прямо в госпитальной палате, где лежал Хижняк.

— Я лежал без сознания, — вспоминал об этом Хижняк, — и вот однажды пришел в себя, вижу, как в тумане: передо мной женщина в белом. Что же тут надо мной колдует эта женщина? Склонилась она ко мне и говорит: «Я скульптор Мухина, делаю ваш портрет. Для потомков». Вот оно что! Радостно мне стало, но все же чувствую себя очень плохо: «Не до портретов мне сейчас». Она отвечает: «Я не буду вас беспокоить, просто буду смотреть и лепить. Это очень надо!» — «Ну, если надо — лепите».

Вера Игнатьевна работала над скульптурным портретом с вдохновением. Очень ей понравился командир, совершивший много подвигов и теперь страдающий от тяжелых ран. Творческий задор у Мухиной был настолько силен, что она создала один из выдающихся скульптурных портретов. За него она была удостоена в 1942 году Государственной премии. И сегодня бюст Хижняка находится в Третьяковской галерее.

Иван Лукич подружился с Верой Игнатьевной, в те дни и позднее они регулярно переписывались.

«Дорогой Иван Лукич! Только что С. С. Юдин прочел мне по телефону Ваше послание. Очень рада была узнать о Ваших замечательных успехах на фронте. Кое-что я знала из газет раньше. Примите мое искреннее поздравление по поводу Ваших награждений. Очень рада была узнать о них от Вас лично. Значит, Вы живы и здоровы. А все-таки Сергей Сергеевич Юдин Вас здорово починил! Если будете в Москве, не забывайте нас. Шлю сердечный привет. Оленины тоже.

17 декабря 1943 г. В. Мухина».

Хижняк боготворил своего доктора:

— Да, академик Сергей Сергеевич Юдин совершил чудо. Он буквально воскресил меня. С Юдиным я тоже подружился и переписывался.

«Дорогой Иван Лукич!

Очень благодарю Вас за Ваше письмо и добрую память и сердечно поздравляю со столькими высокими правительственными наградами. Они ярко знаменуют собой Ваш пламенный патриотизм и Ваше высокое воинское мастерство.

Я тоже могу рапортовать Вам некоторыми заслугами перед Родиной за время, как мы с Вами расстались. За эти два года я написал и выпустил около десяти отдельных книг по военно-полевой хирургии, помогающих молодым врачам лучше лечить наших раненых. Удалось сделать и некоторые ценные научные работы по хирургии. За них я получил Государственную премию, ученое звание заслуженного деятеля науки и орден Ленина. За границей труды мои были отмечены исключительно высокой почестью. Я избран Почетным членом Королевского общества хирургов Англии и Почетным членом американского Колледжа хирургов. Из русских я третьим в мире удостаиваюсь столь высокого избрания.

Сам я часто выезжаю на фронт и обучаю армейских хирургов лечению раненых прямо на месте. Сейчас у меня все готово к очередному полету, на этот раз в Вашу сторону — на юг.

Крепко жму Вашу руку. Нежно обнимаю Вас. Бейте фашистов беспощадно, истребляйте их всеми способами и везде, где бы ни встретились.

Ваш проф. С. Юдин.

Москва, 18.12.1943 г.».

Сергей Сергеевич Юдин долго лечил Ивана Лукича, сам присутствовал на всех перевязках, увозил его с собой в Куйбышев, когда клиника Склифосовского туда эвакуировалась. Все же он поднял его на ноги. А жена учила Ивана Лукича ходить. Руки у него не действовали. Каждый палец она с ним тренировала, разрабатывала.

Об этом эпизоде Нина Андреевна так вспоминала:  «Вскоре он окреп, стал двигаться. Хотели его уволить из армии на пенсию. Куда там! Не та у него натура. Здоров, говорит! Только на фронт поеду, больше никуда! О том, какой он «здоровый», знали. Мне разрешили быть при нем. Я ведь его каждый день перевязывала. Рана его еще не зажила. Подчиненные не подозревали об этом. Он всегда был среди них в полном порядке. Только я знаю, чего это ему стоило!»

ПОСЛЕ лечения — снова фронт. Иван Лукич участвовал в боях на Кавказе, командовал 11-м гвардейским корпусом, освобождал Тамань. Гвардейская Таманская дивизия, которая стоит под Москвой, входила в 11-й корпус генерала Хижняка и удостоена наименования Таманской именно в те дни, когда он командовал этим корпусом.

Вот что написал о Хижняке Маршал Советского Союза Гречко, который был тогда генерал-лейтенантом и командовал 56-й армией, куда входил и 11-й корпус: «Хижняк — смелый, решительный и волевой командир. Быстро оценивает обстановку и принимает решения. Энергично и настойчиво проводит их в жизнь».

Почетное гражданство ему даровали еще сорок четыре города, станицы и поселки Кубани и Северного Кавказа.

Прорывал он известную своей неприступностью Голубую линию. Она состояла из нескольких укрепленных рубежей — левый фланг упирался в Азовское море, а правый заканчивался на берегу Черного, в районе Новороссийска. В числе других частей, прорвавших линию, был и 11-й гвардейский корпус. В этих боях особенно проявились находчивость и боевой опыт Ивана Лукича.

Хижняк в деталях рассказал о начале этого сражения:

— Мы решили обмануть врага, изменив обычный наш способ ведения боя. Шаблон в каждом деле вреден. На войне — особенно. Потому-то мы и решили начать наступление не днем, не на рассвете, как делали раньше, а глубокой ночью. Мы отказались от артиллерийской подготовки. Основная задача возлагалась на пехоту — надо бесшумно подползти к траншеям фашистов, пустить в ход гранаты и штыки. А уж если дело дошло до штыка, против советского воина никто не устоит! Штык-батюшка не раз выручал русских чудо-богатырей, приносил славу нашему оружию. Мне и самому доводилось ходить в штыковую атаку в годы Первой мировой войны, и я знал цену русскому штыку. Накануне наступления мы провели занятия, потренировали солдат, подучили приемам штыкового боя. Политработники пошли в подразделения, обстоятельно разъяснили замысел и особенности предстоящего ночного удара.

И вот 3 августа, ровно в полночь, поползли бойцы с запасом гранат, с примкнутыми штыками. Бесшумно подобрались к траншеям гитлеровцев и ворвались туда. Наша задумка осуществилась блестяще! К рассвету мы овладели несколькими траншеями и уничтожили до двух третей состава вражеских подразделений! А с рассветом пошли в бой танки, артиллерия. Прорыв развивался. Мы преодолели Голубую линию. Последний вражеский опорный узел на берегу Черного моря — порт Новороссийск — был нами освобожден 16 сентября 1943 года.

Такая деталь: во время войны Хижняк одиннадцать раз был ранен, восемь — контужен. С весны 1942 года воевал с одним легким.

ПОСЛЕ победы над фашистской Германией Хижняк по состоянию здоровья вынужден был уйти в отставку. Как ни тяжко расставаться с армией, но что поделаешь! Ему бы успокоиться, но разве это в характере Ивана Лукича. Старый солдат занялся поиском своих многочисленных сослуживцев,  которых лихая судьба разбросала по всему миру. А точкой отсчета стала Первая мировая война. В результате он собрал более 50 тысяч фотоснимков героев-однополчан и передал в архивы и музеи Москвы. Следует упомянуть еще об одном благородном поступке военачальника: свою дачу в Майкопе он отдал под детский сад.

Умер Иван Лукич Хижняк 10 августа 1980 года. Похоронен в Москве.

Борис ДОЛГОТОВИЧ,

Валерий ПИНЧУК, «БН»