"Амплитуда". Кадровый потенциал науки vs директивный диктат: наука для Беларуси или для мира

Источник материала:

Насколько ожидаемыми для вас оказались результаты исследования?

Андрей Шуман: Белорусская наука стареет за последние 10-15 лет, феминизируется. Престиж научных исследований падает. Большая проблема, что в научной сфере есть большая возрастная яма в интервале от 35 до 45 лет - самые эффективные сотрудники. В белорусской науке много молодых, много людей старше 50 лет, появилась даже группа старше 70 лет. Я искал причины такой деформации. Белорусская наука не реформировалась, люди, которые принимают решения в научной политике, не всегда понимают современные тренды.

Игорь Котляров: Андрей почему-то считает, что в Академии наук почему-то ничего не делается. Сейчас разрабатывается программа, которая поможет решить многие вопросы. В Академии наук систематически проводятся исследования кадрового потенциала. В исследовании Андрея выбраны лишь некоторые аспекты, и оно тенденциозно.

Андрей Шуман: Ученые способны производить продукт, но проблема стоит в конвертации статуса белорусских ученых в международный. Белорусский профессор, заслуженный ученый для международного сообщества может даже не быть ученым, если у него нет публикаций в определенном списке и индекса Хирша.

Какими достижения в белорусской науке за последние 5 лет вы гордитесь?

Андрей Шуман: Отсутствие международных критериев стандарта не позволяет говорить нам о том, сделано ли что-либо за 5 лет.

Игорь Котляров: У нас очень сильная медицинская, фармакологическая наука, есть МАЗы и БелАЗы. Если какой-то ученый не следит за индексом Хирша, это еще не говорит, что его достижения не признаны. Мы публикуем на английском практически все издания Академии наук.

Михаил Артюхин: Белорусская наука для Беларуси. Наша страна не может быть соперницей США или сверхдержав, где научные исследования финансированы миллиардами долларов. Для Беларуси наши достижения значительны, мы стали космической державой. Аппарат, вращающийся по орбите, вооружен системой дистанционного зондирования Земли. Это мировой коммерческий проект, у нас есть заказы, и мы подняли свою наукоемкость.

Возьмем беспилотные летательные аппараты. Физико-технический институт сделал их доступными для Беларуси, и появилась отрасль промышленности на отечественных разработках. А наша генетика, центр стволовых клеток. В контексте Союзного государства Беларусь имеет в этом плане некоторые заслуги. Нельзя делить научную сферу на ближнее и дальнее зарубежье.

Андрей Казакевич: Если мы хотим разбираться с наукой, мы должны разбираться с отдельными отраслями, дисциплинами и направлениями, а не говорить о всей науки в целом. Развитие науки подразумевает финансовую отдачу и решение актуальных задач внутри дисциплин.

Почему международный конгресс исследователей Беларуси проходит за границами страны? Насколько возможна интеграция с официальной наукой в контексте этого мероприятия?

Андрей Казакевич: Основу конгресса составляют люди, которые работают в государственных исследовательских и образовательных учреждениях. Проводить конгресс внутри страны достаточно рискованно, сразу возникают вопросы, кому давать слово, кому нет, особенно если мы говорим о социально-политических дисциплинах. Пока проводить такие форумы вне Беларуси проще: нет контроля тем и людей. Белорусам проще получить визы и выехать, чем пригласить сюда иностранцев. Также не возникает проблема отелей и авиаперелетов.

Михаил Артюхин: Международный съезд славистов, который прошел летом, говорит о мировом контексте нашей науки, показал, что мы способны принять одновременно 600 ученых-иностранцев. Мы входим в Международную ассоциацию Академии наук (МААН). Под ее эгидой мы задумали организовать форум в 2014 году. Там будет говориться об интеграции наук в мировую науку, об утечке умов, белорусской диаспоре за границей.

Андрей Казакевич: То, что мы не знаем про конгрессы друг друга, говорит об определенной проблеме коммуникации.

Одна из претензий к белорусской науке - ее советская инерционность. Советское наследие - это для нас хорошо или плохо?

Андрей Шуман: Был модернизационный рывок, русский язык был международным языком науки того времени. Но сейчас изменились требования к ученым: необходимо публиковать много статей в журналах с высоким импакт-фактором, постоянно искать внешнее финансирование, получать одобрение от серьезных грантов. В советские времена ученый мог позволить себе более размеренный ритм. В белорусской науке этот размеренный ритм превратил ее в медленную науку по сравнению с Европой с высокой конкуренцией.

Михаил Артюхин: Мы хорошо распорядились советским наследием. Нет ничего плохо в стране, где мало сырьевых ресурсов, сохранить научный ресурс. Другой вопрос, насколько модернизирована структура управления наукой: ученый и власть, диктат директивных органов над наукой. Но мы не совершили модернизационный скачок в связке науки и коммерциализации. В новой программе по совершенствованию науки имеются такие направления. Но если бы не был сохранен потенциал, говорить об этом было бы поздно.

Наша страна открытая, мы не держим ученого от поездок за границу. Но нет и массового побега за рубеж. За последние 19 лет всего 100 исследователей из Академии наук уехали за границу. Из них большой процент кандидатов наук, но всего два доктора. Последние два года уехало 5 и 3 человека соответственно.

По некоторым данным насчитывается 4-5 тыс. ученых-мигрантов белорусов за период 1996 по 2009 год.

Михаил Артюхин: С 1996 года около 1 тысячи ученых (исследователей, профессорско-преподавательского состава) уехали за границу. В среднем в год уезжало 70 человек. Те 4-5 тысяч могут быть там на долговременной основе без потери гражданства. Если мы осуществим модернизационные проекты, многие вернутся. Говорить нужно и о том, насколько ученые интегрированы в развитие нашей страны, это серьезный довод.

Андрей Шуман: Если концентрироваться только на узких сферах (прорывы в сфере физики, биотехнологий, химии), мы можем потерять научную инфраструктуру в целом. Реформу нужно начинать с концентрации не только на успешных сферах, но и на болезненных. Советская инерционность делает проблемными не успешные, а гуманитарные и социальные науки, технологии, которые дают прорывы в сфере коммуникаций, менеджмента.

Андрей Казакевич: Основная утечка ученых происходит вне научной сферы, даже внутри страны. Кто-то начинает заниматься бизнесом, кто-то уходит в маркетинг, преподает.

Кто задает тренды и определяет пути развития науки? Правильно ли, что инициативы по реформированию науки исходят от главы государства?

Игорь Котляров: Жизнь задает направления, она требует, чтобы развивалось то или иное направление в обществе. Наука реформируется последние 20 лет, только хотелось бы, чтобы темпы были более быстрыми. Молодежь не идет в науку, в том числе из-за отсутствия материальных стимулов. Сегодня в обществе более выгодно быть предпринимателем, юристом, бизнесменом. Престиж науки не тот, какой был в советское время.

Михаил Артюхин: Наука развивается по законам науки, ростки новых направлений определяет мировая наука. В выстраивании приоритетов тон задает научное сообщество. Когда президент представлял нового главу президиума АН, он сказал, что хочет не только поставить задачи, но и послушать научное сообщество об их видении связки государства и науки.

Каково ваше видение будущего белорусской науки?

Андрей Шуман: Перспективы есть, сохранился советский задел, квалификация сотрудников. При определенных реформах мы можем ожидать высоких результатов. Болезненная зона - принятие решений относительно научно-инновационной политики, потому что оно централизовано. В Беларуси есть программа инновационного развития, которая является юридическим документом и регламентирует выбор научных тем. При принятии решений не всегда учитываются современные тренды.

Михаил Артюхин: Кадровый потенциал сохранен на оптимальном уровне нижнего порога, надо достичь его нового качества. Стоит вопрос о привлечении талантливых молодых людей. Главное, чтобы наша наука получила новый импульс после принятия программы.

Андрей Казакевич: Надо обратить внимание на два пункта. Первый - принятие международных стандартов в оценке научной деятельности. Без этого не может быть перспективы. Второй - отход от русоцентричности. Все знают только один язык, в то время как современная наука - англоязычное сообщество. Чем быстрее мы откажемся от русоцентричности, тем быстрее сможет произойти модернизация белорусской науки.