Воспитание приемных детей. А как правильно?

Наконец, вторая сторона затянувшегося конфликта вокруг приемной семьи в Климовичах решила высказаться. Прежде, когда я призывала органы опеки дать информацию – для объективности, для полного представления о том, что происходит в этой семье, – всякий раз наталкивалась на глухую стену. В общем, как это часто бывает: говорят не тогда, когда нужно, чтобы осветить ситуацию объективно, а тогда, когда самим выгодно.

Хотела, чтобы дети выросли хорошими людьми. За что приемная мать Ирина Моцная получила 4 года тюрьмы >>>

А теперь конкретно – о бывшей приемной семье Моцных.
 

Высшая степень профессионализма педагога и воспитателя – воспитать без физического насилия. Насилие над слабым (будь то ребенок или котенок), в любом виде, даже самом маленьком, – это всегда ужасно. Это в идеальной реальности.

В реальной реальности детдомовцы – отдельная каста, к которой, конечно, насилие тоже применять нельзя, но и традиционные методы воспитания с ними не работают. Узнала я это еще задолго до того, как стала по работе вести детдомовскую тему на TUT.BY.

На 1-м курсе журфака я два месяца работала вожатой в российском лагере возле Анапы, часто меня ставили на смену/замену в детдомовский отряд.

Когда я первый раз столкнулась с этими детьми после своего постоянного отряда – отряда домашних птенцов, как я их называла – у меня волосы стали дыбом. Эти дети были совершенно неуправляемы, агрессивны, развязны. Авторитетов для них не было. Поначалу на х** меня посылали всякий раз, когда вообще их просила что-то сделать.
 

Вспоминая, как директор лагеря сказал в начале смены каждому вожатому, что "вы головой отвечаете за этих идиотов", я до сих пор вздрагиваю. Когда 13-летний Андрей ночью вылез на перила балкона 4-го этажа, пытаясь доказать, что не упадет, я почувствовала, что меня посадят, если он свалится. Убеждения, вопли, слезы, просьбы слезть этот несносный подросток воспринимал, как мою слабость. Он, балансируя между жизнью и смертью, только ржал и говорил: "Пошла ты на х**, вожатка тупая".
 

Помню, как меня трясло. Я понимала, что он – дурачок малолетний, но также я понимала, что срочно должна либо сделать что-то резкое или даже дерзкое, либо он свалится, умрет, а меня посадят. Я схватила его, заорала таким же матом, как и он. И он слез. Испугался и слез. И, посмотрев мне в глаза, нагло повторил: "Пошла на х**, с*ка".
 

И тогда я дала ему жесткую пощечину, а потом еще и мощный подзатыльник. Точно помню, что тогда вздрогнула вся ночная тишина нашего лагеря. И я сама – от своей дерзости.
 

Недели две Андрей был "другим". Да, бесился, кичился, оскорблял всех кого не лень, но никуда больше не лез и никому ничего не доказывал. Все кругом удивлялись "тихому Андрею". Ни одной драки с его участием не было, чудеса! А, завидев меня, этот наглый подросток вообще менялся в лице. Всегда останавливался, смотрел мне снова прямо в глаза и говорил: "Привет, Евгеньевна. Кроме тебя, мне тут уважать некого. Классная ты баба, пошли покурим". Мне тогда было 20, кажется…
 

Долгие-долгие дни я постоянно корила себя за ту пощечину, за свой мат. Мне казалось это жутким, жутко непедагогичным.
 

Я узнала про этого грубого неотесанного подростка очень многое. То ли чувствуя свою вину, то ли просто из желания узнать его лучше, я стала с ним общаться все больше и больше. И когда у всех был тихий час, я, в нарушение всех лагерных запретов, заглядывала в его комнату, подмигивала ему и мы тайком от всех шли на море. Боже, я вела чужого государственного ребенка на море, хотя не имела на это права… Мы болтали, смеялись, играли в догонялки, плавали и, между делом, серьезно разговаривали.

Вытащить из Андрея правду было почти невозможно. Но неформальная обстановка работала. Так я узнала, что отец Андрея, родной и вечно пьяный, все детство бил его и всю семью, пока обоих родителей не лишили родительских прав, а Андрей вместе с братьями и сестрами не попал в детдом. Андрей мечтал убить отца. Он считал, что пока не сделает этого, он не восстановит свое право на достойную жизнь.
 

Мы не стали с ним друзьями. Но, уезжая, Андрей обнял меня и сказал странную фразу: "Евгеньевна, я тебе говорил, что ты классная баба? Знаешь, если я не сдохну, то это тебе спасибо. Ты мне типа помогла, ты одна из всех мне показала, что я – нормальный обычный человек. Даже если я отсижу за убийство, я тебе всегда спасибо буду слать за то, что не дала мне разбиться с этого чертового балкона". Хлопнул меня по спине, показал "фак" директору лагеря и всем вокруг, крикнул "Сосите все!" и, как ни в чем не бывало, сел в автобус, мило помахивая мне из окна.
 

И уехал мой Андрюша то ли навстречу тюрьме, то ли в новую и хорошую жизнь без насилия и невежества, то ли навстречу смерти. А я стояла и думала: все ли я сделала для того, чтобы этот подросток, до которого в действительности никому никогда не было дела, не натворил глупостей? Хороший же парнишка. Вот только ненужный никому, даже сам себе.
 

Таких историй и драм, толкающих детдомовских детей на бесконечные игры с законом или даже со смертью я насмотрелась много. В следующую лагерную смену такой же детдомовец, у которого (спасибо, господи) вожатой была не я, разбился на этих же перилах. Упал на бетон. Его собирали по кусочкам.
 

Я часто вспоминаю светловолосую Анечку с большими серьезными глазами, которая рассказывала, что ее отец извращался с ней, пока мама была на работе, и девочка с 11 лет стала прикладываться к бутылке и воровать. Вспоминаю смешливую Алеську, которую родная мать в пьяном угаре выкинула в колодец, и девочка чудом выжила.

Какой можно сделать вывод из всего этого? Несмотря на откровения несчастных детдомовцев, которым не повезло с родителями и из-за которых они сломали свою психику, с ними очень сложно справиться обычными уговорами. Воровство, драки, мат и постоянные попытки доказать всем, как они независимы. Андрей ночью балансировал на перилах, Аня, как потом выяснилось, воровала в столовой мясо килограммами и меняла его на сигареты, маленькая неприметная Оля из этого же отряда воровала косметику и одежду у Ани, пока та воровала мясо…
 

За весь свой опыт общения с детдомовцами я точно поняла одно: чтобы их воспитывать, нужен какой-то очень взвешенный баланс. Не перестараться с наказаниями, но и не пересюсюкать. Им нужен, в первую очередь, авторитет.
 

Никто не может до конца точно знать, какой была для детей Ирина Моцная. Возможно, она и перебарщивала иногда. Но возникает вопрос: не переборщила ли мама Алины и Яны Прохоровых, которую лишили родительских прав? Ведь именно из-за нее девочки и попали к Моцным. А родители Вити и Вики, которые и не видели их толком никогда? Что сейчас с этими родителями?
 

Или Надежда Третьякова, бабушка Алины и Яны, которая написала заявление в милицию на Моцную. Она не могла забрать этих девочек к себе, потому что жилплощади не хватило? А то, что родная дочь в навоз кидала Алину и не кормила внучек, - это как? Заботливая бабушка никогда этого не допустит и заберет внучек даже в дряхлую хатку, желая спасти. И, конечно, невзирая ни на какие квадратные метры.
 

Зато сейчас бабушка – борец за справедливость, а сидит Моцная. Как-то не складывается пазл.
 

Но волнует сейчас даже не это. А другой вопрос: так как же таких детей воспитывать?

Всякий раз, когда в моей вожатой юности мы с этими детьми пробовали решать вопросы разговорами, они улыбались, клялись, что больше так не будут (воровать/сбегать/драться и т.д). А потом начинали делать вещи все страшнее и страшнее, причем сразу, как вожатый скрывался за углом.

За две вожатые смены я установила контакт с этими сложными детьми. Уже к середине смены я стала для них авторитетом. Я не била их никогда - упаси господи, но я действовала по ситуации. Жестокостей с моей стороны тоже не было, но жесткие, а порой и дерзкие разговоры/поступки были. Если подросток говорит "Я в тихий час пойду утоплюсь" – и он реально способен на это, – то подумайте, как бы вы поступили с ним? Я ему говорила, что так нельзя, потом трясла его за плечи, если не доходило. А бывало, просто крепко-крепко обнимала и тащила в свою вожатскую, где читала ему сказки. Обычные детские сказки я читала 14-летнему парню. И он слушал сказку, этот взрослый уже мужик! Вот только взрослость в нем выдавала лишь пачка сигарет, торчавшая из кармана. В остальном – обычный ребенок, которому просто никто никогда не читал сказок.

Всякий раз, получив от этих наглецов порцию гадостей в лицо, я уходила в отряд к своим домашним птенцам и просто там отдыхала. Было очень сложно, но в мою смену – о, чудо? – никто не утопился и не разбился. В следующую, увы, и утопленники были. И как же было глупо потом узнать, что 14-летний Слава утонул потому, что о чем-то поспорил (!) с такими же никому не нужными дураками, как и он сам. Пошел на слабо. А может, этого можно было избежать? Проявить неравнодушие. Почитать сказку. Или дать волшебного пенделя, чтобы не было мыслей дурных. Но в тот момент неравнодушных рядом не было. Наверное, государству так легче? Нет дурака, нет проблем.
 

Могу сказать, что я уже точно научилась узнавать детдомовцев по лицу. У них, недолюбленных, у всех один и тот же тип лица. И как я удивилась, когда впервые познакомилась с детьми из приемной семьи Моцных. Передо мной были дети именно домашние, эрудированные, умные, теплые и нежные. Ласковые как коты – по-другому не скажешь. Причем и родные, и приемные, и удочеренная Наташа.

Даже если допустить, что Ирина, тоже желая завоевать авторитет, перегибала палку, то это явно не на четыре года лишения свободы. Человеку, выбравшему неправильные методы, надо объяснить это, наказать - но не так. Тем более, я вряд ли поверю в то, что над детьми намеренно жестоко издевались. Дети из этой касты, если над ними издеваются, становятся такими, как мой Андрюша на перилах – они злые, они вызывающие, они не знают ни ласки, ни тепла, ни доброты. Они могут мамку жалеть и, возможно, даже не захотят уезжать от нее – жестокой или постоянно пьяной.
 

Но они никогда не будут с ней настолько нежны, как были нежны дети к Ирине Моцной. И не к месту тут вспоминать про Стокгольмский синдром или еще что-нибудь. Просто это закон жизни: озлобленные дети ведут себя по-другому.
 

Как хорошо, что в первый приезд к этим детям была видеокамера, и вы до сих пор можете посмотреть видео до приезда комиссии, которая собиралась их забрать: дети просто не слазили с Ирины. И вспоминали день, когда Моцные забрали их к себе, как один из, возможно, немногих счастливых моментов за все свое несчастное детство. Они помнят этот день в деталях.
 

Очевидно, что на этих детей долгое время давили. Света, Вика, Витя поначалу убегали, находили телефоны, звонили мне: "Катя, на нас давят!" Как будто я что-то могла сделать. А потом пропадали. Связь обрывалась. Потом мы снова созванивались.
 

Со временем дети Моцных стали меняться. Это тоже меня не удивляло: на детей надавить всегда очень легко. А на детдомовских – еще проще. Хотя, честно скажу, я все равно не могу применять к детям Моцных слова "детдомовцы". Они для меня домашние, что редкость, очень большая редкость.
 

Со временем Витя закрылся. Девочки не сдавались. Иногда по 20-40 минут, иногда по часу я общалась с ними. Не получая информацию от следствия, я пыталась хотя бы путем разговоров с детьми понять, что у них происходило. И всякий раз наказания, о которых они говорили, вызывали лишь улыбку. Ни о каких жестокостях дети, прожившие столько лет в семье Моцных, не говорили. О жЕсткости иногда – да, но не о жестОкости. Не говорит об этом и взрослое поколение семьи Моцных – успешные, умные, красивые. И я не думаю, что это потому, что они что-то скрывают.
 

Зато я до сих пор не понимаю, почему, когда я обращалась за комментариями к начальнице отдела образования Климовичского райисполкома, та как-то вызывающе смеялась. "Ха-ха-ха-ха-ха. Мы еще все озвучим. Но не сейчас". Мне сразу это казалось очень странным поведением. Тем более для чиновника. Как будто женщина чем-то упивается. Хотя в семье горе. Этот смех стоит в ушах до сих пор. И ой как мало в нем было искренней заботы о детях. Куда меньше, чем у Ирины, которая, возможно, переборщила.

Конечно, многих заботит вопрос, почему повесился муж Ирины Моцной? Раз повесился, значит, что-то там не чисто. Да, на 100% причин его суицида не знает никто. Но, скажите, так ли мало людей вокруг, которые заканчивают жизнь самоубийством, будучи успешными? Красивыми, умными, всеми любимыми? Давно ли отгремел на всю страну случай с повешением бесконечно очаровательной и успешной приемной мамы Екатерины Оноховой в Пружанах?

А Виктор Моцный? Что мы в действительности о нем знаем? Наверное, можно предположить, что душевно он был слабее повесившейся Оноховой. Это был человек, который в молодости имел проблемы с алкоголем. Который периодически страдал депрессией. Который часто говорил жене Ирине, постоянно стремившейся брать все больше и больше приемных детей в семью: "Зачем столько?"
 

Так откуда мы знаем, что толкнуло его на самоубийство, если даже следствие, так долго разбиравшееся в обстоятельствах его смерти, не нашло тут криминала? Могу ошибаться, но у меня не сложилось впечатления, что самоубийство Виктора Моцного здесь вообще к чему-то.
 

Жаль мне Вас, Ирина Моцная. По-журналистски, если бы я тогда знала полную версию второй стороны, я бы опубликовала ее сразу же – это моя работа.
 

Но по-человечески мне Вас очень жаль. Теперь все будут обсуждать лишь то, что Вы переборщили. И как жаль, что мало кто будет сейчас смотреть на то поколение детей, которых Вы вырастили. Которые из чумазых никчемышей превратились в непросто домашних, а добрых, умных людей. Процент таких детдомовцев – 0,0001%. Мало кто понимает, какая это редкость.
 

Так что лично от меня как от члена общества спасибо Вам за то, что вырастили детей, которым по жизни было написано стать уголовниками, – не уголовниками. За то, что больше не шлют на х** и не воруют, а сражают до слез своей вежливостью и эрудированностью, своей учтивостью и интеллектом! Ваши взрослые – успешные, а младшие, которых забирали сейчас, – уже большие умницы. Уверена, что и они тоже уголовниками не станут. Это видно уже сейчас.
 

Помню, как в самый первый мой приезд в Климовичи Ирина Моцная рассказывала о частом воровстве Алины, о воровстве Яны, о детских драках, о попытках доказать что-то друг другу… Как мне было все это знакомо. Ирине было тяжело. И зачем ей это все вообще было надо? Можно подумать, ей платили баснословные суммы за этот риск.

Теперь у Ирины целых 4 года подумать, зачем. Я тоже, столько общаясь с разными детдомовцами, до сих пор думаю: может, это я недоработала тогда в лагере с Андреем? Может, я могла больше на него повлиять? Судить всегда легко. Но есть ли ответ на вопрос: а как правильно? Думаю, вряд ли каждый из вас сможет сразу ответить.
 

Зато можно однозначно сказать, как уберечь себя. Никогда не помогать этим сложным детям. Не пытаться их спасать, не брать их в свою семью, не становиться у них вожатыми. Пройти мимо, когда они будут умирать или делать глупости. Воруешь? Воруй. Хочешь упасть с перил – лети, глупая птица, жизнь твоя. Пусть ответственность за них несет государство вместе с их непутевыми родителями. Тогда нет риска, что тебя однажды посадят либо за то, что недосмотрел, либо за то, что перестарался. Все просто в общем-то.

 

Некоторые имена детей из моей вожатской жизни, возможно, не соответствуют действительности. 7 лет прошло, имена могла забыть. Зато опыт не забывается никогда.