Главная
Гороскопы
Советская Атлантида: живые голоса. М и Ж, или Советский детский гендер
01.08.2015 10:30
—
Новости Общества
|
Недавно услышала от молодой женщины о сыне: "Его девушка на него плохо влияет, у них только секс на уме". Удивившись юному виду мамы, спросила: сколько же лет сыну и его девушке? Она ответила: "Сыну двенадцать, а ей тринадцать". Как говорят ныне, я была "в шоке". Возможно, из-за того, что выросла в СССР.
О любви и о сексеПомните мем, который существует с позднего Советского Союза? "У нас в СССР секса нет..". Эту фразу произнесла дама на советско-американском телемосте Познера и Донахью, и зрители захохотали так громко, что не обратили внимание на продолжение: "… у нас есть любовь". "У нас секса нет". Видеофрагмент телемоста В. Познера и Ф. Донахью. Видео: Внимание! У вас отключен JavaScript, ваш браузер не поддерживает HTML5, или установлена старая версия проигрывателя Adobe Flash Player.
 Секс и любовь в СССР были разделены незримой, но прочной чертой. Для начала – воспоминания нескольких человек, отказавшихся назвать свои имена: – Любовь была где-то "там", и я ее ждал. Что не мешало мне говорить, что любви не существует, типа: "Ты что, чувак, какая любовь…". И все ждали. Такой, как ждали, не получили. Слишком она была неопределенная, от нее хотели всего и лучшего... – Секса стыдились (я и сейчас на улице от парочек, которые друг друга обсасывают, отвожу глаза), а любовь была настолько выше, что никто не удивлялся, например, сцене встречи Штирлица с женой. Где через весь зал смотрят друг на друга. Никто не задумывался, как живет молодой еще, красивый мужик без женщины. Было понятно: живет без женщины, потому что любит жену. Это объяснение, как бы, всех устраивало. – Не знаю... секс и любовь – это было разное. Могло быть связано, а могло – и нет. Что значимее? Любовь. Однозначно. Даже если учесть, что я рос уже практически на руинах СССР. – Узнала про это в 11 лет. Подумала: противно, но ладно. Разок это сделаю – чтобы был ребенок. Переживу. Ведь мама как-то пережила. Хотя было очень противно… – Я какой был? Дворовый, барачный. Было дело все в шестидесятые. В окошко бани подглядывали. Еще в общем дворовом туалете просверлили дырку. И все знали, что одна девчонка, Танька "всем дает". Ее все лапали, и я тоже. И подробности потом обсуждались коллективно. Но это не имело отношения к любви. Любви ждали все. – Мне, например, только в 12 лет объяснила подружка, а я сказала: это гнусная ложь (1975 год). Еще девочки очень боялись дефлорации. Прямо панически. Помню разговор об этом на практике после первого курса: одна, "посвященная" успокаивала других, что не так уж и больно, "как комарик куснул". Словом, в СССР были и любовь, и секс, иначе откуда взялось все население постсоветских стран?
Сегодня советский секс многим кажется недоброкачественным, сродни добровольно-принудительным сельхозработам или терпеливому стоянию в очереди, а сам СССР – страной, где любовь существовала исключительно под прицелом конвоиров. Это представление забавное, конечно: да, условия для торжества плоти были убогие, и в телевизоре отсутствовала тема "сисег", и целомудренны мы были до изумления, но, возможно, как раз поэтому любовь играла огромную роль в жизни человека. В ней просматривалось тайное и главное содержание жизни и женщин, и многих мужчин. В присутствие табу на сексуальность каждый жест был исполнен значения: и приглашение на медленный танец, и несмелое прикосновение руки к руке, и наброшенный на плечи девушки пиджак спутника. Любить учились по литературе и ждали от любви очень многого. Почти всего. В этом, а вовсе не в том, что "секса в СССР не было", и состоит трагедия большинства выросших советских девочек и части советских мальчиков.
– В шестом-седьмом классе начинали писать девочкам записки. На 313 странице "Обществоведения" было написано: Любовь – это физическая и моральная невозможность жизни одного человека без другого. А теперь? Сегодня мы расскажем, как советский ребенок воспринимал себя в качестве особого существа – девочки или мальчика и как относился к своему и противоположному полу, а также – как к нему относилась страна. В раннем детстве критерии "мальчишества" и "девчачества" строились на основании внешнего вида. Например, одежды.
– Не один я один воспринимал мальчишечьи колготки в детсаду, как удар по мужественности и оскорбление. Кстати, презрение к колготкам сохранилось в детсадовских представлениях до сих пор.
– Я своему сыну покупала колготки цвета хаки и говорила - это военные колготки, не бабские. Какое-то время прокатывало.
Гендерные роли маленьких детей были строго разграничены. Самым позорным считалось смешение мужского и женского (далее М и Ж). Кто не помнит презрительного "девчонка!", адресованного мальчику? Кто не слышал фразы: "Так ведут себя только мальчишки!" или осуждения "мальчишница", адресованных девочке? В пионерлагерях тогда бытовало такое наказание. Если мальчик шалил после отбоя, его в трусах и майке ставили в палате девочек. Это был позор: мальчик – почти что голый в спальне девочек! Это не имело отношения к сексу, зато имело к стыду. Девчонки хихикали и прятали мордочки в подушки. Показательно, что к девочкам аналогичное наказание не применялось: вероятно, педагоги опасались обратной реакции – тоже хихикающего, но недвусмысленного интереса. Мальчик считался более порочным изначально. Словом, наставники берегли девичью честь смолоду. Девочки и мальчикиВ СССР долгие десятилетия правил, безусловно, мужской канон. Помните статуи и портреты мужеподобных женщин 30-х – 50-х годов? А наш, куда более поздний барельеф "Солидарность" над входом в Центр моды, помните?
Помните, как профессор Преображенский спрашивал одного из своих нежеланных посетителей: вы мужчина или женщина? Цель вопроса имела отношение исключительно к этикету: выяснить, можно ли посетителю (который в итоге оказывается посетительницей) оставаться в головном уборе в помещении. То-то же. Фрагмент из фильма В. Бортко "Собачье сердце". Видео: Внимание! У вас отключен JavaScript, ваш браузер не поддерживает HTML5, или установлена старая версия проигрывателя Adobe Flash Player.
Женщина представлялась подсобным, вторичным, более слабым подобием мужчины. То же касалось и детства. Идеальная девочка – клон мальчика. Будущий коммунист, строитель счастливого будущего, боец – пусть более слабый физически, но не менее идейный. Так понималось равенство полов в раннем СССР. На долгие годы в литературе и кино воцарится образец веселой конопатой девчонки, которая умеет лазить по заборам и драться. Вспомним фильм "Красные дьяволята". Там действуют близнецы Мишка и Дуняшка, которые пытаются бороться с Махно, убившим их брата. Дуняшка, переодетая мальчиком, проникает в штаб врага и похищает важные документы. Главное в ней – неотличимость от Мишки, но при этом особая девичья хитрость: она более хитра, изворотлива и артистична.
В те времена еще блуждала смутная надежда на то, что материнско-женские функции возьмет на себя государство, потому именно такой образ девочки и был востребован обществом. Такова, например, гайдаровская Женька (кстати, случайно ли ей дано полуженское-полумужское имя?). Или другой пример. Покуда героиня повести Натальи Дмитриевой "Дружба" (1930-е годы) Искра Бережная прихорашивается и носит красивые одежки – она чужда одноклассникам, но стоит ей стать поскромнее с нарядами – как они немедленно принимают ее в свои ряды. А вот другая Искра – из повести Бориса Васильева "Завтра была война" и не думает прихорашиваться: она не столько девушка, сколько советский человек, и именно за это пользуется уважением в классе. Впрочем, в этой повести есть и другие героини – домовитая Зиночка, изящная Вика – но писалась книга уже в другое время, когда "единственно верный" взгляд цензоров уже ослаб, а женственность вошла в моду. Но это уже много позже.
Недаром даже у Вениамина Каверина – самого романтического писателя эпохи – мы читаем: "Именно в эти дни я подрался с Мартыновой из нашего класса... На другой день меня вызвали в ячейку и спросили, в чем дело. У нас с девчонками были товарищеские отношения, но драться с ними – это было все-таки не принято, особенно в последнем классе. Я сказал, что Мартынова – подлец, а что она девчонка – не играет роли". Советской девочке стыдно плакать, стыдно визжать при виде жабы или мыши, стыдно трусить и убегать с "поля боя", стыдно не мечтать о великих свершениях, стыдно демонстрировать чисто девчачьи черты характера – и хотя в жизни это не вполне так, но в детской литературе и кино это отношение удерживается надолго.
Тема детской сексуальности в официальной культуре СССР – табу. Девчонка – либо товарищ, либо "подлец". Правда, к 50-м этот образ сглаживается, но лишь в 60-е, в период оттепели, появляется другой: в кино его родоначальник – Ролан Быков. Его героини-школьницы соблазнительны и очаровательны, в них таятся будущие красавицы – уже не сильные и спортивные, а изысканные и кокетливые. А дальше они пошли косяком: и Русалочка, и Мальвина, и юная Таня Друбич, и необыкновенная Наташа Вавилова, и Яна Поплавская, словом, как сказал бы Набоков, "нимфетки", и стало ясно: даже советские девочки с Венеры. Вглядимся в их прелестные лица. Внимание! У вас отключен JavaScript, ваш браузер не поддерживает HTML5, или установлена старая версия проигрывателя Adobe Flash Player.
"Юные советские красавицы. В поппури процитированы фильмы "Русалочка", "Про Красную Шапочку", "Внимание, черепаха!", "Розыгрыш", "Автомобиль, скрипка и собака Клякса", "Приключения Буратино", "Сто дней после детства". Музыка Алексея Рыбникова Гендерные роли М и Ж вновь предопределены – и по вполне традиционному образцу: девушка больше не солдат, не коммунист, не строитель светлого "завтра": девочка должна быть девочкой, мальчик – мальчиком.
– Очень завидовала мальчикам, что они на трудах сделали себе настоящие осветительные приборы: маленькие настольные лампочки на подставках из жестянок от халвы. А мы в это время изучали строение разных видов тряпочек и виды швов. Причем электротехника в программу труда для девочек тоже входила, но мы там делали какие-то бессмысленные соединения проводов, через которые никакой ток не протекал.
– А мне наоборот хотелось пирожные печь, а не стругать эти никому не нужные черенки для швабр.
– К нам в 5-й класс приезжал с беседой писатель Анатолий Маркуша – автор серии книг "для мальчиков – будущих мужчин". Я этими книгами зачитывалась. Как что смастерить, о профессиях, и так далее. Когда я у него спросила про профессию космонавта: куда девочке нужно поступить, чтобы в космонавты потом приняли, Анатолий Маркуша сказал, что женское дело – рожать детей. Я долго рыдала после такого ответа. Кстати, будущее показало, что книгами Маркуши о том, как правильно забить гвоздь увлекалась не зря. Очень пригодилось в жизни ввиду тотального отступления сильного пола в виртуальные пространства. В итоге идеальная советская девочка должна представлять собой гибрид: и смелая, и нежная, и сильная, и изящная, и верная подруга, и "свой парень" – пусть даже в мини-юбке. Она жаждет быть красивой, но точно знает: тело – не главное, главное – душа. Это же знают и мальчики. И хотя мальчики упорно тренируют свои тела, они тоже твердо уверены в преимуществах духа над телом. Что не мешает им влюбляться в хорошеньких, пренебрегая дурнушками.
Если девочка воспринималась как второстепенный советский персонаж (кроме, разве что Зои Космодемьянской и Гули Королевой), то мальчик, начиная с Мальчиша-Кибальчиша и заканчивая прелестными героями Владислава Крапивина, был самым главным, самым лучшим советским человеком – в потенциале он должен был вырасти и создать рай на земле. От мальчика требовалось совершенство, причем, не только по советскому, но и по стародавнему образцу: античная сила и рыцарская доблесть; благородство Атоса и отчаянная смелость Д'Артаньяна, любознательность героев Купера и жюль-верновская страсть к путешествиям. Ну, и конечно, стойкость Павки Корчагина и жажда социальной справедливости, как у Павла Власова. Умение преданно любить было вспомогательным сюжетом. Словом, мальчик был должен состоять сплошь из достоинств. Как и девочка. Кто ж виноват, что это не вышло. Повесть о первой любвиОтношение к любви в те годы было серьезным. Подчас даже суровым. Кто не помнит цитаты из советского классика: "Любовь – не вздохи на скамейке и не прогулки при луне…". Любовь – и взрослая, и особенно детская – воспринималась не столько как чувство, сколько как дело, требующее мужества. Помнится, один писатель советских времен описывал чувства своего юного героя так: "Витя надвинул кепку на брови и зашагал, громко стуча башмаками по деревянному настилу перрона, точно вещал всем, что он один проводил Галю Стрепетову. Витя шагал с достоинством, медленно. В первый раз он провожал товарища один…Так пусть об этом знают все: и фонарные столбы, и пустые вагоны на путях, и этот сверкающий паровоз, и семафор, задравший свой нос кверху. И пусть об этом знает вся шестой "А". Понятно, что шестой "А" просто бы засмеял Витю и Галю: "Тили-тили-тесто жених и невеста".
– В школе девочки к мальчикам и наоборот обращались только по фамилиям – никогда по именам. Это было привычным, а вот обращение в присутствии других к девочке по имени могло вызвать насмешки и хохот: "Влюбился!". Короче, назвал по имени – признался в чувствах или в желании ухаживать. Я тоже считал это нормальным, пока в восьмом классе девушка, отличница как и я (нас было двое) не назвала меня по имени. Над ней смеяться побоялись: она была высокая, крепкая и держалась очень независимо. И вот меня тогда как током ударило: как же красиво прозвучало мое имя из уст одноклассницы-девочки! И я к ней стал обращаться по имени. Но ситуацию не переломили. Впрочем, в детсаду, а порой еще и в младших классах, и педагогами, и детьми влюбленность воспринималась более лояльно – наверно, потому что казалась умилительным подражанием взрослым.
Вот несколько воспоминаний о первой – детсадовсой и школьной – любви.
– Рассказываю про детсадовскую мою любовь. Звали его Сашка. Спали мы на раскладушках, которые на время сна расставляла няня в игровой комнате. На раскладушки раскатывалась постель – матрац, одеяло и подушка. Скатанный "боекомплект" хранился в огромных мешках. Шили эти мешки мамы детей. Каждый знал свой мешок – расцветку и рисунок, и укладывался на ту раскладушку, в ногах которой няня под матрас закрепляла мешок ребенка. Так вот ухажер мой Сашка, как только выставлялись рядами эти раскладушки, искал мой мешок, выхватывал с соседней кровати чужой мешок, запихивал туда свой, а чужой на ту раскладушку, где был его. В результате мы всегда спали рядом, все остальные дети, кроме меня, естественно, кочевали по чужим постелям, как цыганята. Мы во время сна шептались и хихикали. Сашку периодически наказывали – вытягивали из постели и сажали в трусах и майке на стульчик. Меня не трогали – мама моя работала в этом саду педагогом. Он подглядывал, как я раздеваюсь – мне мама купила в Польше зачетную комбинацию, с юбочкой как у балерины. Сашке она очень нравилась.
– В начальной школе на переменке учительница устраивала. Мальчики по очереди подходили к девочкам и выбирали себе пару. Девочки покорно ждали. В принципе, до окончания школы ничего не изменилось. На 8 марта были "назначенные" мальчики-девочки, а были те, кому подарок делали от души (обычно даже анонимно, в парту, такое советское 14 февраля)... Если еще кто-то кому-то нравился, то можно было перейти "черту" гендерных игр: мальчики тогда с понравившейся девочкой и в резиночку могли и в "ручеек", а девочки - в квадрат, например.  Но чаще – особенно в раннешкольном возрасте – встречалось более парадоксальное отношение к объекту своих чувств. Девчонки были непонятными, а непонятное в детском возрасте воспринимается как враждебное.
– Я в первом или втором классе играл с друзьями в войну. Мы делали себе всякие аусвайсы или пропуска или паспорта из картона. Придумывали себе и вписывали туда врагов и друзей. Так вот кроме строк Друг № 1 – Дима С. там были Враг №1 – Наташа Ч. Враг №2 жила со мной на одном этаже и училась в одном классе, а Враг №1 жила в доме напротив и училась в параллельном. Мои родители нашли этот аусвайс и, хохоча, говорят мне (а я страшно смутился): Смотри, чтобы враг №1 не стал потом другом №1! Впоследствии Наташа Ч. стала моей женой. Идеал дружбы маленьких М и Ж был выражен в широко известном стихотворении Сергея Михалкова: Мальчик с девочкой дружил,Мальчик дружбой дорожил. Как товарищ, как знакомый, Как приятель, он не раз Провожал ее до дома, До калитки в поздний час. Очень часто с нею вместе Он ходил на стадион. И о ней как о невесте Никогда не думал он. Не думал, как о невесте. Интересно, думал ли, как о ком-то другом, менее официальном, чем невеста. Но Сергей Михалков об этом умалчивает. Как и вся культура в целом.
Эта дружба, безусловно, включала в себя элемент детской любви – он появлялся вскоре после того, как мальчик переставал хотеть "жениться на маме". Впрочем, это непонятное чувство нуждалось в маскировке. Влюбляться было стыдно. Чувство надо было получше спрятать.
– Поскольку каждый из нас сканировался друзьями на предмет наличия чувств к кому-то, то малейшая возможность проявить внимание к девочке незаметно для других была настоящим божьим подарком. И такое случалось раз в год! Именно перед Новым годом у пионерской комнаты появлялся ящик, почтовый! В него можно было бросить сложенный листок с указанием: кому, в какой класс, и дежурные относили на переменах. Ой, что творилось! Ящик заполнялся за один перерыв по пять-шесть раз)) Обычно приходили такие серьезные ребята, либо такие ... ну, не очень умные, скажем, несли сразу охапку. Девочки тоже шли по две-три, несли сразу десятками те послания-поздравления. Три года, три раза – раз в год – я получал одно такое поздравление. Конечно, не подписанное. Вот же мучился в догадках! Говорят, все тайное некогда становится явным. Ну да, я узнал, кто мне писал. Через 37 лет.
Бывали и другие, более жертвенные, способы маскировки.
– В 4-6-х классах была традиция прикреплять слабых учеников к сильным по некоторым предметам. Ко мне прикрепили мальчика ... еле-еле на тройки учился. И такой мальчик – прямо образ для кино – Петька был почти рыжий, конопатый, нос курносый, и "бульбачкой" такой. Я ему математику и так и этак – вроде понял, начинаем решать – тупик. И заново всё. Начинаю злиться, бегать по комнате, шумно так объяснять, а он сидит и улыбается. Я даже пару раз его учебником стукала за такое..... А еще сильно злило в нем: начинаю ему на бумаге примерчики "раскладывать" – а он не видит ничего (так говорил) и жмется, и жмется ближе, прямо в ухо дышит. Вот теперь думаю, что Петька специально плохо по математике учился... Когда наступал возраст, в котором скрывать чувства уже было не нужно, мальчик прекращал "дружить" с девочкой и начинал с ней "ходить" (такова была замена слову "встречаться"). Тогда начиналась совсем другая история, имеющая свои правила, законы и ритуалы. Но о ней – в другой раз. А сейчас – о нашем сексуальном "образовании". Сексуальное просвещение: официальное и неофициальноеИосиф Бродский вспоминал, что "основные познания в области запретных плодов" он получил в отрочестве в дядиной библиотеке из дореволюционной книги "Мужчина и женщина". Помните, именно ее вынес из пожара в Вороньей слободке Васиссуалий Лоханкин ("и книгу спас, любимую притом")?
Но у большинства из нас не было дореволюционных книг на эту тему. И послереволюционных не было. Впрочем, голь на выдумку хитра: многие открыли для себя истину, штудируя пособия по анатомии для мединститутов. Но там все было непонятное, а до того времени, как в свободном доступе появятся "Три влечения" Юрия Рюрикова, "Сексология" Игоря Кона и "Гармония брака" Владина и Капустина, надо было еще дожить. Да и тогда тираж был мизерным, и в виде преграды существовали родители, прячущие запретное чтиво в утробы диванов и бельевые ящики. Невежество советских детей в области телесного низа было ошеломляющим. Так, в книге Петра Вайля и Александра Гениса "Потерянный рай", авторы приводят такую историю: "Наша приятельница рассказывала, что когда ее, первую из одноклассниц, осенил менструальный цикл, вся девичья половина класса объявила ей бойкот. И понадобилось вмешательство прогрессивной учительницы, которая объяснила, что не стоит так ненавидеть человека за это неприличие. Хотя бы потому, что оно постигнет каждую из них. Многие девочки не хотели верить и плакали". Понятно, что это происходило в конце 1950-х. Спустя два десятилетия в этом плане были подкованы уже все – и даже использовали это состояние себе во благо.
– Класса с восьмого возникла тема "Не пойти на физру по причине месячных". В восьмом классе смущались, потупившись, говорили физруку, мол, "живот болит", и, конечно, только в тех случаях, когда действительно болел, в прямом смысле, а не по случаю самого факта месячных. Зато в десятом эта же причина, теперь уже называвшаяся эвфемизмом "дела" с выразительным взглядом в область нижней части живота, стала способом массового саботажа физического воспитания. Бывало, что месячные бывали месяцами, причем у большей части девушек класса одновременно. В конце концов, физрук показательно отправил несколько особо кровоточивых барышень за подтверждением факта к медсестре, тогда периоды у нас вернулись к нормальному ритму. В учебнике биологии А. М. Цузмера и О. Л. Петришиной (1979 года издания), по которому учились советские школьники, не существовало раздела о строении половых органов. Яйцеклетка и сперматазоид, правда, присутствовали, но о том, каким образом происходила их судьбоносная встреча, умалчивалось. И это в учебнике для восьмиклассников… Что уж говорить о младшеклашках!
Тем не менее, ответ на вопрос "откуда берутся дети" был в общем и целом известен – по рассказам старших товарищей и – иногда – продвинутых родителей, которые, правда, находили подходящие эвфемизмы. Позволю себе личное воспоминание. Когда моя тетушка, на тот момент беременная вторым ребенком, осторожно рассказала старшему, девятилетнему, о том, как папочка вложил в мамочкин животик семечко, и скоро из семечка вырастет ребеночек, сын гомерически захохотал. Отсмеявшись, пояснил: "Это он, значит, у тебя в животе сидит, а все, что ты ешь и пьешь, ему на голову валится!" Но даже если ребенок и был теоретически осведомлен о технологии процесса, то его знания до определенного периода никак не переносились на одноклассниц или одноклассников.
– Мне девочки стали интересны в классе седьмом. Но именно интересны, про любовь там не скажешь. Другое дело – десятый класс. И, отчасти, девятый. А в восьмом просто кто-то нравился. А нравился ли сам кому-то, могу только догадываться. После детсада и первых классов мальчики и девочки на долгое время становились непересекающимися прямыми. Мальчишки в девчачьем кругу считались дураками, девчонки в мальчишечьем – кривляками. Интерес возникал позже – и очень постепенно. Вот какими были белорусские мальчишки и девчонки советских лет. Может быть, кто-то узнает в героях себя или своих родителей? Внимание! У вас отключен JavaScript, ваш браузер не поддерживает HTML5, или установлена старая версия проигрывателя Adobe Flash Player.
Ролик подготовлен по материалам БГАКФФД
– Из школьных времен помню слова "тискаться", "зажиматься", "лизаться". Помню лекцию о сексе, услышанную от одноклассника в коридоре школы у окна. Терминология малонаучная и не совсем цензурная, но по смыслу, как потом я выяснил, все было правильно. Помню, что девочки и мальчики были, по большому счету, на разных деревьях эволюции. Мы – себе, они – себе. Случались пересечения, разговоры, но провожания домой, каких-то отношений не помню категорически. Помню отобранные у моего одноклассника (того самого, с лекцией) порнографические фотографии. Отбирал классный. Не отдал. Помню в конце школьной жизни значки с Юрой Шатуновым и "Модерн Токинг" на белых фартучках моих одноклассниц. Помню, как лет в двадцать встретил одну из этих одноклассниц. Она стала обычной теткой. До порнографических фотографий (вернее, фотографий с фотографий), которые начинали ходить по рукам в средних классах, были другие формы сексуального просвещения. И начинались они с гораздо более раннего возраста. Во-первых, рассказы старших товарищей и более продвинутых ровесников, о которых сказано выше. Во-вторых, игры в "доктора" и в "глупости". Рассказывать о них не имеет смысла: если не все, то как минимум две трети читателей прошли через этот этап сексуального образования.
В-третьих, случалось, что взрослые сами побуждали к познанию запретного плода – невольно, конечно.
– Помню, классе в третьем мы еще были. Пришла учительница и сказала, что урока не будет, все сидим за партами и слушаем громкоговоритель, из которого будет проистекать. Проистекло следующее: бодрым голосом старшей пионервожатой на нас полился экшн с элементами социальной драмы про десятиклассницу такую-то, которая плохо училась, не посещала политинформации, прогуливала классные часы и ни разу не присутствовала на станции юннатов, в результате чего забеременЕла, введя в соблазн учащегося ПТУ, и теперь, вместо того, чтобы готовиться к выпускным, а) исключена из комсомола, б) исключена из школы, в) никогда не станет образцовой матерью. Не знаю, чего там поняли из этого наши одноклассницы, но парни разделились после этого на два лагеря: одни считали, что от девчонок нужно держаться подальше, другие стали ходить на этажи старших классов и внимательно рассматривать десятиклассниц.
И лишь потом начиналась эра "порнухи": впрочем, лишь для мальчиков. Для начала существовали порнографические рассказы. Они приписывались Алексею Толстому и никто и не подвергал сомнению, что "Возмездие" или "В бане" – творения именно его гения. Скорее, возмущались, если эти рассказы приписывались другому Толстому – Льву. Помню обычный для тех времен аргумент: "Ты что, какой Лев, по стилю не видно, что ли, что Алексей?" Кроме того, были фотографии (часто их продавали глухонемые в электричках). Фотографии изображали нечто неразличимое, но явно "про это".
– По рукам ходили мутные фотокарточки трижды-четырежды перефотографированные. Пользованные до состояния промокашки. На них были тетки с завивкой и все как одна без трусов. Подробностей анатомии было не разглядеть, поэтому некоторым дорисовывали. Сколько скандалов было связано с этой псевдопорнухой! Но я был продвинутым семиклассником. У меня был польский цветной журнал с порнографическими историями в фотографиях. А Рафик Сайфулин стибрил у папы волшебную шариковую ручку, тоже польскую. В ней была дырка, в которую если смотреть на свет, видны были стыдные картинки. Там было все подробно, четко и технологично. Девочки узнавали о таких ужасных вещах гораздо позже и реагировали на них более вдумчиво.
– Первый порножурнал увидела у одноклассницы, папа которой работал в КГБ. Конфискант, наверное. Сопоставила увиденное с надписью на заборах. Поняла, что меня волнует какая-то другая грань сексуальной жизни. Более извращенческая, чем эта козлиная-природная. И наконец, литература. Нет, не специальная, которая была дефицитом и от детей пряталась. Художественная. Для многих шестиклассниц это были "Три товарища" Ремарка" или "Мастер и Маргарита" Булгакова, которые мы начинали читать в среднешкольном возрасте. Сексуальных сцен в сегодняшнем понимании не было, но было ощущение еще одной, неизвестной нам, но прекрасной грани любви. Тем же, кто ограничивался школьной программой, крайне волнующими казались сцены из "Молодой гвардии": там, где Уля, собираясь купаться, "выскальзывает" из трусиков, и где эсэсовец кричит Любке: "Раздевайт!". Фадеев считался, пожалуй, самым сексуальным автором школьной программы: вероятно, потому, что его природное женолюбие чувствовалось между строк.
Самым лучшим описанием близости мне, подростку, казался эпизод из повести Бориса Балтера "До свиданья, мальчики", когда главный герой Володя уезжает из города своего детства поступать в военное училище: – Я не могу тебя так оставить, – говорил я. – Понимаешь, не могу. Думай обо мне все, что хочешь, но я не могу.– Пусть все будет. Я ничего не буду думать. Пусть все будет, – Инка побледнела, и вокруг ее носа проступили веснушки. Было жаркое солнце у меня на затылке, были Инкины рыжие волосы на песке: я еще подумал, как трудно будет вытряхнуть песок из густых Инкиных волос. В чем-то это описание гораздо более волнующее, чем все "Пятьдесят оттенков серого" вместе взятые плюс остальные оттенки остальных цветов. Впрочем, и нескромные рассказы, и фото, и собственные реакции на эти рассказы и фото воспринимались с чувством вины, как что-то почти преступное. Отчасти это чувство диктовал образ советского положительного героя, на которого мы хотели быть похожи. Этот герой – Павка Корчагин, Алексей Мересьев, Владимир Устименко, а главное, "рабочий паренек" всех видов и мастей – он любовью не занимался. Он любил – серьезно, раз и навсегда, и страсть его была настолько же идеальна, насколько идеальным был он сам. Дети у таких героев, судя по текстам, самозарождались в награду за достоинства их родителей. Стыд и бесстыдство в СССРСамый мощный регулятор по отношению к телу у советских подростков был даже не фактический запрет, а стыд. В области тела советская культура была стыдлива и бесстыдна одновременно, причем, стыд и бесстыдство в СССР переплетались самым нелогичным образом. За это спасибо нашим наставникам, пуще всего боявшихся за наше целомудрие.
– Из первых "гендерных" воспоминаний: воспитательницы в детском саду запрещают держать руки под одеялом, а также мальчикам смотреть, как писают девочки (и наоборот, наверное). При этом туалет один и общий, а в помещении, где спим – холодно. Так что логики в нашем нравственном воспитании было маловато.
– А еще смущение помню. Когда перед физкультурой, нас, первоклашек заставили переодеваться в спортивную форму прямо в классе, и мальчиков и девочек, всех вместе.
– Нас вплоть до 6-7 классов заставляли ходить на физкультуру в "пыжиках" и майках. Всех, и мальчиков и девочек. "Пыжики" это мужские черные сатиновые трусы самого большого размера стянутые внизу, по штанинам, на резинку! В пятом классе многие девочки уже имели оформившуюся грудь, и эти "пыжики" с майками ох, как были губительны для психики...
– Помните эти синие советские треники, такие совершенно мягкие, хэбэшные, тянущиеся во все стороны. В общем, благодаря этой детали школьного гардероба девчонки воочию убеждались, что у парней бывает спонтанная эрекция. Штаны ее очень хорошо ... оттеняли. Это обсуждалось с интересом, иногда со смехом. Но это уже позже. Девушки десятью годами старше Марины не смеялись и не обсуждали это: они стыдливо отводили глаза: так что, как говорится, прогресс налицо. Однако стыдным считалось не только физкультурное уродство. Это – лишь одна из крайностей. На другом полюсе советской повседневной эстетики стыдным, наоборот, считалось красивое. Вот рассказ респондентки из книги Ольги Гуровой "Советское нижнее белье: между идеологией и повседневностью": "... мне привезли комбинацию с черным кружевом внизу, и своим дамам в лаборатории показывала. Одна мне сказала, а как же вы будете раздеваться, у вас же муж есть, ведь стыдно! А я говорю: а что стыдно-то? Такая красивая комбинация. Она говорит, о нет, я бы не смогла… Она, наверно, в этих семейных трико смогла бы".
В чем тут дело? Может быть, в подозрительном отношении к красоте? Несмотря на восхищение Аленом Делоном и Джиной Лолобриджидой, их роскошная красота воспринималась как сугубо заграничная "фишка". Возможно, это связано и с установкой на то, что девушка (как и юноша), в первую очередь, "друг, товарищ и брат", и любовь должна рождаться из дружбы, как колос из зерна. Советская эстетика провозглашала доверие не красоте, а простоте: мол, скромненько, но со вкусом. Как в фильме "Девчата", например. Вспомним бесчисленные фильмы и книги (особенно 50-60-х), когда красавица на поверку оказывается недостойной героя, и он утешается в объятиях (впрочем, целомудренных) "простой девчонки" с добрым сердцем.
Итак, с одной стороны, в нас выковывали застенчивость – особенно касающуюся телесного низа. И несмотря на то, что мода на мини в 1970-е триумфально шествовала по СССР (это называлось "платье на пределе"), советские девочки постигали хитрую науку, увы, утраченную в последующие десятилетия, – умение двигаться, нагибаться и садиться так, чтобы "не сверкать" исподним.
В этом была маленькая соблазнительная тайна, отразившаяся в советской частушке "Интересно девки пляшут, если снизу поглядеть". Это диктовало и условие для противоположного пола: чтобы поглядеть снизу, надо было извернуться, да еще и незаметно для "девок". Юбку подруги тогда могли, походя, задрать лишь набравшиеся "в зюзю" трактористы на деревенских дискотеках. И именно они могли положить ей руку "на филейную часть" (теперь это прилюдно делают и студенты, и молодые менеджеры, и кто только не…) А тогда студенты-первокурсники, попавшие на картошку, чаще теряли невинность не с однокурсницами, а с колхозными красавицами: они были ближе и к жизни, и к природе. Что еще считалось стыдным? Бретелька от бюстгальтера, высунувшаяся из-под лямки сарафана. Теперь это звучит смешно, а тогда бретельки пришивали к лямкам перед выходом в свет, а по возвращении домой – отпарывали. Стыдным считалось и целоваться на людях: парочки уединялись в подъездах, в закоулках, в темных аллейках в парке, на последнем ряду в кино. Лично знаю одну пару, побившую рекорд сообразительности: они бегали целоваться на вокзал, где поцелуй при встрече и расставании считался вполне легитимным. Другая пара разделила свой первый поцелуй с памятником Ленина, что стоял на третьем этаже главного корпуса БГУ: в тот час там было безлюдно, а под сенью Ленина было проще спрятаться.
Впрочем, табуировалось не только сексуальное, но и вообще – проявления телесного низа, например, чисто физиологические нужды. Подобную стыдливость позже окрестили презрительным "принцессы не какают". Впрочем, принцессы и не пИсали. Каждое длительное свидание имело неприятное следствие в виде переполненного мочевого пузыря. Если свидание проходило в кафе, ситуация была все-таки разрешима (хотя особо робкие девушки и даже некоторые юноши стеснялись выйти "попудрить носик" или "помыть руки"), но если встреча происходила на улице… Еще одно личное воспоминание. Как-то давно пришлось побывать в компании, где присутствовал известный творческий деятель с женой. Некий пошляк – в качестве комплимента – заявил: "У вас такая красивая жена, вы, наверно, ее ужасно ревнуете". Творческий деятель ответил: "Нет, что вы, я как ее поцелую – так она писается"… Возникла немая сцена. А дело было так: много лет назад они были студентами. Как-то раз они долго гуляли, потом долго целовались у подъезда, после – в подъезде, а она уже просто не могла больше терпеть. Она вырвалась, кинулась по лестнице наверх, но не тут-то было. Юноша в два прыжка настиг ее, прижал к себе и страстно поцеловал… с вытекающими отсюда последствиями: "После этого я, как порядочный человек, должен был на ней жениться," – завершил он свой рассказ…
Это, конечно, крайность. Как правило, до квартиры добежать успевали. То ли дело сейчас, когда юноши гордо метят пространство там, где застанет нужда, так сказать, "не отходя от кассы", а девушки, как существа более нежные, все же отходят к ближайшему кустику. Что хуже? Что лучше? И то, и другое – хуже. Но том, чтоб мы этот стыд испытывали, постаралась не только дубовая идеология, но и хорошие книги и фильмы. Так что он не всегда был ханжеским. Иногда – просто интеллигентным. Так что табу на сексуальность вызывало к жизни множество более частных табу, которых теперь уж и не вспомнить. Но главное, запретный плод сексуальности порождал незнание и множество переплетенных между собой его последствий – и страх, и надежду на неземное брачное блаженство, и ощущение обязательности этого блаженства, и стоицизм в его ожидании, и осознание усилия, которое нужно предпринять для того, чтобы заслужить женщину или мужчину. Кто-то, чтоб завоевать внимание девушки, разучивал сложное соло на гитаре, кто-то поступал в институт, чтобы понравиться родителям "половины", а сто процентов девушек садилось на диету. Нас не устраивало то, какие мы. Мы хотели дорасти до права на настоящую любовь. И это было, наверно, не слишком логично. Но прекрасно.
– проект, посвященный стране, которой больше нет на карте, Советскому Союзу, каким он был не в строках указов и не в первомайских демонстрациях, не в расстрельных списках и не в лозунгах – а в реальной жизни реальных людей. Вспомним ее – чтобы понять себя. В создании проекта могут принять участие все желающие: мы ждем ваши воспоминания, размышления – ваши живые голоса. Чтобы разместить новость на сайте или в блоге скопируйте код:
На вашем ресурсе это будет выглядеть так
Сегодня советский секс многим кажется недоброкачественным, сродни добровольно-принудительным сельхозработам или терпеливому стоянию в очереди, а сам СССР -...
|
|
Вспоминает Валентин Антипенко:
Вспоминает Александр Очеретний:
Вспоминает Татьяна Абрамович:
Вспоминает Марина Куновская:
Вспоминает Ольга Кравчук:
Вспоминает Валерий Гапеев:
Вспоминает Янина Мельникова:
Вспоминает Виктор Мирончик:
Вспоминает Наталья Кисель:
Вспоминает Игорь Скрипка:
Вспоминает Андрей Сытько:
Вспоминает Игорь Скрипка:
Вспоминает Анна Краевская:
