Так называемый "Курловский" расстрел… Взгляд на события 110-летней давности глазами пехотного офицера

Источник материала:

110 лет назад, 31 октября (по новому стилю) 1905 года в Минске произошла массовая трагедия, которую назвали Курловским расстрелом. Но кто распалил цивильную публику и направил ее навстречу неизбежным выстрелам армейского караула?..

Что такое привокзальная минская шпана я узнал еще студентом в 1970-е годы. Наше общежитие БГУ на улице Бобруйской смотрело окнами на привокзальный сквер. Студенты — народные дружинники обычно дополняли наряды железнодорожной милиции.

Имели мы возможность убедиться, что остаются актуальными строки Маяковского: «…по скверам, где харкает туберкулез, где б… с хулиганом. да сифилис».

А после окончания университета меня как офицера запаса призвали в армию командиром мотострелкового взвода. Служил в Уручье в 120-й гвардейской дивизии. Периодически младших офицеров командировали в наряд от гарнизонной комендатуры — начальниками патрулей на улицах Минска. Самой непростой была патрульная служба в районе железнодорожного вокзала.

В хорошо мне знакомом привокзальном сквере обычно «расслаблялись» проезжие солдаты-отпускники. Проблема для военных патрулей была в том, что эти горе-воины находились в случайных компаниях гражданских лиц — проституток и их криминальных дружков. Чтобы приструнить солдата-разгильдяя, требовалось оторвать его от пьяно-агрессивных гопников. Но милицейские наряды не всегда были поблизости, а поэтому гражданские, чувствуя безнаказанность, набрасывались на армейского офицера — начальника патруля.

Помню как однажды вернулся из подобного патрульного наряда офицер нашего батальона: китель без единой пуговицы, погоны оторваны, а в магазине пистолета отсутствует один патрон. Сделал предупредительный выстрел…

Лейтенант горестно рассказывал:

— В темноте напали человек восемь гражданских. Сначала плевали в лицо и на погоны, потом ударили ногой в спину, пытались ухватить пистолетную кобуру. Мои солдаты-патрульные прикрывали, конечно, но что они, безоружные, могли сделать! Пришлось мне выстрелить в воздух… И, честно сказать, пожалел я, что сейчас не военное положение. Тогда бы патрульные имели автоматы, и бандиты легли бы на асфальт.

А я подумал, что примерно так же начинались события в Минске 31 октября 1905 года. Только участников было во много раз больше, а город находился на военном положении.

Чтобы понять случившееся 110 лет назад, надо знать дислокацию войск. В те дни на вокзале стояли в карауле роты 239-го пехотного Окского полка. Название его согласно штатам мирного времени — 239-й Окский резервный батальон. В современном понимании это что-то вроде территориальных войск. В связи со всеобщей стачкой в России армейское подразделение было прислано в Минск охранять станционные сооружения, паровозное депо, а также путепровод и подступы к дамбе (насыпи).

Ученый Андрей Унучек, заведующий отделом Института истории Национальной академии наук Беларуси, привел в одной из публикаций такие сведения:

На Либаво-Роменском [Виленском] вокзале 41 пост распределен следующим порядком: телеграф — 3 поста, подъезд — 4 поста, два боковых прохода — 4 поста, охрана паровозов — 2 поста, охрана депо — 2 поста, станционные пути: шесть входных стрелок в оба конца по два человека на стрелку — 6 постов, проход с улицы на путь — пост из четырех человек, на два моста — 4 поста, на дровяном складе — 2 поста и в центре пути — 3 поста. На Московско-Брестском вокзале 46 постов распределены: на вокзале — 3 поста, на телеграфе — 2 поста, товарная контора — 4 поста, в мастерских 3 поста, депо — 3 поста, газовый завод — 3 поста, материальный склад — 2 поста, на станционных постах — 10 постов, на водокачке — 2 поста, на семафорных блокпостах — 4 поста, на передаточной платформе — 2 поста, на переездах — 4 поста и у мостов — 4 поста.

Значительную часть солдат составляли резервисты («партизаны» по-нынешнему), которых призвали во время недавней войны с Японией. Но вот уже два месяца прошло со дня подписания мира, а запасники все еще томятся в палаточных лагерях и вагонах. Солдаты понимали это так, что возвратиться в родные деревни им не дают городские бунтовщики…

Еще раз подчеркну, что на момент трагедии вокзал, станционные постройки, депо с мастерскими, железнодорожная насыпь и путепровод находились под охраной армейского караула. Армейцы же — это не полиция, не конная жандармерия и не казаки.

Армейцы обучены не усмирять нагайками, а уничтожать выстрелами из винтовок. Убойная же дальность выстрела из винтовки системы Мосина составляет 2200 метров.

Бывший минский губернатор Павел Курлов в мемуарах «Гибель Императорской России», первоначально изданных в Берлине в 1923 году, писал так:

«Ввиду происходивших все время в Минске беспорядков командующий войсками Виленского военного округа усилил Минский гарнизон в составе одного резервного полка пехоты и артиллерийской бригады, сотней казаков и двумя эскадронами драгун. В течение всей моей административной службы я был врагом применения пехоты для подавления беспорядков, так как прекрасно знал, что при современном состоянии оружия столкновение толпы с пехотными частями неизбежно влекло за собой значительные человеческие жертвы, а потому прибегал всегда в таких случаях к кавалерии».

С подобным утверждением согласятся и современные кадровые военные.

Образно говоря, танк как тягловое средство мало подходит для боронования огорода. Сосульки с крыши не следует сбивать выстрелами из гранатомета. Пулеметные очереди (хотя бы и поверх голов) не годятся для успокоения разбушевавшихся футбольных фанатов.

Так из-за чего конкретно произошел в Минске кровавый инцидент?

Попробую представить схему. За основу беру сведения из документальной публикации 1927 года «Курлоўскi расстрэл у Менску. Па архiўных матэрыялах» (журнал «Маладняк», № 2). Попутно отмечу, что насыщенная подборка документов и мемуарных свидетельств о событиях в Минске осенью 1905 года опубликована на страницах livejournal «Людзі на балоце. Беларусы ў дваццатым стагоддзі».

Как только с утра 18 (31) октября по Минску разошлись листки с неподтвержденным пока еще официально текстом царского манифеста…

…то на улицах, в особенности около здания вокзала, где уже несколько дней продолжались сходки, начали собираться толпы. Бросили работу ремесленники — сапожники, портные, столяры, маляры, жестянщики, мясники, пекари. Закрыли заведения лавочники. Вышли на улицы приказчики и конторщики, парикмахеры и фармацевты, разносчики и тому подобные полупролетарии. Просочились гимназисты, реалисты, учащиеся коммерческого училища, а также школьники из многочисленных хедеров. Толпились уличные босяки, сезонники, безработные и «лица свободных профессий». А в общем — обыватели, измученные чертой еврейской оседлости.

Появились и группы людей, именуемых в тогдашней устной и печатной речи как «минские мазурики» (характерный заголовок в «Минском листке»: «Снова минские мазурики. Избит и обобран арендатор пригородного имения Смолич»). Не одна только Одесса славилась преступными сообществами. В Минске были свои мишки япончики, способные вывести на улицы толпы уголовников… Мазурики опустили на глаза козырьки кепок, подняли воротники и сунули руки в карманы пальто. А в карманах тех — гирьки на ремешках, ножи, кастеты, цепи. У многих — револьверы. Где возбужденные толпы и намечаются беспорядки — там всегда пожива. Спустя десятилетия эти людишки тоже попадут под сакрально-умилительное определение «безоружные рабочие».

На площадь перед вокзалом вышел контролер службы сборов Либаво-Роменской железной дороги Павел Жаба (известный в городе оратор) и объявил, что в этот знаменательный день должна быть сходка «не железнодорожная, а всенародная». В качестве трибуны вынесли стол. Современник излагал так:

«Первую речь произнес Янкель Окунь, заявив, что народу дарована свобода, но что полиция и черная сотня не хотят этого допустить… Потом на стол залез служащий железной дороги Гамзогурдо (Гамсахурдиа, минский активист партии эсеров. — Прим. автора), который обратился с речью такого содержания, что правительство, часто обещая какую-нибудь милость, не выполняло ее, а для этого надо убедиться, что нет ли обмана и на этот раз. По смыслу манифеста надо пойти к губернатору и требовать освободить всех арестованных накануне. (На самом деле манифест содержал лишь обещания демократических законов, этот общий текст не давал оснований для немедленного освобождения политзаключенных. — Прим. автора). Толпа высказала одобрение, а Жаба отметил, что надо выбрать депутацию…».

Далее происходит триумф манифестантов. После переговоров депутации в резиденции губернатора Курлова на Соборной площади разгоряченная толпа направляется к Тюремному замку (нынешнему следственному изолятору по улице Володарского).

В результате из тюрьмы выходят на свободу несколько «политических» — административно арестованных за участие в предшествующих манифестациях. Наступает общее безудержное упоение «свободой».

Из жандармского рапорта:

«Получив разрешение на устройство демонстрации, толпа с красными флагами направилась к тюрьме, а затем к вокзалу, причем привлеченную к дознанию, но находившуюся под залогом на свободе Розу Шабад с красным флагом в руке толпа несла на руках… Прибывшая толпа демонстрантов, среди которых было много пожилых лиц, учащихся и интеллигентов, смешивалась с толпою, бывшею на площади. Пришедших с публикою освобожденных политических административных приветствовали криками „ура“, и они кланялись и благодарили за освобождение».

Примерно к шестнадцати часам манифестанты добились, казалось бы, максимума из того, что в тот день вообще можно было добиться: антиправительственные речи отговорили, политических арестованных вызволили, красными флагами намахались. Начинает смеркаться. Пора бы расходиться по домам. И вот тогда-то войска вдруг открыли огонь.

Но с чего бы это «вдруг»?

Участники тех событий утверждали, что стрельба началась со стороны путепровода напротив железнодорожной церкви, на месте которой сегодня площадь Мясникова.

Причина стрельбы? Говорили, что часть толпы («мазурики») ломанула за путепровод в направлении женского отделения тюрьмы в Добромысленском переулке. Развивать, так сказать, предшествующий успех и освобождать подруг-уголовниц. А затем армейские караулы начали стрелять и на вокзале.

Всего по разным сведениям было убито от 50 до 80 человек и около 300 ранено.

Вообще тут утрачена логика событий: выходит, что власти вначале освободили из тюрьмы политических, а уже позже приказали стрелять в митингующих на вокзальной площади — вдали от губернаторской резиденции и здания главной тюрьмы. Зачем? От бессильной злобы, в отместку? Но ведь, казалось бы, удобнее стрелять по бунтовщикам со стен и башен Тюремного замка…

Из служебного рапорта:

«Двух проходивших по площади офицеров демонстранты обезоружили, на шашки их надели красные флаги и ими махали, а их понесли на руках к столу и поставили на него. Толпа свыше десяти тысяч напирала по площади к вокзалу… Тогда же про офицеров и еще про кого-то из присутствующих пронеслась молва, что их арестовали. Толпа двинулась к подъезду вокзала, было разбито несколько стекол. Тогда Вильдеман фон Клопман (жандармский полковник. — Прим. автора) обратился к старшему войсковому начальнику, что он своими средствами сдержать толпу не может.

Войска были расположены — рота около кухонь и полурота на платформе против багажного отделения и зала III класса, а часовые у подъездов вокзала, на дамбе и мосту. Бросившиеся из толпы натолкнулись на часового, хотели его обезоружить. Тут же стояло несколько безоружных солдат с платформы. Последние, увидя, что толпа бросилась на них, и предполагая в том нападение, побежали через багажное отделение, перескочили через багажную стойку и выбежали на платформу, где быстро стали разбирать ружья. Толпа последовала вслед за ними. Можно думать, что солдаты произвели несколько выстрелов из ружей в багажное отделение в окна. Эти отдельные выстрелы в суматохе ротный командир, стоявший с ротою у кухни, принял за стрельбу демонстрантов, а потому, видя перед собою напиравшую на него народную массу, вышел вперед и просил всех железнодорожных служащих и благоразумных людей удалиться, так как он сейчас будет стрелять. Часть стоявших перед ним отхлынула, другие же стали кричать, что он не смеет стрелять, а затем стали угрожать солдатам и кричать, что они умрут за свободу, и смеяться над уходившими. Было дано вслед за тем два или три залпа. Между тем, солдаты, бывшие на платформе, выбежали на перрон и производили стрельбу учащенным огнем".

Список убитых 18 (31) октября 1905 года на привокзальной площади в Минске (сборник воспоминаний и материалов «1905 год в Белоруссии» под редакцией М. Шульмана. Минск, 1925):

1) Цукерман Моисей — служащий банка

2) Фрид Яков

3) Гуревич Абрам-Лейба

4) Файнберг Илья Исаакович — счетовод Либаво-Роменской ж. д.

5) Сегаль Яков Моисеевич

6) Этингер Илья-Абрам

7) Лапидус Давид

8) Ледер Герц-Абрам

9) Поднос Арон

10) Альперович Хаим

11) Лац Шмуэль Мовшев

12) Стеблин-Каменский Павел Егорович — присяжный поверенный

13) Шендеров Абрам

14) Шопко Исаак

15) Александрович Сюлейман Ибрагимович

16) Шпаковский Антон Викентьевич — крестьянин Слуцкого окр.

17) Пекарский Карл

18) Ентыс — присяжный поверенный

19) Фрид Сроль Берков

20) Зельдин Меер Зеликов

21) Фрид Мордух Айзиков

22) Фикерштейн Хаим Янкелев

23) Косов Давид

24) Старобин Мовша

25) Свержановский Залман

26) Глезер Абрам

27) Хрейн Мордух

28) Бейлин Нохум

29) Садовский Иосиф

30) Гарелик Вениамин

31) Могиленский Ицка

32) Зорин Абрам

33) Агуре Иосиф

34) Эпштейн Мовша

35) Саимов Давид

36) Боярский Абрам

37) Кац Ицка

38) Подгук Михель

39) Шабад Роза

40) Шабад Надя

41) Шиманович Нахама

42) Альтшулер Бася

43) Федер Шоше

44) Зуперман Этиль

45) Манзельсон Рахиль

46) Лейхман Эльке

47) Аронова Пеше

48) Пинтес Двойра

49) Фукс Хая

50) Бант Ривка

51) Иоффе — конторщица службы тяги Либаво-Роменской ж. д.

Итак «безоружные рабочие» крушили окна и двери вокзала, отнимали оружие у армейцев…

Да, губернатор Курлов, по моему разумению, был виновен. Но виновен он только в одном: в том, что допустил митинг перед вокзалом в зоне ответственности армейского караула. К слову, главный оратор г-н Жаба в тот день остался жив. Успела разбежаться и уличная шпана, которая глумилась над офицерами, отбирала сабли и плевала на погоны.

Нельзя устраивать митинг на льду замерзшего водоема. Ибо лед может проломиться.

Нельзя во время грозы собираться толпой под одиноким высоким деревом посреди поля. Ибо случится молниевый разряд, и люди погибнут.

Но как раз на месте весьма возможного молниевого разряда собрались в Минске десятки тысяч людей. Устроители митинга пренебрегли тем фактом, что здесь, на железнодорожном стратегическом объекте, несли службу армейские караулы. Объективно возникла зона риска. Самое неподходящее на тот момент место для народных толп.

Так кто же персонально дал приказ стрелять караульным солдатам? Губернатор Курлов, полицмейстер Норов, жандармский полковник Вильдеман фон Клопман или жандармский подполковник Марченко?.. А никто из них.

Безответственные устроители митинга привели толпу в исступление и подвигли на то, что делать было смертельно опасно: гражданские лица смяли шеренги армейского караула. А солдату-часовому в случае открытого нападения на пост не требуется отдельного приказа открыть огонь. Он обязан это сделать немедленно — согласно уставу караульной службы.

Солдаты Маркса и Плеханова не читали. Во все времена они твердили и твердят наизусть тоненькую книжицу — устав гарнизонной и караульной службы. Согласно этой книжице солдат с ружьем на посту наделяется державой особыми полномочиями. В случае нападения на пост солдат в одном своем лице становится следователем, прокурором, судьей и исполнителем смертного приговора. Для открытия огня на поражение часовому не нужен особый приказ со стороны. Более того, его накажут, если выяснится, что проявил малодушное промедление. И, напротив, солдат-часовой знает, что, застрелив нападавшего, он будет награжден отпуском в родную деревню.

В мемуарах «Гибель императорской России» Курлов напишет:

«С площади перед губернаторским домом толпа направилась к тюрьме. Начальник военного караула предупредил ее, что он не имеет права подпустить ее к караулу ближе 50 шагов и что если манифестанты не подчинятся его законному требованию, он откроет огонь. Такое спокойное, но твердое заявление остановило толпу, которая, дождавшись у тюрьмы последовавшего через несколько минут освобождения административно арестованных, приветствовала их громкими криками и направилась вместе с ними к вокзалу.

Здание вокзала охранялось в течение нескольких дней военным караулом, а потому мне не представлялось совершенно надобности вызвать войска. Часть караула была расположена на железнодорожном мосту и дамбе, доминирующих с двух сторон над площадью. Начальником караула был командир батальона, который оказался или малодушным, или незнакомым со своими обязанностями офицером и не предупредил демонстрантов о недопустимости близко подходить к караулу. Последними в нескольких шагах перед фронтом был поставлен стол, с которого ораторы начали произносить противоправительственные речи, позволяя себе оскорбительные для Государя Императора выражения. Кто-то вырвал из рук начальника караула шашку и нацепил на нее красный флаг, а толпа стала отнимать у неподвижно стоявшего караула ружья. Этого солдаты не стерпели и без команды открыли беспорядочный ружейный огонь, к которому присоединились услышавшие выстрелы своих товарищей стоявшие на мосту и дамбе части караула. Такой беспорядочной стрельбой объясняется значительное количество человеческих жертв убитыми и ранеными".

Вслед за войсками начала стрелять и полиция, в телах некоторых погибших и раненых были обнаружены револьверные пули…

Теперь сравним: в Москве из революционных событий 1905 года был сделан культ (Краснопресненский район, станция метро «Баррикадная», опубликованы мемуары с множеством имен и т. п.), который поддерживается по сей день.

А в Минске ничего подобного нет (если не считать подземного знака с невнятной надписью про «царские войска» и «безоружных рабочих». Но ведь был же и у нас уличный расстрел, была обагренная кровью брусчатка — на нынешней площади Мясникова неподалеку от вокзала.

Вспомним, что до Великой Отечественной войны память о событиях 1905 года в Минске поддерживалась на весьма высоком уровне. Вот, например, газета «Рабочий» в номере от 8 января 1928 года в статье «Курлов был «ласков» констатировала: «На площади 25 Октября перед зданием вокзала стоит памятник из черного мрамора жертвам Курловского расстрела 1905 года».

Куда делся тот памятник?

Или вот уже начало 1941 года. «Советская Белоруссия» (переименованная газета «Рабочий») 10 января в статье «Реконструкция Минска» пишет: «Городской архитектор Якушко сообщил: в текущем году много внимания будет обращено на реконструкцию и застройку привокзальной площади (Площадь памяти жертв 1905 г.). Предполагается расширить ее от 60 до 100 метров, построить новые дома… Предполагается установить памятник жертвам Курловского расстрела».

Но завершилась Великая Отечественная, и что же помешало воплотить предвоенные замыслы? Несложно догадаться: начало политики государственного антисемитизма в СССР.

Чтобы культивировать память о событиях 1905 года и писать подробно о Курловском расстреле — для этого требовалось бы называть множество имен, называть конкретные организации. Означало бы это написание реальной (небольшевистской) истории Минска.

Однако советские идеологи подобную трактовку событий не могли допустить. Поэтому «перетянули одеяло» с Бунда на РСДРП. В результате появились «фигуры умолчания», купюры в публикуемых документах, провалы в хронике событий. А собственно расстрел, который поименовали Курловским… В популярно-исторической версии, в школьных и даже вузовских учебниках решено было трактовать его без раскрытия обстоятельств. Как сувенирное мраморное яйцо к пасхе («разбирать не рекомендуется»). Ибо, коль начнешь разбирать, то вылупятся на свет такие имена и такие организации, что возникнут серьезные нестыковки с советской идеологией и историографией.

Здесь я попытался разделить составляющие минской трагедии 110-летней давности (политика — отдельно, а действия на местности конкретного армейского подразделения — отдельно). Вывод примерно следующий.

В октябре 1905 года часть минчан, имея предварительный успешный опыт уличных насмешек над властью, пренебрегла одним важным правилом. За что и поплатилась жизнью. Звучит это правило так:

Нельзя затрагивать казенного человека с ружьем!

Весьма печально пересеклись тогда «безоружные рабочие» и армейский караул. Жестокий урок на все времена.

Теги: Минск