Поэтическая страничка

Источник материала:

Который год я по ночам стреляю

И снова, не заботясь о себе,

Иду вперед — туда, где убивают —

Навстречу непредвиденной судьбе.

И вертолет подбитый серой птицей

Ныряет вниз, сгорая на лету…

Как хорошо, что это только снится…

И утром просыпаюсь я в поту.

Который год кошмар Афганистана

Меня ведет ночами в новый бой.

И снова тень от «Черного тюльпана»

Витает ночью над моей судьбой.

Пусть это все — забытая страница,

Но снова веет холодом беда…

Как хорошо, что это только снится

И вновь не повторится никогда.

Но вновь метет во сне стальная вьюга,

И вновь лицу от взрывов горячо.

Я снова ощущаю помощь друга

И опираюсь на его плечо.

И снова вижу я родные лица

Всех тех, кто был со мною в том пути…

А все же — жаль, что это только снится:

Таких друзей в Союзе не найти…

1990 г.

Опостылело сонное царство,

И обид уже больше не счесть.

Где ж ты — наше былое гусарство?

Где ж вы — совесть, отвага и честь?

Над Землею — зловещие тучи

Проплывают, как фразы о том,

Что, возможно, мы жили бы лучше,

Только вряд ли уже заживем.

Мы ни лучше, ни хуже не стали,

Не сравнив — не спеши укорять,

Только честь мы давно потеряли —

Что еще нам осталось терять?

Мы не ныли, не протестовали,

Глядя, как изощряется мразь.

Доблесть нашу политики смяли

И втоптали в кровавую грязь.

Жизнь — как грустная серая повесть.

Но одно мы не вправе забыть:

Если мы потеряем и совесть —

То зачем нам вообще дальше жить?

Февраль — март, 1991 г.

Который год я по ночам стреляю

И снова, не заботясь о себе,

Иду вперед — туда, где убивают —

Навстречу непредвиденной судьбе.

И вертолет подбитый серой птицей

Ныряет вниз, сгорая на лету…

Как хорошо, что это только снится…

И утром просыпаюсь я в поту.

Который год кошмар Афганистана

Меня ведет ночами в новый бой.

И снова тень от «Черного тюльпана»

Витает ночью над моей судьбой.

Пусть это все — забытая страница,

Но снова веет холодом беда…

Как хорошо, что это только снится

И вновь не повторится никогда.

Но вновь метет во сне стальная вьюга,

И вновь лицу от взрывов горячо.

Я снова ощущаю помощь друга

И опираюсь на его плечо.

И снова вижу я родные лица

Всех тех, кто был со мною в том пути…

А все же — жаль, что это только снится:

Таких друзей в Союзе не найти…

1990 г.

Я убивал

Однажды в интервью корреспондентка,

Польщенная моим вниманием к ней,

Черкая карандашиком пометки,

Спросила: убивал ли я людей?

И, видя, что не тороплюсь с ответом,

Добавила, взглянув в окно, на снег:

— Скажи, а что ты чувствовал при этом?

Наверно, жалость — все же человек!

А я вдруг вспомнил серую дорогу,

Фугасы, пулеметы на горе,

Сапера, друга верного, Серёгу,

Разорванного в клочья в сентябре…

Улыбчивого, доброго пилота,

Его семью в деревне на Днепре.

И экипаж, сгоревший в вертолете,

Десантников спасая в январе…

Отметки непонятные на карте,

И кишлаки, объятые огнем,

И школу, что сожгли душманы в марте,

И школьников, сгоревших в ней живьем…

Ну а теперь — прости за откровенье —

Я отвечаю прямо на вопрос:

Что чувствовал я?

Удовлетворение

И, может быть, совсем немного — злость.

Не морщитесь — я гуманист, поверьте,

Но я горжусь работою своей:

Я убивал людей!

И каждой смертью

Предотвращал я тысячи смертей.

Сентябрь, 1988 г.

Я обвиняю

В большей беде — не плачется, не ропщется,

Любой из нас роптать давно устал.

Я не виню ни партию, ни общество

И ни того, кто нас туда послал.

Мы выжили — кто смелостью, кто страхами,

Но и сейчас, пройдя сквозь вихрь потерь,

Я никого не предаю анафеме,

Виню лишь тех, кто предал нас теперь.

Я обвиняю тех, кто пишет повести

О «покаянье «цинковых» парней,

Кто ради денег позабыл о совести,

Да и не только, видимо, о ней.

Тех, кто с трибун больших швырялся фразами

Про память не вернувшихся парней

И в то же время глупыми указами

Обрек на нищету их матерей.

Припомнив все, что прожито и пройдено,

Мы все сегодня вправе обвинять

Тех, кто забыл про святость слова «Родина»,

Тех, кто забыл про святость слова «мать».

Я не пойму ни совестью, ни разумом

Тех, кто сейчас льет грязь на нас рекой:

Мы с вами все одним лишь миром мазаны…

(Хотя точней — не миром, а войной.)

Вы затаились. Мемуары пишете.

Но только знайте — не закончен бой:

Пока живу, я обвиняю, слышите,

Всей жизнью обвиняю, всей судьбой!

1991–1992 гг.

Ответ Евгению Евтушенко на стихотворение

«Афганский муравей»

Я много Ваших строк перечитал:

Меня Господь терпеньем не обидел,

И всякое, представьте, ожидал,

Но подлости, поверьте, не предвидел.

Я представляю, как в тиши Москвы,

Куря и нервно комкая листочки,

В патриотическом порыве Вы

У музы вырывали эти строчки.

Конечно, фактов нету горячей:

Представьте только: всполохи заката,

Афганский мусульманин — муравей

И тьма вопросов мертвому солдату.

Вы рассчитали все — ошибки нет:

Солдат убит — нелепо и ужасно.

Он, может быть, и дал бы Вам ответ,

Да, к сожаленью, мертвые безгласны.

За них — за всех негласных и глухих,

Погибших в белом пламени разрывов,

Отвечу я — оставшийся в живых.

Я думаю, так будет справедливо.

Солдат погиб, в бою иль на посту,

А муравей-философ рассуждает:

«Зачем пришли вы в эту нищету,

Коль у самих забот сейчас хватает?!».

Ну, что ж — вопрос хороший Вы нашли.

Ответьте ж мне — Я оценю Ваш опыт —

Зачем тогда в Испанию мы шли?

Зачем мы в сорок пятом шли в Европу?

Зачем тогда все это нужно нам?

Зачем же мы во что бы то ни стало

Поддерживали Кубу и Вьетнам? —

Своих забот нам и тогда хватало?

Я помню, как цветы бросали нам

И как нас со слезами провожали.

Вы тоже это видели бы там,

Но Вы туда — увы! — не приезжали:

Вы в это время, где-то под Москвой

Хвалебные поэмы сочиняли

И в очереди там за колбасой,

Я думаю, ни разу не стояли.

Я никого ни в чем не упрекал,

Когда мы пыль афганскую глотали,

Но почему же те, кто там бывал,

Совсем другие строки написали?!

Я понимаю — из Москвы видней

И рыжий склон, и алые закаты,

И как ползет афганский муравей

По жестким скулам мертвого солдата…

Дерзайте же — пытайте мертвецов,

Ушедших навсегда в объятья смерти,

Пишите про афганских муравьев —

Теперь все можно, а бумага — стерпит…

Январь, 1989 г.

Капитан запаса Леонид Молчанов