История Елены П., которая убежала из России в Беларусь

Источник материала:

«Говорил, что я ему всем обязана. Что я без него я никто, что я страшная, что я никому не нужна с двумя детьми. Что я плохо готовлю, плохо убираюсь. У меня самооценка упала ниже плинтуса, я недочеловеком себя не ощущала… Это сложно выразить словами. Я определяла себя как Никто».

Имя пострадавшей вымышлено, настоящее имя и фамилия известны журналистам.

Неспособное защитить своих женщин и детей общество обречено на вырождение. По опыту экспертов, Беларусь в чем-то подтверждает общеевропейскую статистику: каждое четвертое женское самоубийство есть следствие физического, психологического или сексуального насилия в семье, — а в чем-то ее даже превосходит: каждая третья белоруска подвергалась физическому насилию в семье, и не более 30% от общего количества жертв обращались за помощью.

Задавшись целью рассказать доступными средствами о ситуации с домашним насилием в Беларуси и заодно побороться с десятком-другим распространенных стереотипов и ярлыков, журналисты TUT.BY в рамках проекта «Дом и насилие» исследовали проблему вместе с пострадавшими и оказывающими им помощь специалистами: юристами, милиционерами, психологами, волонтерами, бизнесменами и т.д.

Историей Елены Р. TUT.BY продолжает публикацию серии портретов и свидетельств женщин, которые прошли через все циклы семейного насилия. Эта серия из девяти историй раскроет ситуацию с ракурса объекта насилия и, возможно, поможет идентифицировать себя как жертву агрессии в семье тем людям, которые в каждом избиении, оскорблении, угрозе или любой другой форме унижения видят норму и логику.

Санкт-Петербург

— В какой момент вы идентифицировали себя как пострадавшую от насилия в семье?

— Все началось сразу после свадьбы. Муж начал поднимать на меня руку, унижать, оскорблять.

— Что вы чувствовали?

— Это было ужасно, по ощущениям будто предательство близкого человека. Но деваться было некуда: я была беременна, уйти некуда.

— Сколько лет вы пробыли в браке?

— Шесть лет. Все эти годы он меня бил и оскорблял.

— Как часто он бил?

— Наиболее часто зимой и по весне, летом было поспокойней.

— А если по периодам в неделю, месяц?

— С тех пор, как я ушла от него прошло больше пяти лет, я очень старалась забыть все это… Стараюсь не вспоминать.

— Что еще?

— Внушал, что я ничтожество. Унижал.

— Как он унижал?

— Открытым текстом: «Ты ничтожество». Говорил, что я ему всем обязана. Что я без него я никто, что я страшная, что я никому не нужна с двумя детьми. Что я плохо готовлю, плохо убираюсь. У меня самооценка упала ниже плинтуса, я недочеловеком себя не ощущала… Это сложно выразить словами. Я определяла себя как Никто.

— Вы жили в то время в его квартире?

— Сначала жили в моей квартире, потом переехали к нему.

— Была ли возможность его выгнать с вашей территории?

— Я как-то пыталась закрыться в квартире и не пускать его, но потом сильно пожалела об этой попытке, потому что когда переехали к нему, он вышвыривал меня ночью в пижаме за дверь.

— Милиция?

— Первые разы я пыталась подавать заявления в милицию. Участковый все заминал, говорил: «Ну, вы сами понимаете, будет суд и на нем будет ваше слово против его слова. Его не признают виновным».

— Сколько заявлений было?

— Два или три. Повторюсь, в итоге все заминалось. Они принимали заявления, но потом убеждали меня забрать его обратно. Побои я снимала в травмпункте. Безрезультатно. Сам участковый не хотел этим заниматься: «Вы понимаете, что ничего ему по итогу не будет, только еще больше испортите отношения. Зачем вам эти суды нужны». И правда, я была молодой и не понимала и не знала, что суд — это не страшно, что надо судиться, что то, что происходит и не прекращается, — противозаконно. Что если такое происходит — сразу же развод, не думая о последствиях. Я, кстати, спустя годы пыталась подавать на развод мировому судье. Бывший муж приходил и говорил: «Я не согласен на развод». На что судья говорила: «Ну, значит, подавайте в районный суд». Я подавала туда, но и там нам не давали развода, так как документы я подготовила не должным образом. Развестись с ним по итогу тоже не так просто оказалось.

— А вы там говорили о фактах насилия?

— Да, но он приводил своих маму, друзей и они свидетельствовали, что никогда не ударит. Мне никто не верил, у меня не было доказательств, c момента моего последнего заявления в милицию прошло 5 лет, архивы были уничтожены.

— И что в итоге?

— Сдалась, сломалась, спряталась на шесть лет. Шесть мучилась с ним, пока не поняла, либо он, либо я. Это уже было на выживание. В эти шесть лет наша жизнь делилась на периоды: нормально и избиения, унижения. Под конец я поняла, что мне никто не поможет. То есть те люди, у которых я просила помощи, очень холодно воспринимали мою историю.

— Вы много кому рассказывали?

— Нет. За все это время он приучил меня не выносить обстоятельства нашей жизни наружу, вне семьи. Разве, что в ЖЖ могла написать, но бывший муж имел доступ и удалял записи. От знакомых я в основном слышала фразы: «Ты сама его выбрала», «Дура, уходи!», но ведь это же самое я и знала, равно как и знала, что надо уходить, а конкретной помощи не было. Он влиятельный человек в Петербурге, с корочкой и не последней должностью, которой он пользовался. Его могли опасаться советчики.

— Опишите ваш уход.

— Уход был очень сложным. Потому как первое время уходить тоже не было куда. К этому моменту мы уже жили в его квартире. В день, когда я получила джоб-офер, я переехала в мамину однушку. Но это было в 10 минутах от места проживания бывшего мужа. Он меня и по-хорошему, и по-плохому уговаривал вернуться, но на этот раз решение уже было сформировано. Я поняла, что лучше всю жизнь буду одна и одна воспитывать детей, но к нему не вернусь. Я уже неоднократно от него слышала: «Давай начнем все сначала», «Я больше не буду», «Я исправлюсь», после которых начиналось все снова.

— То есть перед вами он не отрицал, что вас бил?

— Да, когда приходил мириться, он дарил цветы со словами, что больше не будет меня бить. Он очень красиво себя вел в такие моменты. Я ведь правда его любила и думала, что такого больше не повторится. В жизни же оказалась, что чем дальше, тем хуже.

 — Были ли до брака какие-то звонки?

— До брака были сомнения. Он был достаточно агрессивен по отношению к посторонним, меня же он превозносил, в буквальном смысле; носил на руках. Для него все были дерьмом… пока однажды дерьмом не оказалась я.

— Сколько продлился промежуток «встречания» до замужества?

— Около года… Мы, конечно, ссорились в это время, но до рукоприкладства или серьезных оскорблений ни разу не доходило. Руку поднимать он начал уже после того, как мы узаконили наши отношения.

Типичное поведение абьюзера (мучителя):

— Отрицает свою ответственность за абьюз, перекладывает на женщину ответственность за свое поведение «Это ты меня доводишь», «Не провоцируй меня», «Посмотри, до чего я дошел из-за тебя».

— Отрицает и минимизирует абьюз «Я только чуть-чуть тебя подвинул», «Я такого не говорил, ты все извращаешь».

— Продолжает осуществлять экономический контроль (не выплачивает алименты, портит совместное имущество, скрывает свои доходы.

— Пытается убедить ее вернуться к нему, чередует чрезмерные проявления чувств с оскорблениями, преследованиями, манипулированием детьми и угрозами.

— Манипулирует детьми. Говорит детям гадости о матери, дискредитирует ее и поощряет детей на неуважительное отношение к ней. Использует детей для слежки за женщиной. Угрожает отобрать детей, затевает долгие судебные тяжбы за опеку над детьми.

«Тот суд я проиграла»

— Как все начало складываться после вашего ухода?

— Первый год, как я ушла, было все более-менее нормально: моя квартира — моя территория, на которой он уже не поднимал на меня руку. Хотя он продолжал приходить и уговаривать. Когда он понял, что все бесполезно, когда я начала встречаться с другим человеком, с его стороны пошли угрозы, он подал в суд на развод и определение места жительства детей с ним. Начался процесс, который длился два года. На заседаниях меня поливали грязью. Потом пошли действия — он пришел и забрал все детские вещи, сказал, что отныне дети будут жить в его семье, что теперь я буду бегать и уговаривать.

— По решению суда?

— Нет, просто забрали. Они сами решили, что дети будут жить с ними. Я не конфликтный человек, я не люблю ругаться и «драться» тогда не умела, поэтому я пыталась решить по-своему. Например, успеть забирать детей из садика до того, как это сделает сторона супруга, но так как отец бывшего мужа почти не работал, у них получалось это раньше. И я детей крайне редко видела, только когда они разрешали. На детях это чудовищно сказывалось, они поняли, что тоже могут манипулировать и выходило так: «Купи мне „киндер сюрприз“, а то я пойду жить к папе», а папе то же самое говорилось. Потом были привлечены службы опеки. По причине того, что дети были прописаны в разных местах, представителей службы было двое. Мужчина из службы опеки был на стороне отца. Он так мне и заявил: «Мы заберем у тебя детей», когда я впервые к нему пришла. Другим сотрудником опеки была женщина. Она занимала нейтральную позицию, и в суде написала решение об определении места жительства детей в мою пользу. Суд тоже не вмешивался и придерживался линии: «Раз дети сейчас живут с отцом, то пускай и продолжают там жить». Плюс у бывшего супруга была большая квартира в противовес моей однокомнатной — это то, что суд также принял к сведению. Внушалось со стороны бывшего мужа и его родителей, что я никчемная мать, что дети мне не нужны. Тот суд я проиграла. Знаете, когда каждый день такое слышишь, то начинаешь верить в то, что я и правда никчемная мать. И даже защищаться в суде не могла. За эти годы внушений я уже не знала, где правда, а где ложь и не осознавала, что у меня пытаются отнять детей, отстранив меня от них таким вот способом, что это инструмент, техника взять опеку над ними. Это сейчас в здоровой среде мне легко понимать и анализировать факты, видеть, что я не плохая мать, что я забочусь о своих детях, но то было время какой-то нереальности, морока.

Тонкими или не очень тонкими намеками женщине дают понять, что ее восприятие реальности неверно, а ее чувства — плохи или ненормальны. Она начинает сомневаться в чувствах и ощущениях, в собственном опыте и постепенно утрачивает связь с реальностью. Она начинает вести себя сверхосторожно, чувствует себя постоянно виноватой во всем, что происходит и постоянно анализирует свое поведение.

Она пытается сделать так, чтобы всем было хорошо, пытается справиться с нарастающим напряжением, все спрогнозировать и рассчитать, но всегда находится что-то, что она делает не так или что-то, что она не предусмотрел, должна была сделать и не сделала. Чем больше она извиняется и анализирует свои «ошибки», тем более он воспринимает ее как зависимую, «липкую», тем больше он злится. Он видит ее как выскочку, которую нужно «поставить на место».

Она же чувствует себя «низшим существом» и почти уверена, что он прав в том, что касается ее недостатков. Если раньше она не понимала, что происходит в их отношениях, то теперь она почти уверена: проблема в ней самой.

— Это потому, что он детей любил так?

— Мне кажется, чтобы меня наказать. Это что касается его. Его же родители действительно очень любили внуков. Свекровь называла их «сыночек и дочка». Постоянно задаривала подарками. А меня пытались лишить общения с ними. Чуть ли ни силой. Был момент, когда я пришла за детьми, свекровь бывшая меня столкнула с лестницы.

— Вот прямо столкнула?

— Именно. Я же тогда с диктофоном ходила всегда, чтобы предоставлять собранную информацию в качестве доказательства, и все сопутствующие звуки записались. Но в суде не приняли запись.

Минск

— Когда настал тот момент, когда вы решили из России в Беларусь бежать?

— Я познакомилась с телеведущей Светланой Спиваковской. Услышала ее историю про то, как поступил ее бывший муж: на лето решил отправить ребенка отдыхать к бабушке в Новороссийск и в это же время дарит ей билет на Бали, мотивируя тем, что она много работает, много уделяет внимания ребенку и мало отдыхает. Светлана улетает. Дальше муж пропал с радаров, а дочку Светлана не может увидеть и по сей день из-за интриг и тщательно спланированного плана отъема ребенка отцом и матерью отца. В суде доказывалось, какая она плохая мать, ребенка увезли, спрятали и все — больше она его не видела. Google it. Ужасная история, вопиющая. Никто ей не помог. Она мне посоветовала действовать самой и не медлить, решительно. Продумать план и уехать куда-нибудь.

Но бывший муж закрыл нам выезды из России, в России это возможно, если отец не согласен, чтобы дети куда-либо уехали. И мне отказали в выдаче загранпаспортов детям. Я поняла, что единственная страна, куда я могу уехать, — это Беларусь. Я консультировалась у пограничников: они мне так и сказали — ваш вариант Беларусь. Что я и сделала. У меня здесь не было никого. Только по Skype познакомилась с девушкой-коллегой по новой работе, которая согласилась меня приютить на несколько дней пока я буду искать квартиру. Я к тому моменту целенаправленно поднакопила денег, нашла работу…

Недостаток материальных ресурсов заставляет пострадавших возвращаться к абьюзерам. Психологи, юристы и другие работники помогающих профессий должны были бы информировать женщин, пострадавших от домашнего насилия о способах достижения экономической независимости. Критический момент в любом плане безопасности — это деньги как экономический ресурс и профессиональная состоятельность.

Совет:

— Узнайте обо всех имеющихся ресурсах помощи для женщин, подвергающихся домашнему насилию: общественные объединения, приюты, территориальные центры социального обслуживания населения, горячие линии).

— Не оставляйте работу, осваивайте новые профессии и ремесла, которые могут прокормить вас и детей, это очень важно.

— А кто вы по специальности?

— Я ИТ-специалист, достаточно узкого профиля и соответственно зарплата у меня хорошая. Но ту работу по очевидным причинам я оставила. Зато эта же специальность помогла мне и в Беларуси, я могу спокойно снимать квартиру и чувствовать себя в финансовой безопасности. Все оставила там. На момент побега у меня было двое детей, фриланс и два чемодана с вещами.

— То есть вы уехали в Минск, когда районным судом города Санкт-Петербурга место жительства детей было определено «с отцом» или это дело было в процессе только?

— Нет, районный суд был в самом разгаре, каждое заседание выматывало душу, я поняла, что больше не хочу в этом участвовать.

— Разбирательство продолжилось?

— Да. Долгое время я боялась сообщать ему свое место жительства. То есть я очень хорошо спланировала план побега, чтобы он не узнал куда и что.

— Как?

— В 2012 году я для отвода глаз забронировала билеты на поезд до Краснодара. К этому моменту я уже знала, что автобусные перевозчики не заносят никуда никакие данные о пассажирах, поэтому решено было ехать на автобусе.

— Отвода глаз? Он что за вами следил?

— Да, бывший муж обращался в сыскное агентство. Оно же и выдало ему информацию, что мы собираемся в Краснодарский край, хотя мы уже благополучно добрались до Беларуси к тому моменту (смеется). А он нас искал там, в том краю.

— И как он узнал, где вы?

— (смеется) Дети. Через месяц общались по скайпу они с ним и он по IP пробил. После чего он начал бомбардировать местные службы и даже МИД. Письмами… Я уже упоминала, что у него не последняя должность в правительстве Санкт-Петербурга. У него много где двери были открыты. Все время в костюме, выглядит очень хорошо. Представительный. Поэтому и в милиции ему были рады, и на судах, везде.

— МИД Беларуси?

— Да, он писал туда. Что я такая-сякая, плохая мать, забрала детей, бежала. Нехороший элемент, найти меня надо и прочее. Сотрудница МИДа приходила к нам в гости и убедилась, что все в порядке, с детьми все хорошо, я работаю и т.д. Она объяснила мне, почему пришла и сказала, что имеет право не разглашать наше новое место жительства. Также она добавила, что по характеру письма, поняла, что что-то не так. И она ему по итогу не сообщила.

«Моя история хорошо закончилась»

— Так, а суд?

— Процесс продолжался. Я боялась, что он найдет меня и что придумает как не пустить детей обратно в Минск, поэтому я не являлась на суды. Районный суд Петербурга присудил детям жить с отцом, что я понимаю, логично — укрывается, с детьми контакта не дает. Но страх везти их в Питер был сильней. И здесь нависла угроза, что он приедет и по закону их заберет. Тогда я нашла хорошего адвоката. И мы с начали судиться с бывшим супругом уже в городском суде Санкт-Петербурга. Первый суд я выиграла, подав апелляцию на решение районного суда. Для мужа и его адвоката это был шок. Начали опять сыпаться угрозы. В этот же промежуток времени пропадает протокол заседания этого суда. Может, суд переезжал из одного помещения в другое… Не знаю, исчез. И бывший супруг подал кассацию на основе того, что нет протокола. Кассация подтвердила его иск и отменила решение городского суда об определении места жительства детей со мной. И все началось сызнова. Снова подавали апелляции, восстанавливали сроки, собирали гору справок, потому что чтобы доказать, что я хорошая мать и у детей все хорошо — школы, садики — все — нужна гора, горища справок. Повторный городской суд был на моей стороне, я явилась на него. Адвокат бывшего отжигал по полной: я плохая мать, я не занимаюсь детьми, я купила машину двухдверную, а не четырехдверную, значит, я не забочусь о детях. Но по итогу все равно справедливость восторжествовала и местожительство детей было определено со мной. После чего его адвокат сказал мне, что в следующий раз мы встретимся в уголовном суде.

— Встретились?

— Нет. Просто очередная угроза. Но бывший подавал иски. Сумел отсудить половину назначенных алиментов. Потом мы снова судились за алименты. На текущий момент он знает наше место жительства, я детей несколько раз отдавала на каникулы. Было страшно, но так положено. Дети уже немного подросли и сами решили жить со мной. Я повторно вышла замуж, у меня все хорошо. Моя история хорошо закончилась, я не испугалась, я взяла себя в руки, собрала детей и убежала. В России у меня больше не было вариантов.

«Он приучил меня смотреть в пол»

— Опасались за свою жизнь, живя с ним?

— Было несколько раз, конкретно. Он, к примеру, брал меня за руку и говорил: «Я сейчас тебе руку сломаю». Было страшно. Когда пьяный, вытворял все, что хотел со мной. У него выпившего желание «спустить пар» возникает, а так как в такие моменты всегда я рядом была, то и спускал на мне.

— Как он объяснял?

— Когда он пьяный, он никому ничего не объяснял. Он на перроне мог подойти к человеку и завязать драку.

— Елена, опишите, пожалуйста, то состояние, в котором вы находились рядом с ним? Как проявлялся ваш страх. О чем вы думали? Как вы думали о себе, как вы себе объясняли его поступки по отношению к вам?

— Помню, были дни, когда зимой я гуляла с коляской часами, изредка заходя в кафе погреться с ребенком, потому что боялась идти домой. Я не могла смотреть людям в глаза, он приучил меня смотреть в пол. Я пыталась не забывать, что я человек, что, то что происходит неправильно, но все равно верила ему, что я плохая жена и мать. Я представить не могла, что такое может случиться.

— Вы много работали. А вы убирали, готовили?

— Когда была в отпуске по уходу за ребенком, то не работала. Конечно убирала и готовила, но это не устраивало бывшего мужа. В квартире по его мнению должна быть идеальная чистота, но на практике идеальной чистоты достичь не получалось при наличии дома двух младенцев.

— Рукоприкладство — только, когда пьян?

— Потом уже и трезвый. Я поначалу сопротивлялась, а потом уже совершенно запуталась и начала воспринимать как норму.

— При детях?

— Нет, не при детях. Только в последний раз, когда я для себя уже приняла решение уходить. Мы тогда собирались куда-то, я замешкалась и он ударил меня, чтобы поторопить. Дети видели.

— У вас еще все вся ваша ситуация еще вызывает эмоции?

— Когда вспоминаю — да, накатывает. Мне жалко тех лет, когда я приходила в себя после всего. Это длительный процесс восстановления. Когда тебе сто раз говорят, что ты свинья, то на 101-й ты хрюкнешь. А мне шесть лет говорили. Мне потребовалось несколько лет. Сама восстанавливалась, психологи. Посторонним все равно, максимум, что я могла получить — это то, что «сама такого выбрала». Но я другого! Другого выбирала, другого любила. Но это и хорошо, потому что как только я поняла, что только я сама, что никто вообще — никто — ни государство, ни родственники — не помогут, я сразу же откликнулась на джоб-офер и, как только его подтвердили, взяла те билеты на автобус и забронировала фейковый свой «рейс» в Краснодар.

— Он пытается вас вернуть?

— Нет. Он женился. У него другая жизнь. Мы общаемся по Skype по поводу воспитания детей.

— А новый муж, что говорит?

— Новый муж любит меня. Он хороший человек. Добрый, никогда не обидит и не поднимет руку на человека. Я не жалею ни разу о том, что сбежала. Я понимаю, что то, что было в России — это страшный сон. Сейчас я в безопасности и в тепле. И мне хочется, чтобы каждая, кто понимает, о чем я рассказываю ни секунды не мешкала, не страшилась неизвестности, а действовала. По шажку, по капельке. Прыгала в неизвестность, но только не продолжала это терпеть и замалчивать.

Контактный номер телефона для пострадавших от домашнего насилия — общенациональная горячая линия — 8 801 100-88-01

Контактный номер телефона для размещения в Убежище для женщин, пострадавших от домашнего насилия, — 8 029 610-83-55

Общенациональная детская линия — 8 801 100-16-11

В комментариях использованы материалы книги Консуэло Барэа «Учебник для женщин, подвергающихся насилию (которые хотят перестать ими быть)».

Теги: Минск