"Лешка был главной тайной нашей семьи". Сестра нашла брата в интернате спустя 24 года

Источник материала:

Жене 26 лет. Окончила школу, университет. Работала, раз в месяц ездила к маме в небольшой городок Минской области. Жизнь летела, как у многих, пока полтора года назад Женя не узнала, что у нее есть старший брат — Леша. Мальчика с синдромом Дауна родители когда-то отдали в интернат. Полтора года почти каждое воскресенье Женя навещает брата. Из близких об этом знает только один человек — ее парень Сергей. Женя мечтает, что когда-нибудь в своем доме или квартире она поставит большую ванную, чтобы Леша мог забираться в пену и был бы счастлив, как в детстве была счастлива она.

Четыре месяца Женя думала, стоит ли соглашаться на это интервью. Боялась за маму, но все-таки пришла. Она здесь не за тем, чтобы осуждать и винить, а чтобы сказать тем, чьи близкие родились или стали другими: любовь сильнее общественного мнения, а страх проходит — стоит сделать первый шаг.

Она не скрывает фактов и событий. Просит только изменить имена: имена — это очень личное.

«Бабушка сказала: для родителей это очень тяжело, не надо»

— Я родилась и росла как единственный ребенок в семье. На выходных и каникулах часто ездила к бабушке и деду. У них в альбомах на снимках первый раз и увидела этого мальчика… Он был очень похож на меня. Глаза, нос — все одинаковое. Тогда я стала спрашивать у двоюродных братьев: «А это кто?». Они удивлялись: «Ты что не знала, что у тебя есть брат?», но где он, что с ним, никто не говорил. Даже бабушка… Она сказала: да, был мальчик, но он так болел, что, наверное, уже умер. Когда вырастешь, если захочешь, я тебе все расскажу. Больше мы об этом не вспоминали. Я не знала, жив мой брат или нет: о нем говорили в каком-то неопределенном времени. Для семьи это была тайна.

— Почему вы у мамы ничего не спросили?

— Не знаю… Бабушка сказала: для родителей это очень тяжело, не надо… Моего дедушку — папиного отца — зовут Михаил Петрович. Когда родители развелись, семьи почти не общались, я редко к нему ездила. А полтора года назад вдруг захотелось навестить. Я подошла к нему, пробовала обнять, и он мне в лоб, без подготовки: «Я к Леше езжу. Ну к Леше — брату твоему». Я стою, слезы градом: «Он, что, живой?».

Я знаю, дедушка не хотел меня обидеть: он очень добрый. Просто он больше не мог держать в себе эту историю, а может, боялся, что никому из близких не успеет ее передать. У него самого уже не получалось ездить в интернат так часто. Вспоминал, когда бабушка умирала, просила: «Миша, только Лешу не забывай».

Весь вечер мы просидели с дедом у телевизора. Экран что-то вещал, а дед без конца повторял: «Как это у Леши никого не будет? Нужно к нему ездить. Меня не станет, кто его будет навещать?»

Оказывается, дедушка с бабушкой часто с ним виделись. Даже пробовали забирать его к себе, но он плакал, кричал — просился назад.

«Я Леше говорю, учись, книжки читай, — дедушка гордился братом. — Когда приезжаю, его всегда хвалят: он хорошо рисует, аппликации делает».

В тот вечер дед еще спросил: «Хочешь как-нибудь с тобой к нему съездим?». Я обрадовалась: «Давайте в эти выходные, можно?». Он улыбнулся: «Наверное, можно».

«С мамой я хотела сразу поговорить… Начинаю — и не могу»

Мы поехали через день. Ждать было очень тяжело, но ехать туда еще сложнее. По дороге, думала, пальцы себе повыкручиваю, так волновалась. Но я знала, что должна увидеть Лешу, посмотреть, что, как.

По дедушкиным рассказам, брату на тот момент было 28. Он жил и сейчас живет в психоневрологическом доме-интернате. У него синдром Дауна, и еще он слабо разговаривает. А так здоровый, отличный парень.

Очень боялась, что там, в интернате, ему плохо, что его не кормят, обижают. Да и самого Лешу тоже боялась, не понимала, какой он, как с ним общаться. Сейчас, когда все это где-то далеко, понимаю, такие мысли от незнания. На территории интерната чисто, в зданиях — уютно, а Леша — чудо. Но страх неизвестности сильнее всего.

Помню, как поднималась к Леше в корпус — волнительно, непонятно. Вот ты сейчас встретишься с братом. А как это? У меня есть брат? Столько лет никого не было — и тут брат.

Дверь в отделение открыла медсестра. Дед довольный: «Лешу позовите». Она ушла за ним. Минуту нет, две, я уже накручиваю себя: «Ну почему? Почему так долго не выходит? Может, что-то случилось?».

И тут он появляется, такой маленький. Я даже не представляла, что он такой маленький. Я невысокая, а он еще ниже. И такой… грустный какой-то. Обнял меня.

— Он понял, что вы его сестра?

— Не знаю, дедушка нас представил.

Мы пошли с ним во двор, он сразу повеселел, говорю: «Леша, привет, я твоя сестра». Не знаю, сколько там пробыли, но все это время мы обнимались. А еще он смотрит, а потом раз — и в щеку поцелует. Я ему повторяю: «Мой ты хороший», а он мне: «Моя хорошая, моя любовь».

О чем мы говорили? Да ни о чем особо. Он у нас молчун. Ему задашь вопрос, ответит. А так все у него всегда хорошо.

Через неделю я приехала в интернат с Сергеем. Тогда очень смешно получилось: я пошла за Лешей в отделение, а Сергей остался на улице ждать. И вот мы с братом выходим, и я говорю ему: «Хочу тебя познакомить со своим другом». Он видит Сергея — и бегом к нему с распростертыми руками. Мы даже не поняли, что случилось. Сейчас они с Сергеем лучшие друзья. Мне кажется, Леша даже любит его больше, чем меня. Порой я ревную.

…С мамой я хотела сразу поговорить, столько было чувств и эмоций. Начинаю — и не могу. Я поехала к тете… Она долго молчала…

Потом начала: «Когда Лешка родился, мама с папой были совсем молодые. Мы встречали их из роддома, Марина плакала».

Леша прожил с ними пару лет. Врачи повторяли: он с кучей болезней, не жилец, ему мало осталось, в интернате ему лучше. А вы молодые, вам нужно еще рожать. Я не знаю, почему родители их послушали…

Не знаю… Мне сложно представить тех людей и то время — это ведь было 30 лет назад! Все тогда было не так. Это сейчас, когда у каждого в кармане интернет, можно почитать, что в синдроме Дауна нет ничего страшного. А тогда? Тогда все слушали врачей и бабок на лавках. А бабки и общественное мнение считали таких малышей позором.

Тетя говорила, сразу семья часто навещала Лешу, но это было невыносимо. Видеть, приходить, уходить и знать, что ты ничего не можешь сделать.

Через несколько лет мама забеременела мной. Ездили ли они потом к Леше? Я не знаю. Но я знаю, она чувствовала, что со мной что-то происходило. Интересовалась: «Что случилось? На работе проблемы?». Я отвечала: «Просто грустно». Она обнимала: «Все наладится, не переживай».

— Обиды больше нет?

— Ее и не было — ни на маму, ни на папу. Чем больше я думала об этой истории, тем меньше злилась на них. Они потом развелись, но у меня было счастливое детство и самые лучшие родители. Они дали мне все, что могут дать взрослые дочке. И кто знает, как бы все сложилась, поступи они иначе.

«Мы с ним очень похожи: даже дуемся и обнимаемся одинаково»

Лешка — клевый, спокойный и добрый. Мы с ним очень похожи по характеру. Говорим, даже дуемся и обнимаемся одинаково.

Но сразу видеться с ним было сложно. Первое время я приезжала и просто рыдала — слезы радости и грусти. Психологи в интернате объясняли: это нормально — эмоции должны найти выход. Предупреждали: так может продолжаться год, но я справилась быстрее.

Больше я не грущу. И вообще, когда мы только познакомились, мне хотелось подарить ему все на свете. Так, я думала, можно возместить недостающее тепло. Все спрашивала у него: «Что бы ты хотел?». А он всего только йо-йо попросил. А еще брат любит красный цвет — сколько было счастья, когда я привезла ему красные носки, кепку и кофту.

Сначала я хотела забрать его к себе. Думала, дома ему будет лучше, а потом остановилась — не нужно. Нельзя вот так ворваться к человеку в жизнь и все изменить. В интернате ему хорошо, его там никто не обижает. Там его друзья. Представляете, он живет в блоке с ребятами, с которыми они с детства воспитываются. Сотрудники большие молодцы, что их не разлучили. У этих взрослых малышей там свой мир. Мир, где они идеально понимают друг друга.

Да и социальная жизнь у них активнее, чем у меня. Ездят в театры, у них проводят церковные службы, этим летом Лешка даже в лагере был.

А дома что? Четыре стены — и я все время на работе.

Мы с ним мечтаем, что когда-нибудь, когда у меня появится свое жилье, я смогу забирать его на выходные.

А пока зима, мы играем и рисуем в отделении, а летом выйдем во двор. Там у них на территории отличная беседка, можно посидеть, поболтать. Но брат больше любит, когда мы с Сергеем берем мяч и все гоняем в футбол. Тут же сходятся его друзья, и у нас набираются две большие команды.

…Я бываю у него почти каждое воскресенье. У Леши нет часов и календаря, но он точно знает, в какой день мы должны встретиться. Случается, заезжаю в субботу, и он такой: «Что за непорядок?».

Всегда расстраиваюсь, если приехать не получается. Знаю, он ждет и плачет. Откуда знаю? Ребята из интерната рассказали. Однажды даже ругала их, когда напугали брата, что я больше никогда не появлюсь. Долго успокаивала его после того случая, просила не верить мальчишкам.

Мне очень помогает Сергей. Когда я болела, он сам ездил к Леше, включал видеосвязь на вайбере, и мы общались.

— Когда вы с Лешей, бывало, что мама звонит?

— Да, она часто меня набирает, спрашивает, как дела.

— И что тогда?

— Я отхожу, и мы общаемся, или прошу перезвонить. Расскажу ли я ей когда-нибудь об этой истории? Не знаю. Я люблю и маму, и Лешу, и хочу, чтобы они были счастливы. И если для этого мне нужно жить с маленькой тайной — пусть. Тепло, которое я получаю от них взамен, того стоит.