Не стыдно не знать, или У нас есть Гугл

Источник материала:

Разумеется, я не обо всех. Лишь о тенденции, с каждым годом захватывающей все большее число людей. И самое пагубное — что захватывает она людей молодых.

Догадываюсь: на форуме развернется то, что некоторые по наивности считают «дискуссией» — и что на деле оборачивается злобными наскоками на автора статьи и друг на друга. Знаю и аргумент: «я и мои друзья не такие» или «мои дети и их друзья — не такие». Аргумент не срабатывает: вы видите лишь своих детей и их друзей, а я нахожусь в другой позиции. В педагогике — и уже около тридцати лет. В высшей школе — двадцать семь.

Перед моими глазами — уже третья генерация молодых людей, получающих высшее образование. Сотни ежегодно. Потому какие-то тенденции мне виднее, чем любящим родителям и их детям. То же видно и другим педагогам — вузовским и школьным.

Когда-то я спросила моего бывшего студента — он моложе меня лет на пятнадцать-семнадцать: «Денис, скажите, почему так: с вами я могу говорить на одном языке, а с теми, кто моложе вас лет на семь, — уже нет?». Он ответил: «С теми, кто моложе меня лет на семь, я и сам не знаю, на каком языке говорить».

Это было давно, но запомнилось. И хотя с тех пор я неоднократно встречала и встречаю молодых людей, опровергающих этот тезис, — умных, горячих, жаждущих знаний — чаще это исключения.

Дело не в обычном конфликте отцов и детей, на который привычно списывают проблемы, цитируя навязшие на зубах афоризмы римлян. Конечно, извечную проблему «отцы и дети» пальцем не заткнешь. Но в чем она заключалась? В вопросах моды, сексуальности, в конформизме отцов и их страхе перед власть имущими — и смелости молодых. В молодом горячем «я», жаждущем улучшить мир — и в опасливом опыте «предков» по принципу «как бы чего не вышло». Сейчас нередко бывает наоборот — во всяком случае, с последним.

Дело не в отцах и детях, а в сломе эпохи. Когда от «хочу все знать» был совершен переход к «не грузись». От «за нами будущее» — к «я ни на что не влияю, и слава Богу». От «сеять разумное, доброе, вечное» — до «какое мы имеем право провозглашать ценности, мешая людям выбирать свои». Лейтмотивом всего этого предполагалось отстаивание личной свободы мышления. Но когда высокая культура отказывается нести ценности, человек теряется — и эту функцию подхватывает массовая культура. Свобода выбора превращается в зависимость — только уже не от сложных философских проблем, а от телевидения, компьютерных игр, блокбастеров и фейковых новостей про звезд. Как некогда написал об этом Дмитрий Быков в применении к Верке Сердючке:

«Народ за нее голосует ногой, инстинктам своим потакая. Вы, видимо, ждали свободы другой? Напрасно. Свобода такая. Для умных и грамотных дело — труба; простор воровству и безделью… Сегодня, я думаю, Делакруа Сердючку избрал бы моделью».

Были краткие периоды, когда поколения (пусть не поголовно) сливались в общем порыве к свободе — шестидесятые и девяностые. Именно в девяностые мои студенты говорили: «Я буду поднимать экономику Беларуси», «Я создам новый театр», «Я напишу роман про отца-коммуниста и сына-панка». И многое другое, подобное, слушала я в обшарпанных аудиториях, где даже мел был в дефиците.

Сейчас среди преподавателей принято за глаза нежно называть студентов «детьми». Тех я считала не детьми — коллегами. Коллегами по будущему.

Насколько мне известно, не всем удалось воплотить свои мечты — из-за обстоятельств — общественных или личных. Но в этом звучало юное «Я»: «моя мечта», «мое дело», «моя ответственность». Сейчас «Я» все чаще звучит иначе: «мне неохота», «меня все это достало» (что не значит, что говорящий будет выступать против того, что «достало»), «а я тут при чем?», «моя мечта — иметь дом в Швейцарии» и т.д. Кстати, чтоб вы не думали, что последнюю фразу я придумала: как раз она имеет конкретного автора.

Помню, на семинарском занятии по культуре повседневности дала задание: сделать презентацию своего личного пространства. Сперва были замечательные презентации и пояснения — от юноши, живущего в однокомнатной квартире с родителями-художниками; от девушки, делящей комнату с братом (было видно, что в комнате обитают представители двух разных миров); фотографии «общаги» и сравнение ее с коммуналкой. А потом пошло соревнование: чья комната больше и дороже обставлена, у кого пышнее ковер, у кого висят фото котят в золоченых багетах, у кого консьержка при входе в подъезд … ну, вы поняли… Больше я этого задания не давала.

Итак, что приобрелось, что утратилось? Приобрелась свобода, все чаще понимаемая как произвол: «чего моя левая нога захочет». Утратилось чувство ответственности и за себя, и за других. Не в чести и греющая многие поколения цель — быть энциклопедически развитым человеком. И хотя в отличие от отцов и дедов современные молодые неплохо владеют английским, книжек большинство не читает не только по-английски, но даже и на родных — русском и белорусском — языках. В книге «Как написать дипломную работу» Умберто Эко пишет о том, что литературу для диплома надо читать на языке оригинала. Ха! Когда я проверяю дипломы на плагиат, я редко нахожу там более 15%-25% уникальности. А уж если учесть, что ворованные фрагменты текста не согласуются с другими ворованными же — возникает ощущение грубого взятия «на понт», как говорили мы в нашей юности. Добавлю: по той же модели нередко пишутся и диссертации. Вы думаете, это мой личный опыт? Судя по тому, что говорят и пишут преподаватели и учителя других вузов и школ, он всеобщий.

Деталь. В 1990-е лучше всего в учении успевали студенты из крупных городов. В нулевые — ребята из провинции. Теперь — из маленьких райцентров и деревень. Да, их познания неглубоки, но они пока что тянутся. Из крепкого середняка можно сделать образованного человека, из безграмотного самовлюбленного «мажора» — нет.

«Им не стыдно не знать!» — в отчаянии сказал блестящий режиссер Кама Гинкас, когда его спросили об отличии нынешнего поколения учеников от предыдущих. Это правда. Есть молодые интеллектуалы, но прискорбно мало. Есть и их успешные подражатели (этих больше): научиться козырять постструктуралистской терминологией и цитатами из Бодрияра — дело нехитрое. Те, 1990-х — начала нулевых, были, возможно, наивнее, но как же они рвались к непознанному! Они мечтали о целостной картине мира и были чувствительны к противоречиям. Они понимали, что рядом нельзя ставить две красивые и опровергающие друг друга фразы — и довольствоваться их броскостью. И они знали: будущее за ними. За ними страна. Им придется принимать вызовы — и отвечать на них.

Где они сейчас? Часть в эмиграции, часть во внутренней эмиграции, часть начала обустраивать свой маленький мирок — и преуспела, часть не преуспела — и сидит на форумах, поливая преуспевших. Лишь малое число пробивает и создает культурные инициативы и волонтерские проекты. Слава Богу, они есть.

Но вернемся к тезису «не стыдно не знать». Разделяющие его — в большинстве. Раньше было стыдно не прочесть новый роман Василя Быкова, Битова или Апдайка, не пойти на гастрольный концерт в филармонии или на премьеру в «Купаловский». Перед кем? Перед собой. Перед друзьями. Перед неким воздушным «общественным мнением» интеллигенции. Хватали знания, где могли. Знакомый, ища индуистский термин (Гугла не было), на недели закопался в библиотеку, попутно подняв огромный пласт индийской культуры. Другой выучил латынь, чтоб прочитать Марка Аврелия и Августина Блаженного в подлиннике. Третий… Да много их было, всех не припомнить…

Не так давно я выяснила, что ни один человек на курсе гуманитарного вуза не читал «Медного всадника». Когда я возмутилась, меня спросили: «А кто автор?». Когда я написала об этом в Facebook, мне возражали — обычно двумя способами. Первый: «А вы в такие-то игры играть умеете?». Второй: «Это не наше, не европейское, это их, русское. Зачем это белорусам». В игры я играть не умею, что да — то да. Но то, что поэзия и компьютерная игра ставится на один уровень, показалось диким. Будто из Салтыкова-Щедрина: «Чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать». Что касается «не нашего», то, во-первых, «Медный всадник» — это давно уж всемирное достояние, а во-вторых, сами вопросы поэмы: человек и власть, обыватель перед лицом катастрофы — что ж более современно, что общечеловечно? Можно подумать, те, кто говорит «не наше», читает Купалу, Жилку, Дубовку, Стрельцова, Сыса и мн. др. Как и Рильке, и Одена, и Элиота; как и Бодлера, Верлена, Рембо; как и Галчинского, Тувима, Стаффа; как Забужко и Жадана. И это — уж не говоря об истории, философии и серьезной психологии. Список «чего не читает наша молодежь» можно продолжить до «плюс бесконечность».

Что же читают? Так называемые «мотивирующие книжки»: как преуспеть за сто дней, как научиться достигать своего, как стать успешным и богатым… А еще поп-психологию — Луизу Хей, например.

Безграмотность подчас доходит до абсурда. Несколько примеров из практики. «На старобелорусский Библию перевел Мартин Лютер». «МХАТ создали Немирович и Данченко». «Во время Великой Отечественной войны войсками руководили Ленин и Сталин». «Шекспир — американский писатель». Говоря словами американского писателя Шекспира: «Что им Гекуба?». У них есть Гугл. Когда-то казалось: это панацея от незнания. Надо лишь указать, где искать информацию — и все. Но, во-первых, большинство не в состоянии разобраться в качестве информации. Во-вторых, многие и не догадываются, что искать: и если дано задание — найти материал к теме «Ренессанс», то мало кто будет копать странички, где упоминается «Возрождение». Конечно, легко выйти в Вики и сопоставить два наименования — но это лишний «клик», а на современного пользователя действует «закон одного клика»… Помню девушку, писавшую у меня диплом про шестидесятников: почти на каждой странице было слово «ковбойка». В какой-то момент контекст его употребления меня удивил. «Что это такое — ковбойка?» — спросила я. «Ну, не знаю, шляпа такая», — ответила она. Разумеется, можно (а ныне и нормально) не знать, что такое «ковбойка». Но нельзя пользоваться словом, которого не знаешь, потому что ленишься залезть в Гугл.

Что еще бросается в глаза? Осторожность. Это касается как и нежелания отстаивать собственное мнение, так и отсутствия интереса к событиям в стране и за рубежом. Большинство наших молодых живет повседневностью. Иногда мне кажется, что в смысле жажды жизни, желания нового мы, их родители, младше их. Слишком уж они житейски умудренные.

Так, относительно мигрантов мнение моих студентов разделилось в пропорции 1:4. Думаю, вы догадались, чья взяла. Главными доводами были следующие: «мигранты разрушают стабильность» и «нам и самим мало». Вспомнила друга — шведского профессора на пенсии, благодарного университету за то, что ему дали кабинет, где он мог бы учить мигрантов шведскому языку и — попутно, незаметно — этике западного поведения. А ведь именно молодые, как бы, ратуют за западные ценности.

Впрочем, стремление к западным ценностям (понимаемым по преимуществу в утилитарном ключе) причудливо сосуществует с влечением к «сильной руке». Вспоминаю спор между коллегой в возрасте под шестьдесят и студентом. Спор был об Украине и России — в период накала их противостояния.

— Мы должны быть с Россией, она не даст нас в обиду! Крым их, а когда мы будем с Россией, станет и наш, — горячился третьекурсник.

— Ты хочешь сказать, что более сильный сосед может прийти в твою квартиру и отхватить твою комнату? — с усталой печалью отвечал коллега.

Победил третьекурсник: он громче кричал.

Когда уже в другом вузе, где я вела иной курс, девочка вышла к доске и начала читать свое эссе об Украине — сбивчивое, нелогичное, горячее, — я пожалела, что этого не слышит тот мой коллега. Но надо было видеть лицо девочки. На нем читался вызов — как будто она преодолела множество преград, чтоб выступить. Было видно: ей нелегко это далось. Почему? Ведь ничего «крамольного» в докладе не было! Может, потому, что остальные написали эссе про старушек, которым не помогли перейти через переход, о вреде курения и пользе ЗОЖ? Наши дети, минуя поколение отцов, которые глотнули воздуха 90-х, взяли на вооружение опыт дедов — тишком да молчком.

Не стоит приводить в пример тех, кто ведет себя иначе: их имена известны, но они — на фоне девятимиллионной страны — наперечет. Да и мотивы у всех разные…

Каковы разделяемые ценности молодежи, судя по опросам? И независимые, и государственные социологи сходятся в таком наборе: здоровье, материальное благополучие, семья, любовь и дружба. Почти 70% выбрали личную безопасность. Далее следуют интересная работа (разумеется, хорошо оплачиваемая), образование, стабильность, мир во всем мире. А что? Хорошие ценности. Только среди них нет ценности свободы, ответственности за страну, справедливости, самореализации, помощи инвалидам и старикам… Вероятно, их не было заложено в опроснике (хотя в ряде опросников есть пункт «другое»). Однако боюсь, что даже будь соответствующие пункты включены — ответы находились бы в самом конце списка. Потому что свобода и спокойная жизнь — взаимопротиворечивы, ответственность за страну делегируется исключительно государству, инвалидов мы в упор не видим и т.д.

Ярко выражена тяга к образованию, но не будем обольщаться: если в стране высшее образование стремится получить 90% молодежи — то у половины речь идет «о корочке» и/или об установке «все получают, и я получу». Зачем высшее образование 90 процентам жителей страны — такой вопрос не ставится. С каким числом баллов принимают на платное? С семью из ста, что ли? В тот год, когда поступала я, на мою специальность был конкурс — восемь человек на место. А в мединституте или на физмате вообще зашкаливало.

Не ставится и вопрос о правильности сокращения учения до четырех лет: он давно уже решен. К третьему курсу студенты, пройдя через сонм общеобразовательных предметов, начинают вникать в специальные, а через полтора года «уходят на диплом». Дело сделано.

В итоге мы получаем не интеллигенцию и даже не «образованцев» (презрительный термин Солженицына), а людей с «корочками». А нужно ли что-то другое? И кому? Студенты прагматичны и знают, что образование им вряд ли понадобится: скорее всего, они будут работать в офисе, где не нужны ни история, ни философия. Сферы образования и профессии разошлись далеко-далеко. Но ведь образование не только утилитарно. Эпохи, когда фундаментальные образование и наука не в чести, — всегда эпохи проигрыша: в момент, когда возникает серьезный вызов для страны и людей, ответить на него некому, ибо все знают лишь свой узенький участок деятельности. Если вообще знают.

Вспоминаются восьмидесятые: когда на дипломные спектакли тогдашней «театралки» собирались толпы; когда на лекции по философии Александра Грицанова ломились студенты не то что нескольких курсов, а разных, в том числе технических, вузов; вспоминаются 90-е — когда на лекции Галины Синило, Альмиры Усмановой, Андрея Горных в РИВШ вместе со мной ходили муж-программист и подруги; вспоминаются нулевые — тогда уж и на мои собственные лекции в БГУКИ наведывались не только мои студенты. Теперь такого нет. Ведь наши предметы были призваны расширять горизонты личности, а не конвертироваться в дензнаки — чем проще, тем лучше. Идея «интересно, потому что развивает» давно заменилась идеей «интересно, потому что развлекает», а развлекаться можно куда менее затратными для напряжения «извилин» способами.

Подчас создается ощущение, что весь массив мировой культуры заменен бизнес-тренерами, разнообразными коучами и поп-психологами. Не имею ничего против них — всех вместе и каждого в отдельности. Имею — против тех, кому этого достаточно.

Иногда в соцсетях захожу на аккаунты людей из этой новой генерации: перепечатки хохмочек, роз с «мимимишными» надписями, котят, фотографии еды и себя в виде «секси-секси». Иногда — умилительных деток — своих или чужих, откуда-то с ADME.ru. И если даже речь идет о путешествии — то чаще всего рассказ о нем ограничивается селфи на фоне общеизвестных, культовых пейзажей (Миланский собор, Эйфелева башня, Вестминстер), пляжные фото или та же еда.

К нашему счастью, есть и другие. Есть! Но не они задают тон эпохи.

Впрочем, постепенно прикладной пластиковый мир приедается. И после тридцати пяти, сорока, сорока пяти лет остро встает вопрос: на что я разменивался? На драки в соцсетях? На фотки из ресторанов? На бытие офисного планктона? Хорошо, если человек поглощен семьей — но дети вырастают. Хорошо, если у тебя дом в Швейцарии — но сам по себе он счастья не приносит. Хорошо, если ты имеешь возможность путешествовать — но не фланировать в отельном браслетике, знаменующем «все включено». И потом, из отпусков надо возвращаться. Куда? Туда, где предыдущие поколения так много хотели сделать — и не смогли… Но как написано в очень хорошей книге: «Я хотя бы попробовал».

Я пробовала учить вас, дорогие студенты. Пробую без малого тридцать лет. Раньше я надеялась на то, что свои знания захочет углубить половина. Потом — что четверть. Теперь — что 10−15 человек из ста. Буду пробовать, даже когда останется один. Пока ниточка «учитель — ученик» не порвется окончательно.

Разумеется, можно винить педагогов. Не увлек, не заинтересовал, в работе не пригодилось… Но невдомек, что пригодится в жизни — в самых неожиданных ее поворотах, например, при смене профессии. Однако вы ведь мне не поверите, не так ли? Сейчас, во всяком случае. И вновь возвращаясь к возгласу Камы Гинкаса. Не знать — стыдно. И наши молодые (которых — открою тайну — я все равно люблю) это когда-нибудь поймут. Не все. Кто-то. Возможно, с годами это число увеличится. Впрочем, хотя до старости еще далеко, я не уверена, что застану это «время прекрасное». Но пробовать стоит.

Причины явления будут проанализированы в одной из следующих статей автора.

Теги: Новости