Темно-синие телогрейки, жестяные тарелки, звонок домой по расписанию и колючая проволока — теперь все это хоть и в прошлом, но оно не отпустит уже никогда. И с ним придется жить, доказывать себе и родным: это была единственная ошибка в жизни, и обошлась она слишком дорого — лишением свободы. Во всем мире смотрят белорусское документальное кино, которое сняла в гомельской женской колонии Анастасия Мирошниченко. Две героини «Дебюта» Алина и Оксана рассказали TUT.BY, смогли ли они уснуть в первый день на свободе. Что чувствовала молодая мама, рожая своего первенца под конвоем? И почему колонию они считают хорошей школой жизни?
«Могу быть не согласна с этим хоть тысячу раз, но что толку»
Алина, 28 лет. В 2014 году была приговорена к двум годам лишения свободы за кражу. В колонии родила сына. Освободилась в 2016 году.
— Конечно, давайте встретимся! Это родные стесняются моей истории, а я — нет, — быстро откликается на предложение о встрече 28-летняя Алина.
В уютное кафе забегает миниатюрная девушка, копна волос собрана в высокую прическу, на лице — широкая улыбка. Говорит Алина громко, быстро, эмоционально, не оглядываясь на посетителей, она и правда не стесняется своей истории. Два года девушка провела за решеткой в исправительной женской колонии № 4, к тому сроку Алину осудили по ст. 205 УК (Кража).
— За набор нижнего белья, — со смехом отмечает Алина. — Ё-моё, я украла два набора нижнего белья и купальник со стразами Сваровски, они потянули на 6 миллионов (600 рублей. — Прим. TUT.BY). Но я действительно совершила преступление и должна понести за него наказание. Тем более, моя статья предусматривала лишение свободы. Я могу быть не согласна с этим хоть тысячу раз, но что толку?
Алина и в фильме «Дебют» белорусского режиссера Анастасии Мирошниченко смеялась больше всех: на кадрах репетиции спектакля, в котором сыграли заключенные, в комнате, которую украшают новогодней мишурой, разговаривая с подружками, а если выражаться официальным языком — осужденными. «Дебют» — это документальная картина, в ней нет выдуманного мира, придуманных историй и судеб. На экране — будни исправительной женской колонии № 4, тревоги и переживания женщин, маленькие радости и слезы.
«Умирает кое-что здесь, когда нет рядом близких людей», — признается одна из героинь фильма режиссеру спектакля, тем самым объясняя, почему сцена с объятием мамы никак не получается. За два года разлуки она забыла и разучилась обнимать близкого.
Фильм «Дебют» появился в 2017 году, за это время многие героини успели выйти на свободу, некоторые — замуж, а Алина, например, обрела новую любовь.
«В роддоме конвоиры становятся другими людьми, сразу меняются»
— На момент суда была на второй неделе беременности, но узнала об этом уже в колонии. Что делать? Безусловно, рожать! — вспоминает Алина. — Засыпала и просыпалась в руках с Уголовно-процессуальным кодексом, писала во все инстанции с просьбой освободить. Везде получила отказ. Оказывается, ребенок в нашей стране не аргумент. Да, я украла, но ведь не сделала ничего такого, кому бы сильно навредила. А потом поняла, в колонии тоже есть жизнь: работа, библиотека, досуг, аптека, больница. Есть все, так чего не жить? Тем более, не нужно ничего решать, там все за тебя продумали.
Маленький Марк появился, когда его мама отбывала наказание.
— Сидит уже? — спрашивает в кадре фильма одна из девушек Алину, когда та возвращается от малыша.
— Давно! С самого рождения! — отвечает молодая мама, и подруги начинают смеяться, понимая, слово «сидит» у них вызывает только одну ассоциацию.
— В роддом меня вез конвой, еще говорила: «Ну вы, девочки, даете, из меня такой спринтер сейчас! Прямо возьму и убегу». Меня положили в обычную палату, в коридоре все время находились конвоиры. Если мне надо в туалет, меня сопровождали. Понимаете, в роддоме конвоиры становятся другими людьми, сразу меняются. Такое же было, когда нас из колонии везли в театр играть спектакль. Они вдруг перестают называть тебя по фамилии, обращаются только по имени, спрашивают, вдруг что-то надо. В такие моменты снимают с себя форму и все, в гражданке это другие люди. Помню, как конвоиры за нас переживали, когда мы ехали ставить спектакль, смотрели на нас на сцене. И ты понимаешь: у людей такая работа, они переступают порог колонии и должны соответствовать. А на самом деле у них есть своя жизнь, они могут понимать, сострадать. В такие моменты ты не чувствуешь себя осужденной, просто женщиной, — рассуждает Алина.
После родов Марка забрали на обследование, и молодая мама смогла его увидеть только через два месяца. Это время для Алины стало самым сложным: она не могла позвонить в больницу, узнать, что с ребенком. Нужно было ждать, а ожидание сводило с ума.
— Я была в таком состоянии! Готова штурмовать колонию: «Отдайте ребенка!». Включилось что-то неконтролируемое, животный инстинкт. Видя, что со мной происходит, Лена (одна из героинь фильма — Прим. TUT.BY) предложила пойти в клуб, чтобы справиться с эмоциями. Там были мероприятия разные, мы писали сценарии, и это отвлекало, — рассказывает Алина.
«Я отдирала от себя Марка. И так дважды в день»
Когда Марка привезли в колонию, еще месяц молодая мама смотрела на него через стекло. Малышу предстояло пройти очередное обследование. А затем Алине выделили в день два часа, чтобы быть с ребенком.
Прогулка заключенных с детьми в колонии. Кадры из фильма «Дебют», режиссер Анастасия Мирошниченко, продюсер Виктор Лобкович
— Один час до работы, один после, — уточняет Алина. — У детей там свой график, с ними занимаются логопеды, специалисты, занятия идут целый день.
— Марк вообще понимал, что вы мама, а не одна из многих женщин, которые с ним занимаются?
— Конечно! Знаете, какой самый кошмарный момент? Когда ребенку уже год, он все осознает, понимает и начинает тебя, маму, ждать. Дети становились возле двери и ждали… И если я приходила не первая, Марка была слышно на всю колонию. Когда появлялась, он так радовался, кричал: «Мама!». И через час нужно отдать его другой тете, несешь на руках на второй этаж, а он не хочет уходить от тебя, я отдирала Марка от себя, — впервые за все время нашего общения улыбка с лица Алины исчезла, слезы хлынули по щекам, она стала их вытирать, бесполезно. Мы коснулись самого болезненного момента.
— Это кошмар, который ты не можешь изменить. Стоишь и понимаешь: это невыносимо. И так дважды в день. В такие моменты понимала: прежней жизни больше не будет, приоритет расставлен в пользу сына. С тех пор не могу ходить с Марком в поликлинику на прививки, он заплачет, и я сразу мысленно переношусь в колонию. Поэтому мама ходит с ним везде, где у него могут быть слезы.
— Вы помните свой первый день на свободе? От нахлынувших эмоций смогли вообще уснуть?
— С того момента прошло больше двух лет, первый день был очень сумбурным. Хотелось со всеми поговорить, все рассказать. Я пришла в квартиру, а в комнате уже сделан ремонт, стояла детская кроватка. Покупала и уложила Марка спать, и всю ночь слушала как он спит, сопит, дышит. Это была первая ночь, когда я была рядом с ребенком! И наконец-то тишина. Нет больше 36 разных женщин с тобой в одной комнате, — рассказывает Алина. — На второй день мама убежала на работу, и я осталась с сыном наедине. Мы стали смотреть друг на друга и не знали, что с этим делать. Я же никогда в жизни его не кормила, не укладывала спать, все это делали сотрудники колонии. Мне было разрешено только играть с ним. Стала звонить маме каждые пять минут с простыми вопросами: как сварить кашу? Как ее впихнуть Марку? Когда нужно укладывать спать? Он тоже смотрел на меня с удивлением, до этого рядом с ними были дети, а теперь только я.
«Мне эти два года в колонии были жизненно необходимы»
Сейчас Алина без сомнений и колебаний говорит, что быть мамой это «колоссальный труд». У них с Марком сразу не случилась красивой истории воссоединения мамы и сына, они друг друга изучали, подстраивались, наблюдали друг за дружкой, отстаивая свои интересы и приоритеты.
— Этот период продолжался достаточно долго, потом Марк начал разрушать все вокруг себя, топить мои телефоны, ноутбуки. Я заводилась с полуоборота, начинала верещать, жаловаться маме: «Смотри, что он наделал!», — уже со смехом рассказывает Алина. — А потом был принят закон в семье, по которому мы вообще не кричим на ребенка, никаким образом не наказываем. Сами виноваты. Он же очень хотел играть, ему было интересно, как эта штука тонет в унитазе, как она ломается, разбивается, и Марк просто не удержался. И я научилась терпению, пришла к пониманию того, что это мне придется подстраиваться под ребенка, потому что делать так, как хочу я, уже не получится.
Есть в фильме кадр, который затронет любого зрителя. Встречая Алину с сыном возле колонии, ее родные берут за руки Марка со словами «Пойдем домой!», малыш разворачивается и уверенно шагает … на крыльцо исправительного учреждения.
— Марк вообще не помнит, что когда-то жил с вами в колонии?
— Он это воспринимал по-другому, рядом с ним было много детей. Оказавшись дома, ему было невыносимо скучно со взрослыми, сын привык к общению. Марк очень хотел к деткам, поэтому первое время гуляли на улице по пять часов. И мне пришлось рано отдать сына в садик, когда ему было 2 года и 3 месяца.
Пока мы разговариваем, приходит время забирать Марка из детского садика. Алина набрасывает куртку, укутывается шарфом, и по морозу мы бежим за ребенком.
— Знаете, если бы была возможность открутить время назад и что-то изменить, не меняла бы. Мне эти два года в колонии были жизненно необходимы, — не скрывает Алина.
«В казино в день могла зарабатывать тысячу долларов»
— Откуда такая благодарность? У вас было так много проблем в собственной жизни до задержания, что понимали: пора что-то менять, но сами не могли?
— Я жила и не догадывалась — мои приоритеты неправильные. После школы стала работать крупье в казино, чтобы оплачивать высшее образование. И вот тут началась самая большая проблема: пошли большие деньги. Мне захотелось пробовать все. Когда уволилась из казино, возможностей стало меньше, запросы остались теми же. А еще вышла замуж не за того парня, — за улыбкой Алина и шутливом рассказе о супруге скрывается история про наркотики.
Пока девушка отбывала наказание, муж просто исчез, они не написали друг другу ни одного письма. Выйдя на свободу, Алина не только оформила развод, но и вычеркнула супруга из свидетельства о рождении Марка.
— Кража нижнего белья — глупость, которой не могу найти объяснения. Я до колонии и после — это два разных человека, — уверенно говорит наша собеседница. — Там я стала самодостаточной, поняла: не надо ни за кого цепляться. Когда отправили в швейку (швейный цех. — Прим. TUT.BY), думала: «Да, ну! Эта работа точно не мой уровень». В казино в день могла зарабатывать тысячу долларов. Но потом стала получать удовольствия от шитья, мне это действительно нравилось! Стало понятно, нет таких работ, которых я не приму, и нет слов «не могу», есть «я ленивая скотина».
— Вы о колонии говорите только хорошо, а как же убеждение, что она ломает людей.
— Это происходит после 3−5 лет там нахождения, человек перестает понимать, как люди общаются в социуме, как дальше жить в семье, как вести себя с собственным ребенком. Что сказать, что посоветовать, он же может спросить: «Мама, где ты была, когда была мне нужна?» И это основной страх женщин.
— За два года нахождения там, ни разу не чувствовали, что в вас что-то надломилось?
— Колонию можно воспринимать по-разному. Один способ — когда ты сидишь и чувствуешь себя ненужным и несчастным, а второй — когда даешь себе пинка под зад, анализируешь, что сделал неправильно, начинаешь вспоминать ошибки и работать над ними.
«Шла на суд без вещей, в полной уверенности, что меня не возмут под стражу»
— Не каждый может взять ответственность за свои неудачи на себя, проще кого-то обвинить.
— Знаете, как больно в себе ковыряться? Когда я четко поняла, что так жить больше не хочу, стало неинтересно сидеть и страдать. Я же шла на суд без вещей, в полной уверенности, что меня не возьмут под стражу. Взяли. Тогда и поняла: мне придется пройти этот путь и никуда от этого не деться.
Обед в колонии. Кадры из фильма «Дебют», режиссер Анастасия Мирошниченко, продюсер Виктор Лобкович
— Ваша мама попала на кадры фильма, встречая вас с Марком возле колонии. Со стороны кажется, она не бросила вас в трудную минуту, поддержала.
— Мама меня очень любит, но у нее странная любовь. Она помогала, пока я отбывала наказание, присылала все необходимое Марку, не сказала поперек ни слова, когда я позвонила и сказала: «Я беременна, буду рожать, и это не обсуждается». Она ответила: «Финансово помогу всегда, на душу мою не рассчитывай». За два года мама не написала мне ни одного письма. Она из тех людей, кто не верит словам, ей нужны действия.
— Но ведь должен быть человек, который вас на свободе поддерживает, и вы это знаете, вам с этим легче.
— Нет, я попала в колонию, и все связи оборвались. Мне это было не нужно, это было время работы над собой. Заполнила свой день максимально, график был плотный, я все время куда-то бежала. В основном женщины в колонии живут тем, что обсуждают в курилке последние сплетни и совершенно ничего не хотят делать. Их не заставить выйти в нерабочее время пошить, им это не надо. Они сидят и просто ждут, когда выпустят. И так 90%. Администрация колония не консервативных взглядов, мы писали сами сценарии, они давали возможности их реализовать. Там способствовали, чтобы мы всячески и творчески развивались.
Режиссер Анастасия Мирошниченко стала первой и единственной подругой Алины, когда та покинула стены колонии. Она разучилась общаться с людьми, находить общие темы для разговоров, жить жизнью, в которой люди не связаны с криминалом. Потом у Алины появились не только новые друзья, но и новая любовь. Сейчас девушке предстоит операция на сердце, она не унывает, говорит, сразу после больницы начнет искать работу.
— Мамочка! — бежит навстречу молодой маме улыбчивый Марк, только увидев ее на пороге детского сада. Малыш нежно обнимает Алину, гладит ее по голове, целует, она за минуту умудряется сказать ему десятки нежных слов. И этим двоим хорошо вместе. Она берет его за руку и они вместе шагают по улице. Посторонние даже не догадываются, что вполне себе обычная картинка еще два года назад была для Алины несбыточной мечтой.
— Марк сделал многое, растопил сердце бабушки. Конечно, у мамы есть страхи: в моей жизни опять появится что-то неправильное. Она еще не верит, что я непреклонна в своих позициях. Думаю, мама будет жить в страхе всегда, — признается Алина. — После выхода фильма «Дебют» в социальных сетях многие пишут, что остались под большим впечатлением: «Если вам понадобится когда-нибудь помощь, обращайтесь. Мы люди простые, но поможем». Я сама плакала, когда смотрела фильм, есть такие моменты, которые не просто под кожу, а гораздо глубже. И проживать их еще раз и еще сложно.
От грустных размышлений нас уводит Марк, он подхватывает во дворе какую-то палку и начинает заразительно смеяться. Алина берет малыша за руку, и они скрываются в лабиринте одинаковых многоэтажек, дома их ждут бабушка и молодой человек Алины.
«В колонии снился родной запах Березины»
Оксана, 38 лет. В 2011 году за «разбой, совершенный группой лиц» была приговорена к 6,5 годам лишения свободы. Освободилась в январе 2018 года.
За шесть с половиной лет отсутствия дома у Оксаны умерла мама, выросла дочка, разбежались все друзья. Точнее, почти все, рядом осталась только Ирина. Она единственная, кто не отвернулся, не вычеркнула ее из своей жизни, а протянула руку помощи. Даже на интервью они приходят вместе, так наша героиня чувствует себя более уверенно.
— Первое время не могла ходить по улице, подняв голову, казалось, прямо на лбу написано: «Только вышла из колонии». Лишь недавно это чувство прошло, — говорит 38-летняя Оксана.
Мы встречаемся в ее родном городе как раз накануне знаковой даты — в январе 2018 года Оксана освободилась и вернулась в Бобруйск. По признанию женщины, годы в неволе дали о себе знать, даже внешне она изменилась
— Постарела, — вздыхает Оксана. — Я выросла на берегу Березины, там такой воздух! Он настолько мне родной, что снился в колонии.
— Помню, как мы шли в первый день ее свободы, еще были далеко от дома, а она уже кричала: «Слышишь, слышишь, пахнет Березиной!», — подключается к беседе Ирина. — Как по мне, был обычный запах угля и брикета.
Свое освобождение Оксана представляла много раз, после отбоя присушивалась к стуку колес поездов на железной дороге и шептала подруге: «Этот поезд идет на Бобруйск, скоро он будет моим». А когда пришло время возвращаться, ее ждала пустая квартира.
— Мы поговорили с мамой, на следующий день ее не стало. Дочка осталась одна, моя тетя оформила опекунство, — рассказывает TUT.BY Оксана.
«Появилась плохая компания, странные знакомства. Боженька смотрел на это все и решил преподнести урок»
Оксана росла в семье железнодорожников, после смерти отца они остались с мамой вдвоем, и женщина баловала единственного ребенка, даже тогда, когда Оксана стала взрослой.
— Я не работала, а зачем? Мама содержала и меня, и мою дочку. Позже появилась плохая компания, странные знакомства. Думаю, боженька смотрел на это все и решил преподнести урок. Накануне задержания приснился сон, будто заблудилась в родном городе, передо мной церковь и навстречу идет старенький дедушка с чемоданчиком, достает библию и протягивает мне. А потом получилось, что мы с компанией сидели, выпивали, ну и подрались, а я была соучастницей преступления. И так как это группа лиц, по статье «разбой» получила 6,5 лет лишения свободы. Когда услышала приговор, у меня был шок! Я жить не хотела! Казалось, это нереальный срок.
Заключенные играют спектакль, который поставили в колонии. Кадры из фильма «Дебют», режиссер Анастасия Мирошниченко, продюсер Виктор Лобкович
Когда дочка приехала первый раз ко мне в колонию на свидание, спросила: «Мама, тебя там никто не обижает?» Некоторым кажется, в тюрьме все ведут себя развязно, курят, плюют, ругаются. Конечно, это есть, но не носит массовый характер. Каждый находит себе кружок по интересам, кто-то читает книги, кто-то не делает ничего. Например, были 20-летние девочки, которых начальство гнало на занятие в школу, которую они не смогли окончить на свободе, а они не хотели. А еще было много девочек осужденных по наркотической статье, они все очень умные, из хороших семей, многое видели и им не хватало поддержки.
— Теперь вы можете сказать, колония для вас — это школа жизни, испытание, ужас, который с вами произошел?
— Это опыт и такая встряска мне была нужна, чтобы прочувствовать отношение к маме, к жизни, нужно было пересмотреть все. Думаю, года было бы мало. Хотя для женщины самый нормальный срок — три года, а потом теряется все. Я очень благодарна начальнице своего отряда Алле Владимировне. Она меня сильно поддержала, я не хотела быть в первом отряде, работать в раскройном цеху. В первом отряде сидят «дальнобои», женщины, приговоренные к большим срокам заключения. Хотя он считается элитой, кланом, — вспоминает Оксана.
— Тоже мне элита, там сидят женщины-людоеды, детоубийцы, — с ужасом в глазах говорит Ирина, подруга Оксаны.
— Как-то у меня не задалось в этом отряде, начальница отправила учиться на швею, потом на парикмахера. Она толкала меня везде, и в итоге я вышла на свободу с дипломами, потому что в колонии все время училась. А потом пришел режиссер, — Оксана о том периоде отзывается с особой теплотой. Репетиции помогли развеяться, почувствовать себя нужной, посмеяться. Особенно ей запомнились слова режиссера Алексея Бычкова, который постоянно повторял: «Вы же женщины, не забывайте об этом!», и устраивал заключенным маленькие радости.
Как-то принес сникерс, казалось, я вкуснее в жизни ничего не ела, успела даже вкус забыть. Если у кого-то был день рождения, режиссер дарил книгу, подписывал. Приучал нас к чему-то хорошему, — добавляет Оксана.
На кадрах фильма «Дебют» видно, как после премьеры спектакля режиссер поздравляет всех актрис и дарит им цветы.
«Приходил праздник, и девочки сразу закрывались в себе, старались не вспоминать»
— В мужской колонии, если человек отбывает наказание за педофилию, он сразу становится изгоем. В женской есть что-то похожее?
— Я бы не сказала. Возможно, женщины в душе презирают тех, кто убил на свободе своего ребенка, но внешне это не показывают. Незадолго до освобождения ко мне подселили девушку, вижу, у нее статья «убийство» и срок в 9 лет. Оказалось, она нанесла своему семимесячному ребенку 17 ударов ножницами. Говорит, это была послеродовая депрессия. Как она себя чувствует в колонии? Да нормально, ест, пьет кофе, ходит в столовую.
— В фильме осужденные украшали комнату к Новому году с песнями и шутками. В колонии есть место для праздника?
— Иногда кажется, что прошлой жизни не было, но эмоции накрывали, когда приходил Новый год, 8 марта, девочки вспоминали какие-то особенные даты, дни рождения. И сразу в себе замыкались, все убивали и старались не вспоминать: «Ай, я вообще не любила Новый год!». За время заключения отвыкаешь от простых человеческих вещей, прикосновений, обнимания.
— А чего вам еще не хватало в колонии?
— Хотелось надеть свою одежду, по правилам разрешены только черные вещи и темно-синие. Если где-то белая полоска, даже на пижаме, нужно закрасить маркером, чтобы не забрали. И зимой разрешалось иметь только пару колготок, одни стираешь, одни носишь.
А знаете, чего на самом деле не хватает осужденным? Мы не знаем своих прав, не знаем, куда пойти после освобождения. Например, мне после смерти мамы досталась квартира, а остальные? Было бы здорово, если бы в колонию приезжали юристы и объясняли, как заранее подготовиться к освобождению, куда нужно обратиться. Вдруг что-то случится с родными, что делать? И вот придет эта женщина домой, ничего не зная и не понимая, опять плохая компания рядом… А нам почему-то давали только смотреть ролики про наркотики.
Оксана уверена: ей участие в спектакле и съемки в фильме здорово помогли. В 2016 году ей изменили меру пресечения и отправили в Минск на «химию». Полтора года женщина жила в охраняемом общежитии, ходила на работу и только с разрешения начальника имела права выйти, например, в город раз в месяц на четыре часа.
— Первый раз, когда вышла на почту, закружилась голова: вокруг машины, светофоры, движение, — вспоминает Оксана. — Самое сложное на «химии» — после работы приходишь уставший, а прилечь на кровать нельзя, можно только сидеть на табуретке. В выходные подъем в 6 утра, и до 10 вечера или ходи по комнате, или сиди на стуле. Но если честно, «химия» помогла мне адаптироваться к нормальной жизни, я стала работать с обычными людьми, мне так было интересно их слушать. Они рассказывали про дом, семейные хлопоты и заботы, и мне очень хотелось мыть, стирать, убирать.
«Постеснялась прийти к дочке на выпускной и просидела на лавочке возле школы»
Самый большой страх для Оксаны все эти годы был, что скажет дочка. Девочке было 9, когда маму осудили за разбой, она выросла и теперь ей 15.
— Вот школа, где училась дочка, — показывает Оксана, когда мы прогуливаемся с ней по городу. — Мы вместе выбирали платье на выпускной, но я постеснялась прийти. Так и просидела на лавочке тут недалеко, ждала ее, а потом она выбежала с ленточкой «выпускница», такая счастливая!
Вернувшись в Бобруйск, женщина пошла сразу к тете, которая на время стала опекуном дочки.
— Я так переживала, думала, она будет меня винить, что я ее бросила. Сейчас точно что-нибудь выскажет. Ничего такого. Дочка всю ночь не могла уснуть, гладила меня, обнимала, смотрела в глаза. Ее так тянуло ко мне: «Мама, а давай сделаем это, а пойдем туда». Я попросила лишь об одном: «Солнышко, мы остались с тобой вдвоем. Мы нужны друг другу. А я даже не знаю, что ты любишь, помоги мне, пожалуйста». Она умничка, все поняла.
И Оксана сразу стала делать все, чтобы восстановиться в родительских правах. Она осталась работать на той фабрике, куда устроилась во время «химии», собрала все документы, заключения органов опеки, психолога из колледжа, куда поступила дочка, и выиграла суд.
— Еще сам прокурор удивился: не прошло и года, а я смогла сделать то, что многим не под силу. Мы с дочкой были так счастливы, она еще в шутку сказала: «Ну, все, мама, теперь я полностью на твоей шее», — смеется Оксана. — Но самым сложным на свободе было пойти к маме на кладбище. Почему-то казалось, она сейчас придет, надо только подождать. Когда она умерла, меня отпустили на похороны. Это был первый приезд в Бобруйск после суда.
«Дай подержу тебя за руку, ты пахнешь свободой»
Пока Оксана отбывала наказание на «химии», она успела побыть не в совсем обычной ситуации — еще раз вернуться в колонию, только уже в другом качестве. Ее пригласили сыграть спектакль в гомельскую женскую колонию, где она провела столько лет…
— Мы приехали с Алиной, идем с ней по территории, смотрим на фабрику, где работали, а девки все в окна выглядывают. Потом стали нас нюхать, потому что мы пахнем уже как настоящие женщины, трогали нашу одежду, рассматривали накрашенные ногти. Конечно, если бы можно было пронести туалетную воду, всех бы попрыскали. Уходя, сняли с себя заколки и оставили им. Кажется, это мелочи, но именно этого там не хватает. Одна девочка сказала: «Дай подержу тебя за руку, ты пахнешь свободой». Потом нам разрешили побыть в своих отрядах.
— С какими чувствами вы туда заходили, наверное, плакали?
— Словами не передашь. Девочки сразу меня обступили, раздели (смеется). Надели мои сапоги, куртку и ходили по отряду, им так хотелось почувствовать обычную жизнь! Когда время закончилось, я подошла к завхозу с просьбой отвести на КПП: «Оксана, иди сама. Ты же уже свободная!».
— Вас не было в колонии на тот момент три месяца. Вернувшись туда, ощутили, что это какая-то далекая жизнь, которая к вам не имеет никакого отношения?
— Да, какими-то фрагментами, урывками всплывал фильм, который я смотрела давным-давно. Хотя я там провела пять лет, но перед глазами прошлая жизнь пролетела за секунду. Когда уходила, оставался осадок… Я видела лица наших девочек. Они и обрадовались, и огорчились нам одновременно.
— Получилось закрыть дверь в прошлое, и больше туда не возвращаться?
— Я боюсь, если уйду со своей работы и начну что-то искать в родном городе, моя судимость тут же всплывет, и скажут: «О, так она же сидела». На Новый год с дочкой загадали, что проведем 10 дней вместе на море. И еще мне — работу поближе к дому. Сейчас приходится ездить в Минскую область вахтовым методом, 5 дней через пять, сложно, конечно. Дочка поступила в колледж в другой город, так что видимся по выходным. Я для себя решила: новая жизнь — новые люди.
— А с теми, с кем подружились в колонии, поддерживаете отношения?
— Когда освобождалась, говорила: «Напишу от силы два письма. Девочки, не обижайтесь. Там уже будет другая жизнь». Я не давала никаких обещаний. И что я напишу тем, кто лишен свободы? Свои новости, радости, что у меня все хорошо? Но зачем им это? Это давит. К тому же та жизнь, в колонии, начинает забыться. И мне не хочется ее вспоминать. Я перестала судить людей, потому что не знаю своего будущего, не знаю чужую историю, и того, что на него повлияло. Теперь живу только своей жизнью.
Темно-синие телогрейки, жестяные тарелки, звонок домой по расписанию и колючая проволока - теперь все это хоть и в прошлом, но оно не отпустит уже никогда. И с ним...