МОМЕНТ ИСТИНЫ, ИЛИ АВГУСТ 1991 ГОДА

(Окончание. Начало в №№ 34,35)
Уже на следующий день события стали разворачиваться с калейдоскопической быстротой. Как будто кто-то пришпорил топтавшуюся на месте клячу истории, и она понеслась вскачь, грохоча копытами по черепам проигравших. Судите сами.
Около 3-х часов утра Горбачев возвращается в Москву и прямо в аэропорту сообщает, что «подписал указ об аресте членов хунты». Александр Руцкой тут же заявляет, что «подлец Крючков арестован и передан в МВД России».
В 10.00 информагентства сообщают, что «министр внутренних дел СССР Борис Пуго покончил жизнь самоубийством. Его труп обнаружен представителями правоохранительных органов, пришедшими его арестовывать. Он покончил с собой выстрелом из штатного пистолета».
Телефон правительственной связи по-прежнему упорно молчал. Заинтригованный вестями из Первопрестольной, я позвонил в Москву своему доброму знакомому — одному из руководителей недавно созданной Компартии Российской Федерации, с которым подружился на ХХVIII съезде КПСС. Речь сразу же зашла о «загадочном самоубийстве Б. Пуго».
Арестовывать его, по словам моего собеседника, ездил лично Г. Явлинский. Мало того, Борис Карлович не только застрелил свою жену, но еще и умудрился два раза (!) выстрелить себе в голову из табельного пистолета, который потом аккуратно положил на прикроватную тумбочку. Здравый смысл, сами понимаете, в данном случае отдыхает...
— Но главных неприятностей мы ожидаем ближе к вечеру, когда откроется сессия Верховного Совета России, — сказал он.
Как в воду глядел. Уже в 15-часовом выпуске новостей Москва сообщила о массовом митинге на Краснопресненской набережной Москвы и процитировала отрывки из выступлений Б. Ельцина и Р. Хасбулатова. Первый из них поведал собравшимся, что «нельзя разрешать далее деятельность Российской компартии и назвал Анатолия Лукьянова «главным идеологом путча».
Руслан Хасбулатов сказал участникам митинга, что им внесено предложение о национализации здания ЦК КПСС на Старой площади. Он также предложил рассмотреть вопрос о газетах «Советская Россия» и «Рабочая трибуна», подхвативших лозунги мятежников. По мнению Хасбулатова, журналистам надо было бы сместить руководство этих газет, а трудовым коллективам взять под свой контроль типографии.
Окончательно поняв, что «демократия» победно марширует, а вышестоящее руководство тупо молчит, я в сердцах бросил свой пост и поехал в гости к друзьям.
Мы сидели за столом, слушая краем уха включенный на полную громкость телевизор. Когда «ящик» сообщил о выходе Горбачева из КПСС и о запрете Ельциным («для разрядки», как он выразился) Компартии, я выскочил на улицу, поймал такси и помчался в горком. Увы, опоздал! За несколько секунд до этого в здание зашли несколько хорошо знакомых мне депутатов горсовета во главе с заместителем председателя этого органа советской власти.
— Почему посторонние в здании? — спросил я у милиционеров, охранявших горком.
— Так ведь это депутаты горсовета, мы не можем препятствовать им, — услышал я в ответ.
— Я тоже депутат и требую очистить помещение, — возразил я.
— А вы, депутаты, лучше выясняйте свои отношения на сессиях и не вмешивайте в свои разборки милицию, — резонно заметил постовой.
— Не переживай, Чикин, мы и сами уйдем. После того как опечатаем кабинеты и изымем документы, — встряли в наш разговор непрошенные гости.
Услышав об их планах и понимая, что численный перевес на стороне «гостей», а милиция сохранит нейтралитет, я бросился обзванивать правоохранительные органы. Увы, безрезультатно, Прокурор города пообещал мне провести в понедельник прокурорское расследование, а начальник районного отдела милиции твердо заявил, что вмешиваться в ситуацию не станет. «Мы служим тому, кто нам деньги платит», — сказал он, — после отмены 6 статьи Конституции мы вам ничем не обязаны. Рекомендую подчиниться народным избранникам». Вспомнив слова Э. Ширковского о том, что его ведомство может самостоятельно «продержаться неделю», я позвонил и ему. Безрезультатно. И служебный, и домашний телефоны молчали. Я начал обзванивать своих сотрудников и членов бюро горкома. Удалось найти двух человек: главного редактора «Вечернего Минска» и работницу сектора партучета (беспартийную, между прочим, девушку).
Редактор привез с собой, как я его просил, фотоаппарат. К сожалению, без пленки. Поэтому мы решили, что он будет щелкать фотовспышкой, якобы фиксируя, как депутаты пытаются вскрыть кабинеты. Нехитрая уловка удалась, «захватчики» умерили свой пыл, спустились на первый этаж и начали переговоры с милиционерами.
В этот момент со мной связались друзья, от которых я уехал, и поинтересовались, как у меня дела. Я вкратце обрисовал ситуацию.
— Держись, мы сейчас приедем. Встречай нас на входе! — было сказано мне.
Через стеклянную входную дверь я увидел тонкую стройную фигурку бывшего секретаря комитета комсомола часового завода, которую сопровождали две весьма внушительные мужские фигуры. Одного из них я знал. Это был муж моей знакомой — в прошлом морпех, служивший в спецназе подводным пловцом.
Вторая фигура была колоритнее. Это был весьма известный в начале 90-х чемпион мира по кикбоксингу, успевший к тому же отсидеть несколько лет в тюрьме и только что вышедший на свободу. Их появление произвело на присутствующих сильное впечатление. Милиционерам, видимо, захотелось срочно умыться, и они дружно двинулись в соответствующее помещение. Зампред горсовета вспомнил о неотложных делах и уехал.
— А что делать с этими?.. — спросил решительно настроенный кикбоксер, кивая в сторону оставшихся народных избранников. — Вырубить?
— Нет, не надо, — испуганно отреагировал я, — на пятом этаже возле туалета стоит диван. Пусть они на нем посидят и не шляются по зданию.
— Слышали, что пахан сказал? — гаркнул кикбоксер. — Сами пойдете или отнести?
Пошли сами и больше у меня под ногами не путались. Что делать дальше, мы толком не знали. Прятать было нечего... Решили сжечь личные дела членов бюро и работников аппарата горкома, в которых содержались конфиденциальные сведения о работниках и их ближайших родственниках. Специальной печки у нас не было, а дела гореть не хотели. Поэтому промучились до утра, после чего я решил навестить нардепов. На диване сидели две мощные фигуры, а депутаты томились в туалете.
— Зачем вы их там закрыли? — поинтересовался я.
— Их место у параши! — объяснил кикбоксер.
Я поблагодарил своих добровольных помощников, и они разъехались по домам. Оказавшись на свободе, нардепы также покинули здание. Причем сделали это по-английски, не прощаясь. После их ухода я понял, что первый раунд борьбы за партийную собственность остался за мной, и я с чувством выполненного долга пошел в кабинет поспать несколько часов.
Разбудил меня звонок телефона правительственной связи. Меня приглашали на заседание бюро ЦК КПБ. Заседание проходило в кабинете вернувшегося из Москвы А. Малофеева и началось с моего отчета о событиях, происшедших в столице за последнюю неделю. Особой реакции не было. Помню только выругавшегося первого секретаря обкома партии и сочувственный взгляд Э. Ширковского. После этого долго обсуждали тактику действий фракции коммунистов на открывающейся сессии Верховного Совета республики. По тону обсуждения было ясно, что никто из собравшихся в успех уже не верит.
Вернувшись в горком, я обнаружил, что он блокирован боевыми дружинами БНФ, прибывшими, кажется, из Орши. Предъявив депутатское удостоверение, я вошел в здание, хотя меня и предупредили, что на выходе буду обыскан. Внутри меня встретили несколько работников аппарата, не побоявшихся выйти на работу.
Остаток дня мы просидели в кабинетах, наблюдая, как на улице беснуются «демократы». Около 18-00 позвонил А. Малофеев:
— Виктор, все проиграно, — сказал он, — прекращай войну и иди домой отсыпаться. Здание возьмут под охрану. Я договорился.
Передав его слова своим сотрудникам, я около полчаса наблюдал из окна, как их обыскивают. После двинулся сам. К удивлению, вышел без особых эксцессов, хотя два амбала с бело-красно-белыми повязками на рукавах сопровождали меня до трамвайной остановки.
На следующий день деятельность партии депутаты (среди которых 90% были коммунистами) «временно приостановили». В понедельник в здание горкома нас уже не пропустили, и мы начали создавать новую компартию. Но это уже совсем другая история.Важным моментом истины в августе1991 года для меня стало то, что партия окончательно сгнила. Конечно, я раньше догадывался, что она серьезно больна, но не подозревал, что все настолько запущено. Рычаги влияния на общество утрачены, авторитет утерян, стальные конструкции, на которых почти век держалось здание КПСС, превратились в нечто желеобразное, в самом доме — разброд и шатание. Все это, подумалось мне, куда печальней, чем даже запрет партии. В таком состоянии она просто не готова бороться за свое существование.
Другим моментом истины стало то, что именующие себя демократами люди не более демократичны, чем большевики в 1917 году.
Прошедшие с тех пор 18 лет подтвердили правильность этих выводов. Восстановить КПСС не удалось, а действующие в бывших союзных республиках осколки этой некогда мощной организации влачат жалкое существование и существенной роли в жизни своих стран не играют.
Если ГКЧП не удалось тогда ввести в СССР чрезвычайное положение, то «отцы» победившей демократии превратили в ЧП жизнь практически на всем постсоветском пространстве. Символично и то, что большинство чрезвычайных событий почему-то приходится именно на август. Вспомним обвал «МММ», взятие Масхадовым Грозного, нападение Басаева на Дагестан, гибель АПЛ «Курск», пожар на Останкинской телебашне, взрывы в Москве домов и станций метро, пяти-дневную войну между Грузией и Россией, аварию на Саяно-Шушенской ГЭС и многое другое. От всего этого нас пытались уберечь создатели ГКЧП. Не удалось и теперь, как шутят россияне, только двум человекам не грозит безработица: Шойгу, который откапывает трупы после терактов и техногенных катастроф, и Патриарху Кириллу, который эти трупы отпевает. Это тоже момент истины. Может быть, самый главный.

Виктор ЧИКИН