КОРЕЯ — ПОДВЕТРЕННЫЙ ПОЛУОСТРОВ ИСТОРИИ

(Окончание. Начало в №№ 48-50)
Франклин Делано Рузвельт (кстати, правильно было бы писать Делано-Рузвельт, так как Делано — это вовсе не второе имя, которое часто дают детям в американских семьях, а вторая фамилия), несомненно, один из великих президентов Соединенных Штатов. Но именно ему приписывают знаменитую фразу, спровоцированную мрачной личностью никарагуанского диктатора тех времен Сомосы-старшего. Якобы Рузвельт обронил: «Да, Сомоса, конечно, сукин сын, но это же наш сукин сын!». Неизвестно, произносил ли вслух столь точные и верные слова сам Рузвельт, а, может, не произносил, но в том, что он понимал толк в сукиных сынах, можно не сомневаться. Тогда было много сукиных сынов — и чужих, и наших, с американской колокольни, естественно! И Рузвельту приходилось с ними не только уживаться, но и бороться.
Особенно много сукиных сынов завелось среди своих же, т.е. в Соединенных Штатах. Не зря Рузвельт однажды произнес (и это уж точно зафиксировано): «Прошу судить обо мне по моим врагам, которых я сумел нажить!». А враги у него были крупные. После того как он вытащил Штаты из могилы, которую уже вырыла им костлявая рука Великой депрессии, богатые владельцы «кладбища» — Рокфеллеры, Дюпоны и прочие миллиардеры — его возненавидели. Перед ними уже лежала бездыханной и голой вся американская экономика — скупай не хочу! А Рузвельт в последний миг взял и оживил ее. Он ввел методы социалистического управления — плановость, жесткий контроль, общественную пользу — как спасительное противоядие прямо в сердечную мышцу американской экономики. И пульс забился…
За это Рокфеллеры, Дюпоны и пр. стали называть его коммунистом и развешивать на заборах его портреты с подписью «Разыскивается преступник! Объявлено вознаграждение!». Но американский народ переизбрал Рузвельта на второй срок. А еще Рокфеллеры, Дюпоны и пр. очень любили Гитлера. И вкладывали в фюрера инвестиции, т.е. те самые доллары, которые уже украли у американской экономики, — что-то около 200 млрд в тогдашних, «золотых», ценах. И для них воевать с Гитлером означало бы воевать с собственными прибылями, которые они припасли на «черный день» развала США. Вот почему они очень обожали бесноватого ефрейтора. И даже мультяшный сказочник Уолт Дисней стал ярым поклонником хорошо начищенных сапог, непокорной челки и идиотского пучка под носом — и все это, заметьте, черного цвета! Может, потому-то Микки Маус и стал тогда Майти Маусом — могущественной мышкой?! Это была сказка о том, как выскочка спасет мир богатых!
Но вот Рузвельт не считал Гитлера своим сукиным сыном! А раз так, Рокфеллеры, Дюпоны и К° — а они уже объединились в корпорацию — не хотели, чтобы в 1940-м Рузвельт стал президентом третий раз. А то, не дай бог, еще вступит в войну с «дорогушей» Гитлером! И денежное давление миллиардеров оказалось столь велико, что поначалу Рузвельт и сам отказывался баллотироваться. Пока на съезде Демократической партии простые делегаты хором не закричали: «Хотим Рузвельта!!!»… Тогда «Компания войны» захотела прикинуться миротворцами. Рокфеллеры, Дюпоны и Диснеи стали называть Рузвельта «Мистер-война» и запугивать американцев, что именно Франклин Делано (по матери) не даст им отсидеться за Атлантикой и направит «наших парней» в тогдашние «горячие точки». Ход был сильный, и Рузвельту пришлось публично обещать избирателям: «Я никогда не начну войну, и уж тем более в Европе!»…
…И вот теперь, в ноябре 1941-го, задачи, стоявшие перед Донованом, представлялись ему четкими, как условия в математическом уравнении: а) Рузвельт не может начать войну сам; б) война для американцев должна начаться где угодно, но только не в Европе. А вот способна ли операция «Ориент» помочь в решении этих задач, пока неизвестно… Но она — единственный шанс!
…Единственный оставшийся в строю корабль «Дримлайнер-1» (его сменщика «Дримлайнера-2» торпедировала на неделе немецкая подлодка, и тот едва дотянул до порта) мирно покачивался у японского пирса. Осень на Японских островах — мерзкое время: так и тянет отовсюду сыростью. Даже гора Фудзияма может показаться огромным нарывом, проросшим белой головкой в промозглый, синюшный туман непроглядных небес. Майкл Фентон, делавший вид, что прогуливается вдоль борта, зябко передернул плечами… Это все нервы! Третий день торчать у пирса, вглядываться в портовые улочки, а до отплытия обратно осталось всего полчаса. Узкоглазые так и не появились со своей диппочтой. И, похоже, уже не появятся…
В этот миг снизу донесся визг тормозов. Фентон перегнулся через перила… Автомобиль! Дверцы захлопали, на асфальт высыпали люди-мураши, и вот уж поднимаются по трапу. Впереди — господин Сандзё собственной персоной! За ним — двое настоящих самураев, в ритуальных кимоно и шапочках, мерно раскачивают в такт шагам длинные самурайские мечи. Позади — парочка крепышей в цивильном: несут что-то тяжелое… Сундук! По габаритам вполне подходит для «пишущей машинки».
Фентон отпрянул от перил и сделал знак… «Карузо» — так прозвали бывшего итальянского мафиози — наоборот, вальяжно двинулся к сходням. И стал там, нагло вылупившись, как обалдевший турист, на пышное шествие. Когда парчовые шапочки и стальные клинки невозмутимо проследовали мимо его несносно дымящей сигары, он даже присел на корточки и хлопнул рядом стоящего матросика: «Это что же, к нам прибыла японская опера!?»…
— Замок на сундуке я рассмотрел с близкого расстояния, — через пять минут он уже докладывал Фентону. — Замок — дрянь! Тут нам повезло, япошки переборщили с достоверностью и взяли настоящий ящик-раритет. Наверное, из музея. Да я его открою ногтем мизинца!
— О'кей! Капитан сказал, они везут какие-то ритуальные подарки американскому правительству. А самураи-то не без юмора!.. Кстати, заняли три свои обычныех каюты. А вот сундук поместили в самую маленькую, под номером 35, где обычно ездит прислуга посла. К чему бы это? — И Фентон обвел взглядом всех своих людей, собравшихся у него в каюте.
— Комнатка в тупике, неудобная, там даже туалета нет — прислуга обычно бегала на другой конец коридора в служебный гальюн… Нет, такая «ложа» не для спесивых самураев, — с сомнением покачал головой «Профессор».
— Но один самурай сразу же остался там! — со значением проговорил Фентон.
— Пост круглосуточной охраны! — выпалил «Кент», бывший военный. — Они будут 24 часа бодрствовать возле шифровальной машины, а для этого нужно отдельное помещение…
— Каюта номер 35, — подхватил Фентон. — Я тоже так думаю! Вот для чего самураи! Они будут сменять друг друга, оставаясь в каюте на ночь. И не спать. Это охранники. И мечи у них, кстати, не игрушечные. Один взмах — и у нас уже два Карузо!
— Вернее, три, — мрачно хмыкнул итало-американец.
…Вечером господин Сандзё, вооружившись револьверами, торчавшими из-под его куцего пиджачка, подменил первого самурая. Это отследили через замочную скважину — каюты «бригады» Фентона расположились как раз напротив. Через минуту остальные японцы дружно двинули в ресторан, подкрепиться на ночь суши и саке. Фентон — за ними!
Он сидел в дальнем углу зала, видел, что прислуживает высокопоставленным японцам лично шеф-повар господин Сато. «Кореец» вел свою партию великолепно. Пожалуй, даже лучше, чем когда-то «Мимоза»…И вообще, все шло пока по плану. Фентон даже дух перевел! И только продолжал осторожно поглядывать на лица самураев, пытаясь определить, у кого из них воля слабее…
Ночью встретились на палубе. Острый нос корабля с шумом резал едва различимые во мгле волны, которые будто пытались удержать, не пустить его в черный провал за горизонтом!
— Действовать будем завтра, — тихо сказал он Сато. — Я выбрал того, что пониже ростом. И смотри, точно рассчитай время и дозу!
— Не беспокойтесь, сэр, — по-европейски ответил «японец».
…Следующей ночью самурай Цукияма, оставшись один со своим «объектом», выключил свет, распахнул иллюминатор и уселся «по-турецки» в лунное пятно, что падало на холодный металлический пол. Вместе с ветерком до него донесся шум волн. Плотный ужин, пара глотков саке и мерная качка принесли в его душу умиро-
творение. Цукияма принадлежал к древнему самурайскому роду. А у самурая всегда так — его достоинство помещается в священном клинке его предков… Цукияма внезапно выхватил из ножен меч — тот ответил мягким звоном — и ласково направил острие точно в сияющую луну. Цукияме предстояло бодрствовать всю ночь, но для того, чтобы не спать, ему не нужно было жечь свет; ему нужно в полной темноте увидеть «ниэ»! «Ниэ» — это тонкий блеск, который пробегает по клинку, когда ты изменяешь угол наклона лезвия к жемчужным лучам луны. «Ниэ» — это тихий разговор с предками, от которого никогда не уснешь…
Через час медитации его плоть постучалась в открытый храм его духа! Цукияма с недоумением смотрел на сияющий клинок: чего хотят от него его предки? Но боль вдруг снова усилилась — острая, как меч, пронзающая весь живот, беспощадная!.. Он бережно вложил лезвие в ножны, словно прощаясь, потрогал покрытую акульей кожей рукоять. И включил свет… Но тут вспомнил: в каюте, которую ни в коем случае нельзя покидать, в которой он охраняет величайший секрет Империи, нет туалета!
Большего позора Цукияма не мог и представить. Лучше харакири! Он с надеждой посмотрел на свой меч… Но и харакири в такой ситуации — не выход! Остается одно — позвать на помощь… Нет, лучше смерть! Мучимый душевными и телесными муками, Цукияма мужественно боролся со слабительным, подсунутым ему коком Сато, еще минут двадцать… и не выдержал! Повернул ключ в замке двери, осторожно выглянул… и мелко засеменил по коридору к дальнему его концу.
…В ту же секунду Фентон дал отмашку. Он, «Карузо» и «Профессор» проникают в каюту №35. Щелчок — и футляр открыт. Професор выхватывает машинку. Карузо вновь закрывает сундук. Они выбираются в коридор и на цыпочках обратно к себе… Все это занимает сорок секунд!
Вернувшись, Цукияма подергал крышку футляра: замок цел! А раз так, никому он не расскажет о своей слабости. Тем паче, его предкам такое не понравится.
…Когда «Профессор», наконец, извлек из машинки чудо-каретку с отлитыми на ней буковками шифра, глаза у Фентона заблестели! Прямо на полу разложил полотно особо чувствительной копирки:
— А теперь «откатайте» мне этот шифр! В двух экземплярах. — И глянув на часы: — Через тридцать минут у самурая будет новый приступ. За оставшееся время мы должны снять копию, вернуть каретку на место. — Он усмехнулся, — ну а потом и «машинку» — чтобы никто ни о чем не догадался!
…Днем 6-го декабря шифровальная чудо-машинка сработала в японском посольстве. Текст шифровки почти одновременно с японским послом читал и Уильям Донован. Токио приказывал: «Завтра, 7 декабря, в 10 часов утра вручить американскому правительству официальную ноту об объявлении войны». Это произошло за 18 часов до нападения японских армад на американскую базу Пёрл-Харбор! Но Донован не стал докладывать Рузвельту — он помнил его слова: «Если в политике что-то случилось, значит, так было задумано!».
И так оккупированная японцами Корея, точно в эпицентр тайфуна, надолго попала и в орбиту американских интересов!

Вадим ЕЛФИМОВ