Челюскинцы:

Источник материала:

МИХАЙЛОВ Валерий

оптимистическая трагедия

Во времена моего детства не было, наверное, в стране ребят, не игравших в челюскинцев. Из скамей, табуреток и прочей незатейливой мебели строили пароход. Кому–нибудь из мальчишек прилаживали ватную бороду, теперь он был начальником челюскинцев Шмидтом. Потом пароход тонул, раздавленный льдами, а Шмидт создавал лагерь на льдине. Через какое–то время на льдину прилетали краснозвездные самолеты и спасали всех, кто попал в беду.

Не было в то далекое время героев более популярных, чем челюскинцы. Многих мы с детских лет знали по именам и фамилиям и даже соревновались между собой, кто больше о них расскажет, а уж семерку первых Героев Советского Союза летчиков — Ляпидевского, Леваневского, Молокова, Каманина, Слепнева, Водопьянова и Доронина любой мальчишка мог назвать без запинки.

Сегодня у наших детей другие игры, и это вполне естественно. Как говорится, другие времена — другие песни. И все же что знает, что помнит о челюскинцах, мужеством и благородством которых восхищался когда–то весь мир, современное поколение? Мне захотелось выяснить это у посетителей минского парка, который так и называется: парк им.Челюскинцев. Спросил у одного молодого человека, другого, третьего, наконец, десятого — и все пожимали плечами, никто ничего толком не знал.

В одной молодежной компании даже дошло до курьеза. Девушка сказала, что ей кажется, что челюскинцы в войну были подпольщиками и их кто–то выдал немцам. В парке даже братская могила есть...

Можно было бы, наверное, на это невежество и не обращать внимания. Но меня столь явное незнание не такой уж далекой истории встревожило. Почему? Да потому, что нынешнее поколение, и прежде всего молодежь, должно гордиться славными делами своих предшественников и знать о них. Как известно, без знания прошлого нет понимания ни настоящего, ни тем более будущего.

В связи с этим, мне думается, полезно будет сегодня вспомнить о знаменитой челюскинской эпопее. Как оказался во льдах Северного Ледовитого океана пароход «Челюскин»? Зачем понадобилось это плавание и какие цели преследовало?

В конце 20–х — начале 30–х годов XX века в неотложную для советской страны задачу превратилось освоение Северного морского пути. Если бы удалось наладить в Арктике регулярное и безаварийное движение судов, обеспечить их надежное плавание из Атлантики в Тихий океан в одну навигацию, эта водная трасса имела бы чрезвычайно важное экономическое и военно–стратегическое значение. Но, как справедливо утверждал знаменитый полярный капитан Михаил Сомов, вся беда в том, что нет на земном шаре магистрали даже схожей по трудностям с Северным морским путем.

На протяжении нескольких веков десятки и сотни мореплавателей пытались пройти арктическими морями из Европы в Азию, но к началу 30–х годов ХХ века только трем экспедициям удалось это сделать, да и то всем пришлось в пути зимовать. Конечно, ни о какой коммерческой рентабельности такого плавания не могло быть и речи.

Но в 1932 году советский ледокольный пароход «Сибиряков» под руководством профессора математики, нашего земляка, уроженца Могилева Отто Юльевича Шмидта впервые в истории освоения Севера осуществил сквозной проход из Атлантики в Тихий океан в одну навигацию. Правда, в конце плавания он потерпел аварию: в сражении с тяжелыми льдами сломал винт и последний участок пути шел под самодельными парусами. Тем не менее после этого рейса правительство приняло решение о создании Главного управления Северного морского пути. Начальником его был назначен Отто Шмидт.

Надо сказать, что это был не только ученый–энциклопедист, но и крупный государственный, хозяйственный деятель. Он умело сочетал разработку фундаментальных, сугубо теоретических проблем с интересами практики, заботами государства. Шмидт может служить для нас примером того, сколь многого способен достичь одаренный человек в совершенно несхожих сферах деятельности.

До 1929 года Шмидт в Арктике вообще не бывал. «Хотя географические исследования меня интересовали давно, — рассказывал он позднее, — не могу утверждать, что мои мечты концентрировались именно на Арктике».

Но в 1929 году советское правительство решило конкретными действиями подтвердить заявленное им ранее право на арктические территории и в первую очередь на Землю Франца–Иосифа. Именно сюда особенно часто и бесцеремонно заглядывали промысловики сопредельных государств, пользуясь тем, что СССР не имел тогда на Севере сильного флота. Требовалось, чтобы экспедицию возглавил не только крупный ученый, но и человек, облеченный доверием руководства страны. Так Шмидт стал полярным исследователем.

Экспедиция на ледоколе «Георгий Седов», капитаном которого был опытный мореход Владимир Воронин, прошла успешно, и уже на следующий год Шмидт на этом же корабле совершил арктическое плавание, а в 1932 году состоялся поход на «Сибирякове».

Окрыленный успехом Шмидт решил без промедления вторично пройти Северным морским путем, причем провести рейс, максимально приближенный к тем, которые должны были стать регулярными. Для этого был необходим корабль, а все суда, имевшиеся тогда на Севере, оказались задействованы под плановые перевозки. Но в Копенгагене по заказу советского правительства завершалось строительство грузового парохода. Хотя он и предназначался для плавания в северных морях, однако ледоколом не был. Шмидт добился передачи этого судна Главсевморпути. Пароходу дали имя русского полярного исследователя послепетровской эпохи подштурмана Семена Ивановича Челюскина.

Началась подготовка к экспедиции. Окончательное решение о ней Шмидт «пробил» в правительстве уже после того, как были утверждены годовые планы. Поэтому все снаряжение и продовольствие приходилось получать внеплановым порядком. Однажды, например, чтобы добыть баллоны с водородом, необходимым для запуска радиозондов, даже потребовалось вмешательство первого секретаря Ленинградского обкома партии Сергея Кирова.

Взявшись за подбор участников будущего плавания, Шмидт первым пригласил Владимира Ивановича Воронина. Однако получил от него вежливый, но довольно твердый отказ. Шмидт знал, что его друг не хочет идти капитаном прежде всего потому, что ему не нравится новый пароход. Воронин словно предчувствовал, чем может закончиться рейс. Но Шмидт не отступал. Он написал Владимиру Ивановичу письмо, в котором подробно объяснил вроде бы и так понятное: интересы дела, их общего дела, которому уже отдано столько сил, требуют, чтобы именно Воронин принял «Челюскин». Капитан в конце концов уступил...

Помимо Шмидта, в экспедиции на «Челюскине» участвовало по крайней мере пять наших земляков. Большинство из них были с Витебщины. Это старший водолаз Алексей Харкевич, уроженец деревни Воскресенцы, что в Бешенковичском районе. В Витебске, в семье рабочего, родился матрос 1–го класса Николай Ломоносов, а в Орше — другой матрос, в ту пору еще и начинающий журналист, впоследствии ставший писателем, Александр Миронов. Из витебской деревни Романьково пришел на флот кочегаром Иосиф Мальковский. Завхозом экспедиции был Борис Могилевич из Брагина.

Чтобы свести риск к минимуму, Шмидт решил поступить следующим образом. В наиболее трудных местах трассы неподалеку от «Челюскина» должен находиться мощный ледокол «Красин». В случае, если бы экспедиция встретила тяжелые льды, проводку «Челюскина» обеспечивал бы ледокол. Но когда понадобилась эта помощь, два ледокола, находившихся у Чукотского полуострова, — «Красин» и «Литке» оказались в аварийном состоянии. «Красин» поломал один из гребных винтов, а «Литке» провел до этого трудную зимовку во льдах, и ему был необходим ремонт в порту.

Тем временем закончилось короткое арктическое лето, наступила осень, а с ней интенсивное образование льда. «Челюскин» больше дрейфовал в ледяных полях, чем двигался самостоятельно. Однажды, когда попробовали двигаться, от удара о лед лопнул румпель рулевого управления. Пароход стал неуправляемым. Началась зимовка коллектива «Челюскина» в Чукотском море.

Поначалу она протекала спокойно. Но ко второй декаде февраля 1934 года лед пришел в движение. Приборы, с помощью которых можно было следить за подвижками ледяных полей, показали: возможна беда. Прогноз этот оказался правильным. В 13 часов 30 минут 13 февраля раздался оглушительный удар...

«То, что увидел, — вспоминал один из участников экспедиции Борис Громов, — трудно передать словами. Это была катастрофа. В десятках метров от корабля, вырастая, наступала на судно ледяная гора. Большие тяжелые куски льда с легкостью перекатывались, с гигантской силой и упорством наступая на наш беззащитный пароход... Стоял отчаянный грохот и треск. От бешеного напора льда пучился и рвался левый борт «Семена Челюскина» — страшнее, казалось, ничего не могло быть».

Тотчас начался всеобщий аврал. Никто не знал, когда судно уйдет на дно, поэтому тяжести таскали бегом, мокрые от струившегося пота, стараясь как можно скорее создать на льду запасы продовольствия, топлива и других необходимых вещей. Стихия в этот момент немного смилостивилась. Сжатие, раздавившее пароход, неожиданно прекратилось, а отжатие произошло лишь через два часа. Это дало возможность спасти даже часть стройматериалов, находившихся на верхней палубе.

К моменту гибели «Челюскина» на нем находилось 105 человек — команда судна, ученые, входившие в состав научной экспедиции, а также журналисты и смена полярников, направлявшихся на остров Врангеля для работы на радио и метеостанции. Была там еще и бригада рабочих–строителей, которые должны были возвести для этой станции два новых дома.

С тонущего корабля на лед сошли 104 человека. Среди них были 10 женщин и два маленьких ребенка, две девочки: полуторагодовалая Алла Буйко и Карина Васильева, родившаяся на «Челюскине» за шесть месяцев до катастрофы. Один человек — завхоз Борис Могилевич — не успел покинуть судно и погиб.

15 февраля во всех крупных газетах страны, в том числе и в «Рабочем», впоследствии переименованном в «Советскую Белоруссию», появилось сообщение о гибели «Челюскина». Здесь же публиковалось постановление правительства о создании комиссии для организации помощи участникам экспедиции Шмидта. Возглавил эту комиссию заместитель председателя Совнаркома СССР Валерьян Куйбышев. Началась продолжавшаяся два месяца ледовая эпопея, за которой следили миллионы людей в разных странах и прежде всего, конечно, в Советском Союзе.

Тем временем в ледовом лагере налаживалась жизнь. Шмидт предложил построить барак из всплывших в полынье после гибели парохода бревен и досок. В бараке установили две печки из железных бочек, стены и потолок засыпали снегом метровой толщины, это сделало его почти непродуваемым. Рядом с бараком, где поселилась половина челюскинцев, построили камбуз. На третий день существования лагеря корабельные повара впервые всех накормили супом, а позже в самодельной духовке даже приладились печь хлеб.

А в палатках и бараке шли дискуссии о том, как быть. Ведь все знали, что льдина, на которой стоял лагерь, малонадежна. У некоторых возникла мысль идти пешком к побережью. Шмидт самым решительным образом эти попытки отклонил. Да, сказал он, до берега не так уж далеко — 150 миль, но передвигаться пришлось бы не по ровному пути, а через глыбы торосов. У Чукотского побережья могут встретиться полыньи, разводья, которые придется обходить. Сможем ли мы в таком случае все благополучно добраться до цели? Вряд ли. Рисковать надо с умом, а в нашей обстановке это не риск, а безумие. Только дисциплина, сплоченность и организованность всего коллектива помогут нашему спасению. Поэтому, заявил Шмидт, ни один человек самовольно не уйдет из лагеря. Если хочешь помочь себе — помогай коллективу; только помогая коллективу, поможешь себе. Эта мысль стала основной заповедью лагеря Шмидта.

Как жили люди на льдине? Как боролись с тоской, отгоняли мрачные мысли? Кроме работы, в хорошую погоду играли в футбол, волейбол, городки. Устраивали вылазки на лыжах. Читали. Удалось спасти четыре книги: поэмы Пушкина, «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, «Пан» Гамсуна и третий том «Тихого Дона» Шолохова.

Вспоминали о былой жизни, смотрели на северное сияние, боролись с болезнями, мечтали, мерзли... По вечерам слушали драгоценную пластинку Марлен Дитрих — удалось спасти патефон, но только с двумя пластинками. Выпускали стенную газету «Не сдадимся». Пытались острить, устраивали розыгрыши. Создали хор. «Утром иногда встанешь, — вспоминал находившийся с экспедицией художник Федор Решетников, — и слышишь: «Не спи, вставай, кудрявая...» Лицо все в инее, но народ быстро подбодрится, встанет, завтракает и идет на работу».

27 февраля в лагерь пришла правительственная радиограмма:

«...С восхищением следим за вашей героической борьбой со стихией и принимаем все меры к оказанию вам помощи. Уверены в благополучном исходе вашей славной экспедиции...

Сталин. Молотов. Ворошилов. Куйбышев. Орджоникидзе. Каганович».

Челюскинцам эта радиограмма придала бодрости. А у Шмидта и Воронина после этого упал камень с души, отлегло от сердца. Ведь они понимали, какие, мягко говоря, неприятности могли их ожидать в Москве. Радиограмма, подписанная Сталиным, придавала делу другой оборот.

Конечно, Шмидт прекрасно отдавал себе отчет в том, какая тяжелая ответственность легла на его плечи. Ему пришлось приложить громадные усилия для того, чтобы наладить в лагере бодрый трудовой ритм. Людей покоряли его хладнокровие, выдержка.

Каждый вечер в бараке, освещенном коптилкой, Шмидт делал сообщения о том, что предпринимается на Большой земле для их спасения. Говорил о дневных заботах лагеря, заданиях на следующий день. А потом начиналась его очередная лекция. Только по естествознанию в ледовом лагере Шмидт сделал 17 докладов! Его лекции не прекращались и после того, когда во время одной из подвижек льда под бараком прошла трещина, отломив от него чуть ли не половину. Уверенность, спокойствие Шмидта помогали людям не впадать в отчаяние, не предаваться тоске и унынию.

А в Москве правительственная комиссия наиболее реальным вариантом спасения людей, попавших в ледовый плен, признала эвакуацию с помощью авиации.

В феврале 1934 года на арктическом побережье находилось всего четыре советских самолета. Конечно, такого количества машин, причем довольно изношенных, было недостаточно для организации спасательных операций. По распоряжению правительственной комиссии из Владивостока на Чукотку пароходом были отправлены пять военных самолетов звена пилота Каманина. Два самолета плыли на пароходе из Петропавловска–Камчатского. Одну машину в разобранном виде везли на платформе, прицепленной к курьерскому поезду из Москвы в Хабаровск. Оттуда должны были вылететь три самолета. Кроме того, опытный полярник Георгий Ушаков, летчики Маврикий Слепнев и Сигизмунд Леваневский выехали в США, чтобы там закупить самолеты и перебросить их со стороны Аляски на Чукотку. На пустынном мысе Ванкарем, который ближе всего находился к ледовому лагерю, готовили аэродром. Здесь была срочно установлена радиостанция, завезены горючее, продовольствие, построено жилье.

Тем временем в ледовом лагере Шмидта готовили посадочные площадки. Первый «аэродром» находился в трех километрах от лагеря. Это была площадка льда, еще не очень поврежденного сжатиями, длиной всего 600 и шириной 150 метров. Ее надо было расчистить, сбить с нее твердые, как камень, снежные бугры. Делать это пришлось чуть ли не голыми руками, так как почти все ломы и пешни, выгруженные на лед, пошли ко дну вместе с «Челюскиным». Случайно уцелели только два лома и несколько лопат. И все же «аэродром» был создан.

Трудно было в то время летать в Арктике. Радио на самолетах не имелось, летчики водили свои машины по компасу. До боли в глазах они всматривались в горизонт, стараясь увидеть среди нагромождений льда черный дым от костра, — так авиаторы находили тогда место посадки. Но пока день за днем приходили одни и те же вести: мешают вылететь снежные метели и плохая видимость.

Однажды около «аэродрома» начались подвижки льда, сквозь него прошла трещина. Наутро люди в пургу и сорокаградусный мороз снова принялись за тяжелый труд, стали ломать ледяные глыбы и переносить их подальше от взлетной полосы. Тринадцать раз за время жизни челюскинцев в лагере стихия сводила на нет их усилия, ломала вновь и вновь создаваемые в разных местах «аэродромы».

Труднее всех приходилось женщинам. Как они оказались в лагере? По разным причинам. Несколько женщин входили в состав судовой команды «Челюскина». Три работали уборщицами, одна — буфетчицей. Были женщины и в составе научной экспедиции Шмидта. Помимо этого, как известно, на корабле находилась группа полярников, направлявшихся работать на остров Врангеля. Поскольку командировка предстояла длительная, некоторым разрешено было взять с собой жен и детей.

Осваивать Арктику отправлялись тогда не в расчете заработать хорошие деньги, а по велению сердца, из патриотических побуждений. Эти энтузиасты нередко даже не представляли себе, какие испытания их там ждут. Так случилось и с семьей Петра Буйко, который получил назначение на остров Врангеля начальником полярной станции. Чета Буйко взяла с собой годовалую дочь Аллу. На «Челюскине» девочка начала ходить и разговаривать.

А у другой семейной пары — геодезиста Василия Васильева и его жены Доротеи ребенок родился во время плавания в Карском море, поэтому девочке дали имя Карина. Можно представить себе, с какими громадными, просто не поддающимися сегодняшнему нашему пониманию трудностями столкнулись эти две молодые матери в период, когда они с малыми детьми находились на пароходе, а тем более на льдине.

Но вот наконец в лагерь прилетел первый воздушный гость — известный полярный летчик Анатолий Ляпидевский на вместительном по тем временам самолете конструктора А.Туполева АНТ–4. Произошло это 5 марта. Участница экспедиции ихтиолог Анна Сушкина вспоминала:

«...Утро ясное, ветра нет, но мороз крепкий — 38 — 39 градусов. Мы возили снег для обкладки барака. Работа была в полном разгаре, когда прибежали с криком:

— Женщины, на аэродром, самолет вылетел полчаса назад! Кто назначен на аэродром, собирайтесь!

Мигом побросали работу. Сборов немного, все вещи уже на аэродроме. Сбросила спецовку, переобулась. Дорожка твердая, утоптанная. Она уже подходила к концу, оставалось пройти меньше километра. Но вдруг передние резко останавливаются, бегут в сторону, растерянно глядя кругом. Подбегаем — и что же? Дорогу нам преградило большое разводье метров 20 — 25 в ширину и несколько километров в длину! Ни перейти, ни обойти — а самолет уже над нашими головами...

Лихорадочно ищем способы переправы. Нашли шлюпку–ледянку, мигом устроили плавучий мост, перебрались на тот берег и побежали к аэродрому.

Передали на самолет детишек, матери начали беспомощно карабкаться за ними... Но вот разместились. Во внутреннюю кабинку поместили детей, матерей и более слабых; четверо, в том числе и я, поместились в открытых люках хвоста машины. Мы сидели спиной к движению, иначе можно было отморозить лицо, ветер прохватывал меховую шкуру, как какое–нибудь летнее пальтишко.

Да, путешествие на самолете 70 с лишним лет назад мало общего имело с полетом в комфортабельном салоне современного авиалайнера. Матросу Александру Миронову, вылетавшему из ледового лагеря на Большую землю месяц спустя, как и некоторым другим челюскинцам, вообще пришлось лететь в наглухо завинченной бочке, предназначавшейся для хранения грузовых парашютов. Сбоку в ней была сделана маленькая дырочка для доступа воздуха. Бочка, как потом вспоминал Миронов, была подвязана под нижними плоскостями самолета веревками. В ней с трудом можно было шевелить руками, подогнутые ноги затекали. Казалось, что полет длится бесконечно.

В тот же день, когда летел Александр Миронов — 11 апреля, был вывезен из лагеря и начальник экспедиции Отто Юльевич Шмидт. Он намеревался покинуть льдину последним, но сильно простудился и заболел воспалением легких. Несколько дней Шмидт скрывал от всех, что болен. Несмотря на высокую температуру, был постоянно на ногах, сам руководил операциями по свертыванию лагеря. Потом вынужден был все же лечь, потому что температура перевалила за сорок. Но лететь вне очереди Шмидт отказался. Подчинился лишь после того, как получил категорическое предписание правительственной комиссии немедленно покинуть льдину. К этому времени состояние его здоровья сильно ухудшилось. Нечего было и думать о том, чтобы отправить Шмидта на Большую землю тем же путем, каким добирались остальные челюскинцы. Ведь самолеты доставляли их на мыс Ванкарем, а затем необходимо было проделать около 500 километров пути до поселка Уэллен частью на собачьих упряжках, частью пешком. Такого пути больной Шмидт не выдержал бы. Поэтому советское правительство договорилось с правительством США о том, что он будет отправлен для лечения в город Ном на Аляске. Его сопровождал Георгий Ушаков.

Через два дня после отлета больного начальника экспедиции ледовый лагерь перестал существовать. Произошло это 13 апреля. Последним рейсом на Ванкарем был доставлен капитан Владимир Воронин. Двухмесячная ледовая одиссея благополучно завершилась.

Как развивались события дальше? Стрессовое напряжение, которое постоянно переживали челюскинцы, не могло не сказаться на их здоровье. Если на льдине серьезных заболеваний ни у кого, кроме Шмидта, не было, то на материке многих свалил грипп, причем он принял тяжелый, затяжной характер. Поэтому маленькая, слабо оснащенная больница, которая имелась только на культбазе в бухте Лаврентия, а это в 200 километрах от Уэллена, долгое время была переполнена. Врачам пришлось даже сделать несколько срочных хирургических операций. Здесь, на культбазе, можно было впервые за два с лишним месяца помыться в бане, сменить белье.

Все с нетерпением ждали, когда за ними придет пароход. Это произошло в конце мая. Пароход доставил челюскинцев во Владивосток. Здесь их ожидал специальный экспресс, который повез в Москву. Всюду, на всех остановках, участников ледовой одиссеи встречали как героев. Со знаменами, оркестрами, цветами.

Тем временем здоровье Шмидта постепенно улучшалось, и он, после того как поправился, прибыл в Вашингтон, где его тепло принял президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт. Затем вместе с Ушаковым Шмидт выехал в Нью–Йорк, а оттуда пароходом в Европу. Самолеты в ту пору через Атлантику еще не летали.

4 июня 1934 года поезд из Парижа привез полярников к советской границе, в Негорелое. Газета «Рабочий» в тот день извещала: «Сегодня через столицу БССР возвращается в страну Советов О.Ю.Шмидт». Вся первая страница была посвящена челюскинцам. Встречать Шмидта в Негорелое отправилась специальная правительственная делегация.

В Минск поезд прибыл вечером. Народом была запружена Привокзальная площадь, на перроне выставлен почетный воинский караул. Был митинг, гремели оркестры, звучали приветственные речи. Причем не только в столице Белоруссии, но и в Борисове, Орше, несмотря на то, что поезд, в котором ехал Шмидт, проходил здесь ночью.

После доклада в Москве правительственной комиссии Шмидт выехал навстречу своим челюскинцам. В солнечный день 19 июня специальный поезд подошел к перрону Белорусского вокзала. Отсюда украшенные цветами машины двинулись в людском потоке по Тверской. С неба, с самолета на челюскинцев сыпались приветственные листовки. На Красной площади состоялись митинг и парад войск. Затем был прием в Кремле.

Еще в апреле было принято решение об установлении звания Героя Советского Союза. Первыми его были удостоены семеро летчиков. Помимо этого, 12 бортмехаников, штурманов, техников, обеспечивающих надежную работу самолетов, в том числе двое граждан США, получили ордена Ленина. Всем непосредственным участникам спасения челюскинцев была выдана, как говорилось в постановлении ЦИК СССР, «единовременная денежная награда в размере годового оклада получаемого содержания».

Все участники полярного похода на «Челюскине» были награждены орденом Красной Звезды и тоже получили денежную премию, но меньшего размера.

Да, такой триумфальной встречи они не ждали. Но весь мир в то время, летом 1934 года, рукоплескал нашим летчикам и челюскинцам.

К послу СССР в Великобритании Ивану Майскому пришел в те дни Бернард Шоу. Знаменитый писатель, привыкший саркастически смотреть на жизнь, на этот раз не скупился на самые восторженные слова. Потом, ударяя одной рукой о другую — характерный жест Шоу, он вдруг со смехом воскликнул:

— Что вы за страна!.. Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество.

После торжеств в Москве челюскинцы разъехались по стране. Всюду их принимали как самых дорогих гостей. В Минске живет строитель–экономист Владимир Васильевич Цыбульский. Ветерану Великой Отечественной войны за восемьдесят, а в 1934–м он был мальчишкой, родился и жил тогда на Витебщине. В деревне Воскресенцы, откуда родом водолаз–челюскинец Алексей Харкевич, работал кузнецом его отец. Ветеран хорошо помнит, как встречали в родных местах героя Арктики. Выровняли к его приезду дорогу, засыпали песком выбоины. Возле хаты, где жили родители Харкевича, поставили праздничные столы. Наконец показалась кавалькада автомобилей — несколько грузовиков с людьми и легковушка, из которой вышел дорогой гость. Алексей Харкевич много рассказывал про экспедицию Шмидта. Каждому, даже взрослым, не говоря уже о детях, хотелось дотронуться до его ордена. В тех краях он был первым орденоносцем.

В августе 1934 года в Минске побывали заместитель начальника челюскинской экспедиции Илья Баевский, физик Ибраим Факидов и летчик, Герой Советского Союза Маврикий Слепнев. Они были гостями рабочих минских предприятий, красноармейцев, писателей, журналистов. Конечно, эта поездка широко освещалась в республиканской прессе.

А в Воскресенцах на Витебщине местный колхоз «Большевик» вскоре переименовали в «Челюскинец». Подобное происходило тогда по всей стране. Совнарком Белоруссии 22 июня 1934 года постановил назвать парком им.Челюскинцев минский парк культуры и отдыха. Помимо парка, в Заводском районе нашей столицы есть еще и улица Челюскинцев, которая появилась уже после Великой Отечественной войны.

Экспедиция на «Челюскине» дала мощный толчок освоению Северного морского пути. Благодаря ей страна смогла сократить срок решения этой важнейшей задачи. Уже через три–четыре года арктическая водная артерия стала действовать постоянно и надежно.

Эта экспедиция много нового дала науке, и прежде всего океанографии. Ведь она была своего рода первой дрейфующей научной станцией.

Но главное даже не в этом. Челюскинская эпопея сегодня представляет для нас интерес прежде всего как яркий пример мужества, стойкости и благородства людей, два месяца находившихся в экстремальных условиях. В тридцатые годы множество молодых людей брало пример с челюскинцев, училось у них упорству в преодолении трудностей. Именно на таких образцах, как челюскинцы, папанинцы, седовцы, герои–летчики, штурмовавшие просторы Арктики, советское государство вырастило сотни тысяч патриотов, которые в конечном счете обеспечили Великую Победу в смертельной битве с фашизмом. Хорошей школой патриотизма челюскинская эпопея может стать и для нынешней молодежи.

Верно сказал великий поэт Гете: «Кто был хорошим гражданином своей эпохи, тот имеет наибольшее основание быть современником всех эпох будущего».