Голос Левитана

Источник материала:

БРЖОЗОВСКИЙ Аркадий

Не успели отшуметь торжества, связанные с памятной датой в нашей истории — 60–летием Победы, как приближается новая дата, не столь круглая, но не менее памятная: 65 лет со дня начала Великой Отечественной войны. И оба эти события объединены в сознании людей, которым довелось их пережить, голосом диктора Левитана.

Я был слишком мал, чтобы запомнить этот голос, воскресным утром 22 июня 1941 года собравший у радиорепродукторов все население огромной страны — «от Москвы до самых до окраин», как пелось в популярной тогдашней песне. А вот солнечный май 45–го запомнился прежде всего именно голосом, объявившим о долгожданной победе. Услышав его из уличного громкоговорителя, я сломя голову помчался домой, чтобы первым сообщить матери радостную весть.

Много лет спустя об этом как–то сами собой (почти по Вознесенскому: «стихи не пишутся — случаются») легли на бумагу такие строчки:

Мне помнится таежный полустанок,

Куда определила нас война,

Тот майский день. И голос Левитана.

И мама. Вдруг заплакала она...

Но я забегаю вперед. Эти стихи еще не написались, когда в Минск приехал Юрий Левитан и мне, тогдашнему корреспонденту городской газеты, было поручено взять интервью у знаменитого диктора Всесоюзного радио.

Правда, диктором он к тому времени уже не был, а ездил по стране с авторскими выступлениями–концертами, в которых своим неподражаемым голосом как бы возвращал слушателей «во дни торжеств и бед народных». Где, к слову, голос его поистине звучал «как колокол на башне вечевой...».

Концерт проходил в Доме офицеров, и большую часть публики составляли пожилые люди с военной выправкой и боевыми регалиями. По всему было видно, что эта встреча с диктором Левитаном — событие для них далеко не рядовое. Слишком много испытаний выпало на долю этого поколения — испытаний болью и славой. И то и другое на протяжении почти полувека нашей непростой истории озвучивалось голосом Юрия Левитана.

После концерта, во время которого живой голос знаменитого диктора накладывался на документальные кадры кинохроники, запечатлевшие начало войны и Парад Победы, похороны Сталина и гагаринское «Поехали!», мы уединились в уголке опустевшего зрительного зала. Я решил начать беседу с воспоминания, что жило во мне все эти годы и потом воплотилось в стихотворных строчках. Все в них было правдой. Последний эшелон, в который отец, уже в форме, успел втиснуть нас за день до того, как был оставлен отступающими войсками горящий Витебск, едва отъехав от города, попал под бомбежку. Чудом уцелев, со многими пересадками почти месяц спустя мы добрались до забайкальского барачного поселка, куда прибыли когда–то по этапу первые ссыльные декабристы и где нам предстояло в холоде и голоде долгих четыре года ждать возвращения домой...

Возможно, эти мои воспоминания как–то расположили Юрия Борисовича к неформальному общению, так сказать, к разговору по душам. И мы, несмотря на разницу в возрасте, почувствовали себя участниками одних и тех же событий. Что, в свою очередь, позволило сразу направить разговор в русло, оказавшееся за пределами рамок обычного интервью. Большинство заготовленных накануне вопросов так и осталось в блокноте.

Тогда мне казалось, что именно это и должно прежде всего интересовать читателей: первый выход в эфир, самые волнующие моменты у микрофона, неожиданности и казусы, связанные с профессией диктора... Но об этом, судя по всему, мой собеседник уже рассказывал десятки раз. Как из родного Владимира, где еще в детстве мог докричаться до противоположного берега широкой Клязьмы, направился в столицу с намерением «попасть в артисты», а не попав, решил поучаствовать в конкурсе дикторов.

Первый же выход в эфир обернулся скандалом. Юный стажер, посчитавший, что серьезная передача не может обойтись без традиционного обращения к самой широкой аудитории, начал ее торжественно: «Внимание! Говорит радиостанция имени Коминтерна. Всем, всем, всем! Начинаем передачу для домашних хозяек...» Но голос, каким все это было сказано, не позволил разбушевавшемуся начальнику радиоцентра выставить незадачливого стажера за дверь. Несмотря на то, что он еще не окончательно избавился от своего владимирского оканья, дебютанту дали шанс, который был реализован в полной мере.

«От Советского Информбюро...» Голосом Левитана в годы войны звучали ежедневные сводки о положении на фронтах Великой Отечественной. На оккупированной врагом территории за попытку принимать, а тем более распространять эти сводки можно было поплатиться головой: гитлеровцы под страхом смерти запрещали слушать «голос Москвы». Его ловили по самодельным детекторным приемникам белорусские партизаны, для которых это чаще всего была единственная ниточка, связывающая их с «большой землей». Не раз мне довелось бывать на лесных партизанских встречах в местах былых сражений, и всегда после очередного стаканчика «первача» кто–то вспоминал, какой радостью было услышать в холодной землянке, за сотни километров от Москвы, знакомый голос Левитана.

Можно по–разному относиться к неподтвержденным сведениям о существовании у Гитлера списка «врагов рейха», которые подлежали уничтожению после падения Москвы. Но если бы таковой существовал, ненавистный фюреру диктор, возвестивший миру о разгроме фашистских войск под Москвой, Сталинградом и Курском, наверняка оказался бы в этом «черном списке» одним из первых.

К своей невероятной популярности он относился с юмором. Не скрывая улыбки, рассказывал, как все годы после войны был нарасхват у киношников, снимающих фильм о Великой Отечественной: режиссеры считали, что голос Левитана придает кинокадрам, в художественной форме воссоздающим события военных лет, документальную достоверность. «Мой голос сейчас котируется не ниже, чем натуральный Т–34», — это была его шутка, очень похожая на правду.

Естественно, я не мог не поинтересоваться, что особенно запомнилось диктору из материалов о Белоруссии, которые довелось читать по радио. Мой собеседник перечислил ключевые события в истории республики, к которым он оказался причастен: сводку Совинформбюро и приказ Верховного Главнокомандующего от 3 июля 1944 года по случаю освобождения Минска, сообщения о первой нефтяной скважине на Полесье, о сборке первого БелАЗа...

Густая седина на висках человека, ко
торому тогда не было еще и шестидесяти, говорила о том, что мой внешне благополучный, обласканный властями собеседник прошел нелегкий, непростой путь к признанию и славе. Кому–то может показаться, что читать по бумажке готовый текст проще простого. Но не надо забывать, какие это были годы. Диктору Левитану не приходилось выбирать тексты для озвучивания. Среди них наверняка были и такие, которые диктор, имей он право выбора, отложил бы в сторону. Например, материалы о печально знаменитых сталинских процессах над мнимыми вредителями и врагами народа. Попробовал бы он тогда отказаться или, еще хуже, сделать случайную оговорку, которую в традициях того времени тут же признали бы политической ошибкой со всеми вытекающими отсюда последствиями...

Наверное, не прибавили ему здоровья и тексты о событиях, которые не вычеркнешь из нашей истории, как бы этого ни хотелось. Среди них — пресловутое «дело врачей», одна из самых жутких фальсификаций сталинского режима, принесшая неисчислимые страдания тысячам невинных людей. Можно себе представить, в каком состоянии садился к микрофону «диктор номер 1», которому предстояло своим всесоюзно знаменитым голосом огласить информационное сообщение о соплеменниках, «уличенных» в попытке отравления первых лиц государства.

Твердо зная, что такие вопросы все равно не попадут на газетную полосу — дело было в самом начале 70–х, когда недолгую хрущевскую «оттепель» сменила новая эпоха «закручивания гаек», — зная все это, я коснулся их вскользь. И по реакции моего собеседника мог судить о том, что мы поняли друг друга. Мудрый Юрий Борисович не был и не мог быть оппозиционером ни во времена Сталина, ни при Хрущеве или Брежневе — уж такая была у него работа, исключающая нелояльность к властям. Сегодня многие говорят о патриотизме с иронией, тогда этого себе не позволяли: к таким понятиям относились серьезно.

В недавнем номере «Литературной газеты» я прочитал о трагической судьбе Евгения Терновского — ученика и преемника Юрия Левитана на Всесоюзном радио. Профессионал высокого класса, ставший после своего учителя «голосом Москвы» (именно ему в телесериале «Приказано выжить» по известному роману Юлиана Семенова было поручено озвучивать шифрограммы Центра, передаваемые Штирлицу), он согласился — или был вынужден? — зачитать пресловутое «обращение к народу» ГКЧП. Всем запомнились слова, прозвучавшие из динамиков тем тревожным августовским утром: «Начатые по инициативе Горбачева реформы в силу разных причин зашли в тупик... Насаждается глумление над всеми институтами государства... Страна, по сути, стала неуправляемой...»

Эти фразы, прочитанные по чужой бумажке, перечеркнули успешную карьеру, а в конечном счете и жизнь талантливого ученика и преемника Юрия Левитана. За его отставкой последовала реформа, а фактически расформирование Всесоюзного радио. Как поступил бы учитель, оказавшись на месте своего ученика? Судьба избавила его от этого выбора. Как и от другого несчастья, о котором мы недавно узнали: дочь знаменитого диктора, перенявшая профессию отца, погибла в собственной квартире от руки обезумевшего сына...

Голос редчайшего тембра, чистейшая дикция (и следа не осталось от владимирского оканья), респектабельная внешность — сочетание всех этих качеств сегодня наверняка сделало бы его звездой телеэкрана. Не обделенный славой, этот человек все же был вынужден провести жизнь «за кадром»: многомиллионная аудитория радиослушателей не знала его в лицо. Ученики Левитана, среди которых были первые знаменитые теледикторы Виктор Балашов и Игорь Кириллов, в этом смысле, пожалуй, оказались более удачливыми. Однако можно ли с полной уверенностью сказать, кто более талантлив и популярен: актер, которого узнают в лицо, или тот, кого узнают по голосу?

Он умер через 30 лет после нашей встречи, в 1983–м, не дожив нескольких месяцев до своего 70–летия. Это произошло 4 августа — по необъяснимому совпадению в тот же день, когда в Москве на 83 года раньше скончался его знаменитый однофамилец, замечательный художник–пейзажист, друг А.П.Чехова Исаак Ильич Левитан. «Кто более матери–истории ценен», рассудит она сама.