Запоздалая песня весны

Источник материала:

Своих троих детей Дарья растила одна. Михал и прежде уезжал на заработки – то в хлебную Украину, то в далекую Сибирь. Приложив немало сил, не разгибаясь с утра до вечера, можно было за месяца три-четыре адского труда на чужой стороне обеспечить семью достойным заработком. Бывало, часть его выплачивало хозяйство зерном, которое своими же машинами и доставляло домой старательным приезжим работникам. Односельчане с охотой покупали затем излишки отборной пшеницы, и вырученные деньги шли опять же на нужды семьи. Так что длительное отсутствие Михала Дарья воспринимала как должное, сознательно закрывала глаза на его отношение к себе. Все меньше тепла было в его поведении, и это сильно ранило ее трепетное сердце. Но она не выдавала своей боли, по-прежнему добро и ласку дарила супругу, тем более что детей он не обделял вниманием, ради них старался и трудился. «Ничего плохого ведь не случилось, — успокаивала себя Дарья, — может, кто и глянулся мужику вдали от дома – видный он у меня. Так ведь все равно ко мне и детям возвращается, о нас печется. Все перемелется да и сладится». Однако когда Михал вместе с такими же, как и сам, шабашниками-односельчанами засобирался в свою очередную поездку, Дарья, словно предчувствуя беду, попыталась робко его отговорить. Только напрасным было ее старание. Он, как никогда прежде, был настойчив в своих намерениях и удивительно нежен с ней. Радоваться бы женскому сердцу этим переменам, а оно сжималось от навязчивой тоски и необъяснимой тревоги.

В заботах и хлопотах летели дни, и в каждый из них она ждала весточек от Михала. Они приходили вместе с денежными переводами, как и в другие семьи, чьи мужья были в одной бригаде с Михалом. Обещались неплохие заработки. Так оно и вышло по осени. Несколько грузовиков доставили пшеницу в село в середине октября. Остановились они и у дома Михала. Только не было среди прибывших его самого. «Не приедет он, пристал там к молодице, — пояснил кто-то из бригады и будто ледяной водой обдал ее сердце. – А этот груз тебе велел передать». Словно закаменела Дарья, не в силах вымолвить и слова, белее снега стало ее загорелое лицо. Напуганные столь разительной переменой, попытались хоть чем-то помочь ей товарищи Михала, только остановила вдруг резко Дарья эти попытки: «Везите пшеницу назад. Нам чужого не надо», — и, прижав к себе малышей, направилась к дому. Осенний ветер безжалостно рвал выбившиеся из-под платка волосы, а мелкий нудный дождь охлаждал пылавшее лицо. И непонятно было, то ли капли влаги текут по нему, то ли горькие слезы. 

Она растила детей одна, отправляя назад приходившие от Михала денежные переводы. Трудилась за двоих, чтобы поставить детей на ноги, выучить их и достойно определить в жизни. Ни с кем в деревне не обсуждала предательство Михала и детям не внушала ненависти к нему. А когда, повзрослев, они настойчиво советовали матери соединить свою жизнь с другим мужчиной, категорически возражала и повторяла несколько грубоватую расхожую фразу: «Дай Бог одним куском подавиться». Так и жила одна, выдав со временем замуж дочерей и женив сына, растила затем внуков и радовалась, что все у них хорошо. 

Устоявшееся житейское спокойствие было нарушено нежданно-негаданно. Из далекой чужой стороны пришло на имя Дарьи письмо. По почерку на конверте узнала Михала. И не порвала, не уничтожила это послание, а прочла его покаяние с проснувшейся в сердце болью. Писал он, что оказался ненужным на старости лет ни той женщине, ради которой оставил семью, ни ее детям, просил простить, если сможет, за причиненную обиду и дать возможность хоть на склоне жизни побывать в родимых краях. 

Всколыхнуло-растревожило душу послание Михала. Как и много лет назад, проплакала ночь в подушку, перебирая в памяти одинокие годы, а наутро отправила коротенький, в два слова, ответ: «Приезжай, Михал». 

Он возвратился воскресным майским днем. В отчем доме по просьбе Дарьи собрались их дети и внуки, как раз к тому времени, когда, по их расчетам, должен был прибыть рейсовый автобус из райцентра. Дети весело резвились на просторном дворе, а взрослые неторопливо обсуждали домашние дела. 

Первыми заметили Михала внучата. Открыв калитку, он остановился в нерешительности под многочисленными пристальными взглядами. Не осуждали они его, старого и немощного, а принимали в свою семью, его семью. 

Едва сдерживая вдруг нахлынувшее волнение, поднялась Дарья со скамейки, почему-то прикоснулась рукой к безупречно уложенным седым волосам и неторопливо направилась к Михалу. Он смотрел на нее повлажневшими глазами, едва слышно повторяя: «Прости меня, Дарьюшка, прости…» А когда она очутилась рядом, молча опустился перед ней на колени. 

Нежный майский день блаженствовал белой кипенью молодого сада. А в кусте сирени, под которым так любила отдыхать, обессилев от работы, Дарья, до хрипоты надрывался соловей…