Павел Гойхман: белые вороны масть не меняют

Источник материала:

Все по-настоящему великие тренеры похожи. Даже на заслуженном отдыхе они не устают отдавать себя людям и любимому ремеслу. Ренальд Кныш пишет книгу-учебник, Павел Гойхман публикует статьи в легкоатлетических журналах и проводит семинары.
Тренер-легенда, гроза некогда непобедимых американских прыгунов в высоту, наставник рекордсменов мира и олимпийских чемпионов сидит напротив меня в номере гостиницы “У фонтана” и рассказывает о том, как восторженно встречали его жену и верную соратницу Елизавету Сосину их общие ученики.

“Облепили со всех сторон, засыпали цветами, только фамилии успевали называть — все-таки столько времени не виделись. Мы лет на двадцать помолодели. А ты, Лиза, еще ехать не хотела... Это все Шепель. Позвонил нам в Иерусалим и сказал как отрезал: мол, без вопросов — билеты взяли, гостиницу заказали, спортсмены ждут — не подведите...
“Это зрелище, — почтенный мэтр Павел Наумович ГОЙХМАН напоминает возбужденного неожиданной пятеркой школьника. — Ты, Сережа, обязательно напиши о тех, кто организовывал турнир. Помимо Олега это Володя Сасимович, Таня Бойко и Володя Бычковский. Ведь необычайно приятно, когда благодарят через газету, особенно вашу, которую я очень уважаю”.
Гойхман из тех собеседников, с которыми хочется говорить обо всем, и я понимаю своего друга — председателя Паралимпийского комитета и одного из многочисленных его учеников. Шепель не только пригласил израильского гостя на турнир, ему же и посвященный, но и постарался выжать из этого приезда максимум: “Мы два семинара организовываем — для легкоатлетов и паралимпийцев. Ты представляешь, сколько может почерпнуть на них нормальный тренер?!”
Стало быть, мое интервью с заслуженным тренером СССР Гойхманом для тех, кто на его мастер-классы не попал. Надеюсь, оно будет для вас интересным.

— Знаешь, многие мои коллеги обиделись на Виктора Ильича Алексеева, что тот после себя ничего не оставил. Они просто не понимали, что великий тренер круглосуточно думал и трудился и ему было не до записей и мемуаров. А во-вторых, далеко не все тренеры знают, как надо работать. Вот пусть сядут за стол и расскажут, какую нагрузку давали ученикам. Их же будет смешно слушать!
Наставником, в моем понимании, по учебникам и умным книжкам не стать. Это то же, что подсунуть Пушкину пособие о том, как надо сочинять стихи. Это творческий процесс, по ходу человек постоянно должен думать, для чего и зачем он так делает. Очень важно уметь фантазировать и не бояться искать там, куда никому и в голову не придет заглянуть.

— Думаю, что к созиданию не все готовы. Приземленных людей всегда больше, чем свободных.
— Счастье в том, что нас с Лизой двое. Всегда кто-то готов взять на себя роль лидера. Я, например, всю жизнь прожил без рыбалки и пива. Вы понимаете, что хочу этим сказать? У нас нет детей, потому что мы свои жизни посвятили ученикам и ни на что другое просто не оставалось времени. И это не так плохо, как можно подумать. Мы не только научили их прыгать, но и правильно относиться к жизни, и я горжусь тем, что они нашли свое место и после спорта.

— У читателя в связи с этим может возникнуть ассоциация с Протопоповым и Белоусовой. Они тоже не нажили детей, целиком отдаваясь спорту, правда, в другом амплуа...
— Я видел Протопопова один лишь раз — в Ленинграде. Ко мне подошел молодой парень в солдатской форме и спросил, какие нужно делать прыжковые упражнения, чтобы укрепить ноги. О том, что это будущий олимпийский чемпион и легенда фигурного катания, я тогда и предположить не мог. Протопопов и Белоусова работали на спорт и на себя в спорте. Мы же всегда ставили несколько иные задачи.
Мне не нравилась гегемония Штатов в прыжках, и, закончив физкультурный вуз, я как патриот, считавший СССР родиной слонов и всего прогрессивного, что было создано в мире, начал с этим бороться. Первой ласточкой стал Эммануил Слуцкий, в начале пятидесятых установивший мировой рекорд среди глухонемых. Вскоре Иосиф Берхин, чей рост составлял 163 сантиметра, прыгнул на 30 сантиметров выше головы, и это достижение тоже было зафиксировано как доселе невиданное. Затем я резонно предположил, что, найдя парня с ростом за 180, можно наконец обогнать и непобедимых американцев.
Этим человеком стал Юра Степанов. Он не очень хорошо метал диск, с таким же успехом прыгал в длину, а уже через полгода, после того как стал заниматься прыжками в высоту, выиграл первенство профсоюзов. В 1957 году, прыгнув выше головы на 33 сантиметра, он прописал мировой рекорд в СССР, нарушив 60-летнюю гегемонию американцев. И тогда в мире сказали, что, оказывается, кроме молота и ходьбы, русские еще умеют и летать.

— О белорусах тоже когда-то так думали...
— Я аплодировал нашей женской эстафете 4 по 400 прямо у телевизора, когда она выиграла чемпионат Европы. Знаете, что мне нравится в белорусской сборной? В ней нет легионеров. И я вижу здесь основание для гордости, ибо это критерий труда наших тренеров. Хотя, разумеется, легче всего переманить в Беларусь готового атлета, что и делают в некоторых видах спорта.

— Как в Израиле подходят к решению этой проблемы? Какая там политика в области спорта?
— Если коротко ответить, то никакой. Страна беспрерывно воюет и ей не до спортивных достижений. Когда едешь в автобусе, нет абсолютно никакой гарантии, что доберешься до того места, куда следуешь. Вокруг арабы, и в самой стране их полно.
Что такое Израиль? 700 километров в длину, а если отдать те остатки земли, которые у нас хотят забрать, то останется 60 поперек. И как тогда можно будет защитить такое государство? А в том, что его стремятся уничтожить самые разнообразные силы, нет никакого сомнения. Такие уж у нас соседи: они не умеют жить в мире, могут только воевать.

— Опасно жить в такой стране. Может, вернуться?
— Куда? Мы уехали отсюда лишь потому, что у нас оставалось два стакана крупы. Получилось, работали на СССР, затем на Беларусь, а кормит нас Израиль.

— 58 лет тренерского стажа — это не каждому дано... С каким поколением спортсменов вам было легче всего?
Елизавета Ивановна: Давайте я отвечу. Если тренер любит свою профессию, ему легко работать где угодно и с кем угодно. Когда мы приехали в Белоруссию, царство небесное Герману Бокуну, он спросил: “Что вам надо?” Нам нужны были площадка с тартановым покрытием и навес от дождя, чтобы мы могли заниматься в любую погоду. Через два месяца все было сделано. Там и выросли наши ученики. И работали они с упоением. Мы учили их, а они — нас...
— Мы ведь, по сути, школьные учителя. Я почему туда ушел с должности старшего тренера сборной страны? Чтобы написать книгу, по которой в школах должна была развиваться легкая атлетика. Любую задачу надо решать, начиная с истоков. Тем более что в Штатах к тому времени уже успешно функционировало 9000 специализированных детских школ по легкой атлетике. В итоге мы с Лизой написали книгу, но нам ее долго не давали выпустить, а все потому, что мы утверждали принципиально новые вещи.
Кстати, я считаю, и с этой точкой зрения соглашались восточногерманские специалисты, что всякий тренер для начала должен поработать в школе. Потому что в первую очередь ему надо накопить педагогические навыки. Мы брали в свою группу каждого, кто приходил. Так было в Ленинграде, Минске, и в Иерусалиме мы тоже себе не изменили. Хотя могу сказать, что в Израиле самые популярные виды спорта — это футбол и баскетбол. Легкая атлетика начала подниматься только в последние годы, после приезда уроженцев бывшего СССР.

— А правда, что вы сами не умеете прыгать в высоту?
— Да, но это не помешало мне стать заслуженным тренером Советского Союза. И, думаю, подобного результата можно было добиться и во многих других видах спорта.
Когда от рака умирал тренер Виктора Булатова, он передал его нам. Через шесть месяцев мы знали все, что требовалось для подготовки шестовика высокого класса. Витя взял на тренировке 5,60, и один из тренеров перестал здороваться с Лизой. Он не мог простить ей, женщине, того прогресса, который был достигнут.

— То есть вы ведете речь к тому, что великим тренером можно стать самостоятельно, не играя в сборной и даже не заканчивая физкультурного института?
— Я знаю многих очень хороших тренеров, не имевших специального образования. У них была белая доска в голове — туда не успели вбить общие постулаты и готовые теории. Им до всего нужно было доходить собственным умом. А знания, полученные подобным образом, как известно, наиболее ценны.
Кроме того, по своему мироощущению они выгодно отличались от бывших спортсменов. Почему мало кто из них в будущем становился хорошим тренером? Потому что они многое знали, но передавать не умели. И в спорте все время работали на себя. Тренер же обязан свое личное “я” подчинить ученику. Он должен быть педагогом — тонким и умным, уметь учить других и учиться самому.
Мы учились у Юри Тармака — первого советского олимпийского чемпиона по прыжкам в высоту и очень грамотного спортсмена. Учимся у Габриэля — израильского паренька, который пока едва преодолел двухметровую высоту.
Мы всегда были сторонниками того, чтобы юные спортсмены тренировались рядом с мастерами, тогда обучение идет гораздо быстрее. Старшие пусть даже неосознанно, но берут шефство над младшими, а те за ними тянутся и их совет для последних зачастую гораздо важнее, чем тренерский. В Израиле происходит то же самое, и это особенно приятно, потому что иврита в совершенстве мы не знаем. А с другой стороны, короткие и четкие команды дают человеку гораздо больше, чем длительные лекции, очень любимые многими нашими тренерами.
Знаете, какая типичная беда у советской методики? Она постоянно делала упор на ошибки учеников, на то, что те выполняли неправильно. В результате человек начинал чувствовать себя идиотом. Из нас делали тренеров ошибок. Да, их заметить легко, но ты сумей найти в своем ученике сильные стороны, сосредоточь его внимание не на том, что не получается, а на том, что все идет именно так, как и требуется: “Да я же высоту не взял!” — “А она нам сейчас и не нужна вовсе — важен был только правильный разбег, а как раз он получился у тебя что надо!” Сейчас надо создавать мотивацию в каждом упражнении.
Как мы раньше это делали в СССР? “Вот американка была больна полиомиелитом. А потом стала рекордсменкой мира! А вон тот мальчик вырос в бедных негритянских кварталах, но взялся за голову и оказался лучшим прыгуном в мире”. Да кому это интересно? Сейчас полностью изменилась психология людей, они сами стали другими.
Мы должны вызывать у человека интерес, постоянно его мотивировать на правильное выполнение того или иного упражнения. Монотонные тренировки, когда из месяца в месяц, из года в год повторяются одни и те же приемы и упражнения, убивают спортсмена. Тренер прежде всего артист — с миллионом мимических интонаций и оттенков голоса. А когда у него на лице 24 часа в сутки написана вселенская печаль или желание быстрее закончить тренировку, то и спортсмены получаются ущербные.

— Вы уже привыкли к израильскому менталитету?
— Да, и мне нравится, что израильтяне не ломаются. Взрывается автобус или дом, а они ни на йоту не меняют свой стиль жизни, кроме, конечно, родственников погибших. Веселятся, смеются, ходят на дискотеки. Для них это обыденные вещи.
Что интересно, если здесь меня оскорбляли как еврея, то там я фигурирую уже как русский. Но мы на это не обижаемся: люди везде одинаковы, и глупо предполагать, что в какой-то одной нации количество хороших людей гораздо больше, чем в другой. И все же ментально израильтяне очень сильны — в трудную минуту они мгновенно объединяются.

— Это свойство сильных людей. В вашей жизни встречалось много тренеров, знакомством с которыми стоило бы гордиться?
— Мы учились у тех, кто работал плохо. Нам не нужны были хорошие тренеры.

— ?
— Никогда не хотелось никого копировать, а когда ты соприкасаешься с профессионалом, это происходит на подсознательном уровне. А вот если видишь ошибку у другого, то понимаешь, как надо работать, чтобы ее не было у тебя.
Например, если человек сегодня установил мировой рекорд, и я получаю его кинограмму. И какой в ней смысл? Все это устарело хотя бы потому, что мне надо смотреть на пять лет вперед. А тогда будут совсем другие условия...

— У кого из ваших учеников был самый высокий потенциал?
— Саша Григорьев мог прыгать на 237, а может, и больше. Но этому помешал целый ряд факторов.

— Он рассказывал мне, как перед Олимпиадой-80 тренеры сборной СССР в приказном порядке заставляли его глотать “волшебные” таблетки. А так как он к ним не был приучен, то эффект получился обратный, и, будучи фаворитом, он даже не смог побороться за бронзовую медаль.
— Саша не поэтому не выиграл. На отборочных соревнованиях на одном московском стадионе, где Григорьев всегда прыгал хорошо, он не может взять пустяковые 218. Разбегается и останавливается, как будто наткнувшись на стену. И так повторяется несколько раз. Его просто гипнотизирует экстрасенс, который сидит на трибуне. И, уверен, то же самое произошло на Играх. Люди ничем не гнушались, чтобы достичь своего.
Вы что, действительно считаете, что советские чиновники искренне переживали за результаты? Да их интересовали главным образом чемоданы, которые можно было без досмотра пронести через таможню. Именно поэтому и Григорьеву, и Бойко, которые никогда подобными вещами не занимались, “не успевали” оформить заграничные визы.

— Наверное, вам, “белым воронам”, тяжело было работать в этой системе?
— Все началось на собрании после Олимпиады 1972 года. Тогда старший тренер сборной страны — человек, кстати, очень хороший и прогрессивный (но от системы куда денешься-то?) — сказал: “Те, кто не будет заниматься фармакологией, в сборной не останутся”. Какой-то болван или специально, или по глупости, черт его знает, спросил: “А как же Тармак? Он ведь Олимпиаду чистым выиграл!” То есть мы уже изначально оказались в изоляции. Именно по этой причине из команды удалили многих хороших тренеров.
Что интересно, позднее нас самих пытались уличить в использовании запрещенных препаратов. Не стану называть фамилий. Мы, в свою очередь, написали письмо, где назвали 19 пунктов, по которым были нарушены правила забора допинг- пробы. Приехавший из Москвы в белорусский Спорткомитет человек сказал, что к нам нет никаких претензий, и попросил никогда никому не рассказывать эту историю и не называть центр, где эти пробы фабриковали. Так и договорились. Хотя потом был звонок из Москвы с просьбой устроить нам, таким умным, веселую жизнь.
Что поделать, если у нас всегда в руководство набирали идиотов?! Ну как можно было после Олимпиады-80 дать мне, заслуженному тренеру страны, вторую категорию, которую получали студенты, едва закончившие вуз? Над этим весь Союз смеялся, а местные клерки готовы были стать посмешищем, лишь бы угодить московским начальникам...
Да какие это были руководители, прости господи... Комсомольские активисты, чьи-то родственники, карьеристы... После Бокуна нас ни один начальник не вызвал и не спросил: “Что вам нужно для плодотворной работы?”
Это хорошо еще, что в Минске такой Герман Матвеевич отыскался. Думаете, в Ленинграде дураков не было? Их же не интересовало, как ты работаешь. Главное, как к ним, великим организаторам и координаторам, относишься, чем лично им будешь полезен. Если стоишь по стойке смирно и смотришь в рот — молодец. А коль ты ерундой не занимаешься, поскольку в жизни есть более важные вещи, такие, например, как воспитание чемпионов и рекордсменов, то ты их личный враг.

Сосина: Бокун — скорее исключение из правил. Он сам был тренером и потому все прекрасно понимал. Если он тебя где-то встречал, то разговор строился примерно таким образом: “Так, какие проблемы? Что надо? Да и вообще, вы чего это ко мне не заходите? Других тренеров не выгнать, а вас не загнать”. Герман Матвеевич за нами следил, а когда его не стало, то нас начали вытеснять. Меня убрали из школы высшего спортивного мастерства, а Паша один работать не может. Говорят: “Иди в спортивный интернат”. Ну почему кто-то, в этом ничего не понимающий, должен указывать, где мне нужно тренировать? Мы никогда ни с кем не ругались и никому не делали зла, мы только хотели, чтобы нам не мешали работать...
Да я вам столько могу рассказать всякого, просто не хочется сейчас вспоминать все, что было. Обидно, что когда-то мы оказались не нужны стране. Дали нищенскую пенсию, которой не хватало на жизнь. Голодали... А помогали знаете кто? Ученики. Тот же Шепель как приедет из родной деревни — с картошкой, салом, — так сразу к нам...

Гойхман: Да мы не жалуемся. В конце концов страна — это люди. Нас помнят те, кому мы смогли что-то рассказать и чему-то научить в жизни. Наверное, это говорит о том, что педагогами мы были не самыми последними. Знаете, в конце жизни поневоле начинаешь подводить какие-то итоги...
Хотя, если честно, мы в лучший мир пока не собираемся. Хочется приносить пользу. До сих пор анализируем собранный материал и делимся им с нашими специалистами. Завтра у нас семинар, так что если получится, заходите.

Я заскочил туда только на минутку, принес обещанную Павлу Наумовичу книгу его великого коллеги Ренальда Кныша. Гойхман благодарно кивнул головой и продолжил свой рассказ — в окружении тех, кто и сегодня хочет растить чемпионов и рекордсменов.