Благодарность

Источник материала:

Благодарность

Янка (Иван Алексеевич) Скрыган родился в 1905 году в селе Трухановичи Минской губернии. Окончил литературно-лингвистическое отделение педагогического факультета Белгосуниверситета. В 1933-1936 годах работал в газете «Лiтаратура i мастацтва». В конце 1936 года был арестован, восемнадцать лет провел в лагерях и ссылке. Вернулся в Минск, в 1955-м его реабилитировали. Работал в Госиздате БССР, заведовал литературно-контрольной редакцией Белорусской Советской Энциклопедии (БелСЭ). Член Союза писателей СССР с 1934 года, автор десятков книг прозы. За участие в создании БелСЭ удостоен Госпремии БССР. Умер в 1992 году. В публикуемом нами рассказе «Благодарность» («Падзяка»), написанном в 1934 году, Янка Скрыган упоминает Советскую улицу - ныне это проспект Независимости (правда, до войны у этой магистрали была несколько иная трассировка, причем по улице ходил трамвай). Ляховка - так называлось рабочее предместье, где находились небольшие промышленные предприятия и жил трудовой люд, - ныне это район, прилегающий к улице Октябрьской. Парк «Профинтерн» - ныне Центральный детский парк имени М. Горького. Что касается Красного костела (костела Святого Симеона и Святой Елены), то после революции он был приспособлен под Государственный польский театр БССР, а незадолго до войны в нем размещалась киностудия. 1934-й был для белорусской столицы особенным годом. Накануне завершилось строительство Дома правительства и перед ним установили памятник В.И. Ленину. Открылся стадион «Динамо». Началось сооружение Окружного Дома офицеров (тогда он назывался Домом Красной Армии). Распахнул свои двери ГУМ - его здание располагалось через квартал от ныне действующего, на пересечении улиц Советской и Комсомольской.

Янка СКРЫГАН

На Вокзальной площади, в трамвае, недалеко от меня сел человек. По всему было видно, что он не местный. Осмотрел вагон, словно видел его впервые, после начал вглядываться в улицу.
- Что это за здание? - спросил он, когда мы повернули от вокзала.
- Дом правительства, - не без гордости ответила девушка, стоявшая рядом. - Только что построили.
- Какое великолепие! - человек прямо прилип к оконному стеклу, чтобы как можно больше охватить глазом.
Дом проплывал, поворачиваясь и показывая свои строгие высокие грани, выступы, балконы и бесчисленные квадраты окон. Перед ним гладко стелилась залитая асфальтом площадь, а посреди ее стоял бронзовый Ленин, обращаясь с речью к красноармейцам перед их отправкой на фронт. Глянцевался и поблескивал черный гранит постамента. Горячее пламя цветов плескалось у подножия.
Трамвай мчал дальше, и человек торопливо рассматривал встреченное по пути, чтобы ничего не осталось без внимания. Только краем успели остаться в его поле зрения контуры университетского городка, газоны и высаженные молодые деревца, в кронах которых настаивалась синь будущего парка.
Мелькали квартал за кварталом, улица за улицей.
- Я мало чего тут узнаю, - сказал человек, обращаясь к своему соседу, флегматичному старичку. - Я уехал отсюда давно, в четырнадцатом году, когда меня мобилизовали на империалистическую войну. А здесь все так переменилось. Узнал только гостиницу «Бельгия» да Красный костел.
Девушка, охотно говорившая с человеком, давно вышла, а дедушка был молчун. Я начал злиться из-за того, что никто не хочет помочь человеку. Думалось: «Почему они так мало рассказывают ему? Почему не хвалятся? Разве они не понимают, что значит вернуться на родину и не узнавать ее? Вот же он и не знает, что Красного костела у нас давно нет, а есть Государственный театр. Что здание, удивившее его стеклом своих стен, - это фабрика-кухня. Что гостиницы «Бельгия» он видеть не мог, ошибся, потому что от нее не осталось и следа. На этом месте стоит теперь Дом правительства. Нельзя же, чтобы он этого не узнал!»
В трамвае становилось тесно. На Комсомольской улице старичок сошел, и я пересел на его место. Человек сидел напротив меня. Только теперь удалось хорошо рассмотреть его лицо. Лицо немолодое, овеянное ветрами самых дальних земель страны. Человек смотрел, как в просторные двери здания с расцвеченными витринами шли и шли людские толпы.
- Универсальный магазин, - говорю я, хотя знаю, что тут не нужно пояснять.
Мы разговорились. Трамвай шел, то высаживая, то набирая новых пассажиров. Я давно проехал свою остановку и беседовал с человеком, который сейчас ходил по следам своего детства. Бывают хорошие сны, когда жаль, что они не сбылись. Человек видел сон, что был явью. А сном становилось детство. Он видел город, которого не было в его памяти, который и теперь менялся на глазах. На улицах дымился свежий асфальт, стелились узоры брусчатки. Мостильщик любовно подгонял камень к камню и поднялся с колен, чтобы пропустить наш вагон. За сквером высились леса Дома Красной Армии. В перспективах улиц над крышами поднимались надстройки. Осень рассыпала по тротуару пожелтевшую кленовую листву.
- Мой брат на восемь лет младше меня, - говорил человек. - Он теперь в Колхиде, в геологической экспедиции Академии наук. Нас было двое. Когда меня забрали на войну, он остался сам по себе. Кем только не был - беспризорником, вором, хулиганом. Он просил, чтобы я написал ему, что тут происходит. Мы жили на Ляховке…
На Ляховке мы шли по новому городу. Человек волновался еще больше. Тут лежали тропинки его детства. Но след их потерялся. Мы видели город заводов, стеклянные крыши и кварталы рабочих поселков. Мы ходили по улицам, на которых я сам был впервые.
- Я напишу, чтобы он приехал сюда. Что ему рассказывать - здесь надо все пережить.
Тогда я стал назойлив. Я захотел показать человеку весь город, чтобы ничего в нем не осталось неизвестным ему.
Мы стали менять маршрут за маршрутом, район за районом. Я показал ему техникумы, клиники, общежития, парки. Показал стадион, гостиницы, клубы. Мы видели, как поднимались стены Комвуза, Академии наук, Дома печати, Дома специалистов. Мы слышали гудки заводов всей столицы, когда на работу заступала вторая смена. Я привел человека на место, где будет построен театр оперы и балета, и этот дом вознесется над всеми зданиями Минска.
…Вместе с ним мы увидели будущее. Внизу плещется и поблескивает речка. Вдоль берегов дымится зеленый раскидистый парк и, перебравшись за Советскую улицу, сливается с парком «Профинтерн». По гранитным набережным движутся машины, молодежь гурьбой по каменным ступенькам спускается к водной станции. По речке скользят лодки. Где-то за поворотом ее слышен сигнал парохода. Он проходит, вспенивая воду, - грузный, истомленный, несущий в себе дыхание великого Днепра…
Мы стоим на площади Парижской коммуны. Отсюда нам видны контуры города. Над ним стелется тонкая, прозрачная синь, и очертания домов сливаются с горизонтом.
- Я обязательно напишу, чтобы он приехал сам, - говорит человек, который все еще не в состоянии погасить волнение. - Пусть посмотрит…
Он с теплотой пожал мне руку. Я тоже поблагодарил.
- За что же? - спросил он.
Я улыбнулся. Разве мог я сказать, что горд самой большой гордостью - правом показывать все это, как свою радость.
1934 год

Перевод с белорусского языка Светланы ШИДЛОВСКОЙ

Теги: Минск