Он не успел сказать «прощай»...

Источник материала:

СЕЛИЦКАЯ Людмила

Витебская сага о Судзиловских. Продолжение

...Нынешние конец февраля и начало марта выдались в Витебске заснеженными. Улицы стояли в сугробах, которые, как вдруг внезапно дошло до моего сознания, убираются куда хуже, чем в Минске. Особенно в частном секторе, где мы прокладывали путь. Ищи я дорогу на общественном транспорте — заблудилась бы окончательно и бесповоротно. Спасибо родившемуся в здешних краях мужу — вырулил в конце концов к нужному дому на 3–й Заводской улице.

А попасть в него мне очень хотелось. Здесь мне назначила встречу женщина, к которой я собиралась в гости целых три года. Как только узнала, что в городе на Двине живет внучка Николая Антоновича Судзиловского. Двоюродного брата и легендарного тезки, Николая Константиновича Судзиловского, который в 1891 году стал первым президентом Гавайской республики.

Как всегда со мной случается в магическом городе Витебске, не обошлось без воистину булгаковских приключений. И выразились они не только в том, что никто из встреченных витебчан не смог подсказать, где же находится улица с таким ностальгически–милым названием. К подобному топонимическому феномену я и в Минске привыкла — мы, к сожалению, плохо знаем не только родную историю, но и географию. Даже городов, где живем десятки лет. Забавные заминки начали сыпаться со всех сторон буквально с того самого момента, как я выбралась в свой город чудес. Во–первых, оказалось, что старшая научная сотрудница областного краеведческого музея Ольга Березко, которая пообещала «рассекретить» адрес героини и даже сопроводить к ней, находится нынче в декретном отпуске, родив двойню. Затем выяснилось, что нужные мне координаты остались у Ольги на работе. Пришлось поднимать на ноги ее коллег. К счастью, отчетность в музее поставлена хорошо — оставалось лишь самостоятельно найти цель по заветной бумажке.

Рассказываю это не потому, чтобы посетовать на издержки творческой профессии, а совсем по другой причине. Когда материал о драматической судьбе Любови Федоровны Чударевой увидел свет на газетных страницах (см. «СБ» за 5 июня с.г.), в редакцию пришло письмо от еще одной Судзиловской — Ирмы Михайловны.

С легкой обидой между строк: почему, мол, журналистка не смогла встретиться еще и с ней. Ведь обещала же 15 лет назад, что обязательно напишет материал и про вторую ветвь Судзиловских — семью репрессированного Михаила.

Напомню: у витебского агронома Николая Судзиловского было 8 детей. 85–летняя внучка Любовь Федоровна Чударева рассказала про жизненный путь своей матери Евгении — третьей по старшинству дочери Николая Антоновича. В страшном 1937 году Женя, всю жизнь проработавшая сестрой милосердия в госпитале, была арестована и затем расстреляна. Вместе с родным братом Михаилом, также попавшим во «враги народа».

Ах, витебский кот Бегемот, ты в каком таком переулке перебежал мне дорогу и запутал все следы?!

Ведь это совсем не я 15 лет назад дала слово написать про Судзиловского Михаила Николаевича. Потому что я никогда не работала в витебских газетах. Больше того, на тот момент даже не подозревала о существовании его живых наследников. Да и нынче: узнай наверняка о такой оказии, неужто отказалась бы от символичной встречи?! Подобные свидания с интересными людьми я всегда считаю не случайными, а знаковыми — особым подарком судьбы!

Но, увы, в мой последний приезд в Витебск никто не сказал мне, что у расстрелянного ветеринара здесь осталась семья. Ни сотрудники областного краеведческого музея, первыми наведшие на следы известного рода. Ни сама Любовь Федоровна Чударева, чей заснеженный дом мы нашли с такими приключениями. Ни ее дочь Елена Загадская.

...Я дозвонилась до приславшей письмо Ирмы Михайловны Судзиловской, найдя ее на даче под Витебском, — и возникшее недоразумение быстро разъяснилось. Поэтому с легкой душой публикую почти целиком то, что она написала. Как продолжение истории.

«Уважаемая Людмила Селицкая! Пишет вам внучка Николая Антоновича и Ядвиги Александровны Судзиловских Ирма Михайловна.

Большое спасибо за память. Мой отец, Судзиловский Михаил Николаевич 1899 года рождения был реабилитирован посмертно в 1956 году. Начиная с 1953 года мать усиленно писала прошения о пересмотре дела.

15 лет тому назад мне предлагали опубликовать аналогичный материал о моем отце. Но я тогда отказалась от публикации. Работала ординатором в гинекологическом отделении 3–й горбольницы Витебска и обслуживала санавиацию области по нашей специальности и не хотела быть «музейным экспонатом». Я тогда ответила, что, когда выйду на пенсию, буду согласна на публикацию, на чем настаивала и Любовь Федоровна Чударева, дочь расстрелянной сестры отца Евгении. После выхода на пенсию прошло 14 лет, но за это время ко мне никто не обращался.

Моя мать, Райхлина Рахиль Залмановна, выпускница Горецкой сельхозакадемии, вышла замуж за отца в 1927 году. В 1929–м у них родилась первая дочь, которая умерла в возрасте 8 лет от ревматического миокардита 6 ноября 1937 года. А 17 ноября 1937 года родилась я. Так как роды были осложненными, выписали нас на 10–й день. Отец забрал из роддома родных людей, доставил домой, а назавтра был взят сам, когда уходил с работы — научно–исследовательской станции близ Юрьевой Горки.

В течение месяца мать простаивала в очереди, чтобы передать записки (передач не брали!) в тюрьму, оставляя новорожденного ребенка на бабушку Ядвигу Александровну и тетю Катю. (Екатерина Николаевна Судзиловская 1897 года рождения — родная сестра Михаила Судзиловского, умерла в Витебске в 1999 году. — Прим. Л.С.). А до того, с 6–го по 16 ноября, тетя Катя сопровождала мать (на сносях) на кладбище на могилку к только что умершей дочке.

Согласно «делу» расстреляли отца 5 января 1938 года. Говорят, расстреливали на берегу Двины, где собирались строить церковь, но когда стали находить черепа с дырками и писать об этом в газетах, церковь решили строить в другом месте. Отцу в момент репрессий не исполнилось еще 40 лет: высокий, красивый, умный. У него был один дефект. После ранения не было правой ноги ниже колена, он пользовался протезом, мог даже плавать, благо до реки было около 150 метров. Когда ездили в Ленинград, то купленную там вазу для гарантии сохранности несла мать. В течение 4 лет до войны мы продолжали жить в доме губернского агронома по адресу: 2–я Ветреная, 14, пользовались любовью бабушки Ядвиги Александровны и тети Кати.

Когда начались бомбежки, все жители дома прятались в отдельно стоящем крытом погребе. Но Ядвига Александровна не хотела прятаться и приходила только тогда, когда ей говорили: «Ирмочка плачет и зовет вас». Со слов соседей по улице, когда начался пожар, она отказалась выйти из дома и сгорела заживо...

Мать со мной успела эвакуироваться с последним эшелоном медработников — она работала химиком в санитарно–гигиенической лаборатории — с одним чемоданчиком (более не брали). По пути эшелон с беженцами бомбили в Луках и в конце концов привезли в г. Чкалов, ныне Оренбург. Там мы жили в комнате общежития госпиталя, где стала работать мать, научившись делать уколы и ухаживать за ранеными. Дрова добывали для отопления комнаты сами, по поленнице стучали, чтобы успокоить крыс. Кроме госпиталя, мать работала ежедневно в сангиглаборатории химиком, хронически недосыпала.

Сразу после освобождения Белоруссии, еще через Гомель, мать была вызвана в Витебск для организации химико–бактериологической лаборатории при городской санитарно–эпидемиологической станции и много лет ее возглавляла. До приезда в Витебск какое–то время, помню, жили в гостинице в Гомеле, а когда освободили Витебск, перебрались туда. Мать ходила на могилку первой дочери еще по заминированному кладбищу.

В 1955 году я поступила в медицинский институт и в 1961–м закончила. С тех пор 31 год работала до пенсии акушером–гинекологом. Мать умерла в 1963 году, через 3 месяца после рождения внучки (судьба почти повторяется). Все мои сведения о родственниках Судзиловских почерпнуты из рассказов Чударевой Л.Ф. По возвращении из эвакуации мать познакомила меня с Любовью Федоровной. Детства до войны не помню. Лишь по рассказам матери — про огромный сад и любящих людей. Мой отец был репрессирован с должности младшего научного сотрудника, а его младший брат Лев Николаевич Судзиловский уже в возрасте 45 лет занимал должность заведующего кафедрой Уфимского ветеринарного института. К слову, он первым отозвался денежным переводом на рождение моей дочери 16 декабря 1962 года. Сейчас уже ее сыну Антону и моему внуку 17 лет.

Я лично была знакома с двоюродной сестрой отца Анной. У нее страшное горе — разбился на мотоцикле единственный сын. Но есть внучка, что держит в жизни. Познакомилась и с приезжавшим к Любови Федоровне в гости сыном Ольги, родной сестры отца, тоже Антоном, инженером–геодезистом. Кстати, в Вильно у нас жил родственник с таким именем, работавший судьей.

Связи, бывшие в Союзе, распались — очень жаль, что нас так разъединили».

Ирма Михайловна приложила к письму две фотографии. На них — ее молодой и красивый отец с матерью. И маленькая девочка с атласной лентой в волосах. Разумеется, я задала вопрос: это кто — может, сама автор письма в далеком детстве.

Нет, был ответ, это первая дочь Михаила и Рахили Судзиловских. Тоже Ирма, но та, которая умерла в раннем детстве. К сожалению, дата съемки не подписана. Так что судить о ней надо по возрасту девочки. Ирме здесь лет 5, максимум 7 — значит, к фотографу семья наведалась приблизительно в 1934 — 1936 годах, незадолго до роковых событий. Глядя на фото, разве скажешь, что тень трагедии уже нависла над головой мужчины с внешностью голливудского киногероя?..

— А что за вазу должна была нести ваша мама в Ленинграде? — спросила я. — Из письма не совсем понятно.

— Все просто: отец из–за своего протеза мог уронить ношу. А купленная в поездке ваза, по семейным преданиям, была большая, красивая. У отца, как признавали все, был хороший вкус. Мама была попроще — все–таки вышла из рабочей среды.

Далее Ирма Михайловна высказала собственную догадку, что Михаил Судзиловский служил не в Красной Армии, как пишут некоторые исследователи, а в белой. Но это предположение опровергла Любовь Федоровна Чударева, повторно подтвердив причастность дяди к Красной Армии.

— Хотелось бы точнее узнать, Витебский или Ленинградский институт закончил отец, — продолжала выстраивать личные родословные гипотезы Ирма Михайловна.

— В архивах можно найти ответы на очень многие вопросы, — подсказала я. — Главное, не пожалеть времени на поиски. Истина — пусть даже горькая — всегда лучше неведения. Благодаря вашему отклику теперь и я буду знать гораздо больше про витебских Судзиловских.

Уже прощаясь с Ирмой Михайловной, я подумала: оказывается, иногда очень приятно сдержать слово, данное много лет назад совсем другим человеком.

Фото из архива И.Судзиловской.