Экстренный выпуск

Источник материала:

МИХАЙЛОВ Валерий

Одна из самых драматических и малоизученных страниц истории «Советской Белоруссии» — первые дни Великой Отечественной войны

Мы попросили рассказать о них Майю Ваганову, дочь бывшей сотрудницы редакции Марии Вагановой, и Якова Качана, одного из старейших журналистов республики.

Минск, 22 — 23 июня: «Трудно было куда–либо дозвониться»

«Я, девочка–школьница, — рассказывает Майя Петровна, — часто бегала в редакцию к маме. Где–то в конце 1940 года мама вышла замуж, и у меня появился отчим — Давид Соломонович Пинхасик, также работавший в «СБ».

До войны ее мать, Мария Михайловна Ваганова, заведовала в «СБ» отделом пропаганды. Размещалась редакция в одноэтажном уютном особнячке по улице Карла Маркса, 3, а печаталась в типографии «Звязды» на главной улице — Советской, примерно там, где сейчас книжный магазин «Центральный».

Незадолго до начала войны Давид Пинхасик отправился в командировку на Могилевщину. Его статья из Кричева опубликована в номере газеты, вышедшем в воскресенье, 22 июня. Этот номер оказался последним, рассказывавшим о мирной жизни.

«22 июня 1941 года, — продолжает Майя Петровна, — наша семья вместе со всей редакцией собиралась на открытие Комсомольского озера — оно ведь сооружалось по инициативе «СБ». Только вышли за порог, слышим — это было часов в 10 утра — звонит телефон. Маму и Давида Соломоновича вызывают на работу — срочно выпускать номер газеты. Часа через два все уже знали из выступления по радио Молотова — началась война...»

Экстренный выпуск «СБ», появившийся в понедельник, 23 июня, был на двух страницах. Он открывался радиовыступлением наркома иностранных дел СССР Вячеслава Молотова, в котором прозвучали слова, ставшие крылатыми: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». В центре первой страницы — указы о мобилизации военнослужащих, о военном положении в отдельных местностях.

Успели журналисты опубликовать и две заметки с митингов — коллектива гастролировавшего в Минске Московского художественного театра и рабочих городского трамвая. Митингам и откликам посвящена и вся вторая страница. Самый крупный по размеру материал на ней — репортаж Ефима Садовского о том, что происходило в первый день войны на Минском станкостроительном заводе имени Кирова.

«Вернулись мама с Давидом Соломоновичем из редакции домой поздно вечером 22 июня. Отчим должен был на следующее утро явиться на пункт приписки, он уходил в армию. Мама рассказывала, что большая часть сотрудников тоже, не дожидаясь повесток, пошла в военкомат — Бутелин, Корсик, Мировой, Шванков, Ильюшенко, Герцович.

На следующее утро мать поручила мне собрать чемодан, а сама ушла в редакцию. Я заклеила окна нашей комнаты крест накрест бумажными полосками, чтобы стекло при бомбежке не разлетелось на куски, взяла документы, противогаз и отправилась в редакцию. 23 июня весь день провела в «Советской Белоруссии». Внешне все было, как всегда. Стрекотали пишущие машинки, приходили и уходили люди. Но очень трудно было куда–либо дозвониться, особенно за пределы Минска, связь работала с перебоями. Однако все еще верили, что это временно, скоро жизнь наладится».

Минск в тот день немцы не бомбили, хотя тревога объявлялась несколько раз...

Минск, 24 июня: «Творилось что–то ужасное»

Ночь на 24 июня многие провели в редакции. «Мы с мамой домой к себе не ходили, — говорит Майя Петровна. — Я спала в кресле в редакторском кабинете. Утром мама послала меня в магазин купить что–нибудь поесть, а тут снова завыли сирены. Началась страшная бомбежка. Вместе с другими я пережидала налет в бомбоубежище, а потом прибежал милиционер, стал кричать, чтобы все разбегались, потому что в другое убежище случилось прямое попадание и там много жертв...»

Сотрудники редакции перебрались в подвал соседнего четырехэтажного дома. Журналисты Журавлев, Ратгауз, Садовский — эти фамилии Мария Ваганова вспоминала уже после войны — собирали информацию, продолжали делать газету.

К вечеру наступило временное затишье, люди вышли на улицу. В городе творилось что–то ужасное. Электричества нет, водопровод не работает, телефонная связь выведена из строя. Кто–то сказал, что надо уходить из города. Куда? Выйти на Советскую, чтобы попасть на Московское шоссе, невозможно, там сплошная стена огня, завалы.

«Решили идти по Могилевскому шоссе. Держались группой, — свидетельствует Майя Ваганова. — С нами было человек восемь. Помню, рядом шли машинистка Полина Касаева, сотрудник редакции Гуревич с женой и трехлетним ребенком, журналисты Вячеслав Полесский, стильредактор Шлосберг и две машинистки с детьми. Мы шли пешком всю ночь и лишь под утро, обессиленные, задремали где–то во ржи. Когда взошло солнце, грязные, голодные двинулись дальше. По обеим сторонам шоссе валялись кем–то брошенные вещи, раскрытые чемоданы, узлы. Низко летали немецкие самолеты. Завидев их, мы прятались в кусты, канавы или просто падали наземь, но самолеты почему–то не бомбили.

Матери моей, на седьмом месяце беременности, идти было трудно. Поэтому мы пытались остановить какую–нибудь машину, но все они мчались не останавливаясь. С нами шел какой–то милиционер. Он наконец не вытерпел, выхватил свой револьвер и, размахивая им, стал поперек дороги. Один грузовик остановился. Маму шофер взял в кабину, а мне в кузове места нет. Но люди как–то потеснились, я прижалась к борту. И так доехали до Червеня.

Шофер грузовика, который нас вез, оказался очень хорошим человеком. Он отдал матери все свои вещи — пиджак, запасную рубашку, даже одеяло ватное. Сказал: «Вам пригодится, а я из Червеня поеду назад в Минск, может, еще кого–нибудь вывезу». После войны мать пыталась разыскать этого шофера, но безуспешно...

Пока мы стояли в Червене в очереди за хлебом, подъехали и остановились две легковые автомашины. В них были секретари Брестского и Белостокского обкомов партии, которых моя мать хорошо знала. Дальше в Могилев мы ехали с ними. Одна из машин уже побывала в переплетах, была с одной стороны пробита пулями, а в салоне лежала окровавленная подушка — кто-то был по дороге убит. Машина была переполнена, поэтому мне пришлось всю дорогу сидеть на полу на этой окровавленной подушке.

В Могилеве мы приехали в обком. Там отправляли машину с архивом в Москву, взяли и нас с мамой. Несколько дней жили в Москве на эвакопункте Казанского вокзала, а потом уехали в Казань, где нас приютила татарская семья, в которой было двое маленьких детей. В Казани у меня и брат родился».

Минск — Смоленщина, июнь — июль: «Покидали город в одиночку»

Но из Минска ушли не все работники «СБ», и не сразу. Утром 24–го многие корреспонденты отправились для сбора материалов на заводы, в учреждения и организации города. Когда начались массированные налеты вражеской авиации, они уже не смогли вернуться в редакцию и покидали город в одиночку, не зная толком, куда идти, где будет издаваться газета, да и будет ли выходить вообще.

Ефим Садовский, например, как он сам вспоминал, ушел из Минска уже перед самым захватом города немцами. Двинулся по Могилевскому шоссе, встретил композитора С.Полонского. Дальше пошли вместе. Не раз приходилось искать обходные пути, потому что дорогу перерезали то вражеские диверсанты, то немецкие передовые части. А он был приписан к военной газете, ее или хотя бы политуправление и требовалось найти. В конце концов нашел, но уже под Смоленском, в Гнездове. Здесь в июле 1941 располагался штаб Западного фронта, а при нем — группа белорусских писателей и журналистов, которая должна была издавать газету для населения оккупированных областей. Возглавлял ее Михась Лыньков, руководитель писательской организации республики.

В Гнездово Садовский, как он сам вспоминал, пришел в лаптях, в пыльной, изношенной одежде.

— Подожди, подожди, — осмотрев его, сказал Лыньков. — Как же ты в таком виде в штаб пойдешь? Надо хоть как–то тебя приодеть.

Он завел Садовского в свою палатку, достал старые сапоги.

— Бери пока. Мы их для Глебки берегли, когда форму получишь, отдашь. А где семья твоя?

«Я не удержался, — вспоминал Садовский, — и заплакал. Семья моя — жена с малолетним сыном — осталась где–то под Минском, мы разминулись».

Судьба семьи Ефима Садовского выяснилась уже после освобождения Минска. Его жена, тоже, кстати, журналистка, вместе с сыном попала в гетто, но сумела оттуда бежать и найти партизанский отряд.

Могилев — Гомель, июль: «Журналистов не хватало»

Редактор «СБ» Иван Ларионович Фещенко добирался в Могилев вместе с руководством республики. Но имевшаяся здесь полиграфическая база не позволяла наладить выпуск всех республиканских, да еще и нескольких военных газет. Поэтому было решено издавать «СБ» в Гомеле. Вот рассказ одного из старейших белорусских журналистов — Якова Иосифовича Качана.

«До войны я работал собкором «Звязды» по Барановичской области. Уходил из Барановичей с небольшой группой руководящих работников. Когда я добрался до Гомеля, здесь еще синело высокое небо, плескался, сверкал под лучами солнца широкий Сож, улицы утопали в зелени деревьев и ярких нарядных цветов. После всего пережитого это казалось неправдоподобным. Но по улицам уже двигалась военная техника, шли запыленные солдатские колонны, отряды мобилизованных, еще не переодетых в форму новобранцев.

В Гомеле я пришел в ЦК Компартии Белоруссии, к секретарю по пропаганде Тимофею Сазоновичу Горбунову. По профессии он журналист, несколько лет работал собкором «Правды», редактором «Звязды», и мы хорошо знали друг друга. Горбунов рассказал, что «Советская Белоруссия» в Гомеле, и посоветовал скорее идти к редактору Фещенко, ему очень нужны были люди. Так я стал сотрудником «СБ». Располагалась редакция в помещении областной газеты «Гомельская праўда». Журналистов действительно не хватало, ведь часть сотрудников ушла во фронтовую печать, а некоторых разбросала война».

До Гомеля Яков Иосифович добрался к середине июля, когда газета уже издавалась. Первый номер ее после ухода из Минска вышел 4 июля с текстом знаменитого выступления по радио Сталина. К сожалению, этого номера, да и многих других, напечатанных в Гомеле, нет ни в Национальном архиве, ни в крупнейших библиотеках страны.

Гомель, июль — август: «Одно поручение выполнить не удалось»

Яков Качан с коллегами успевали давать в номер оперативные репортажи из еще не занятых немцами районов республики.

— Запомнилась поездка в Мозырь в конце июля 1941 года, — вспоминает журналист. — Когда–то я жил в этом городе, работал секретарем райкома комсомола, потом в редакции областной газеты (Мозырь тогда был областным центром). Секретарь обкома партии Федор Михайлович Языкович рассказал мне, что в Октябрьском районе еще до прихода врага был создан истребительный батальон, который перерос в партизанский отряд. Организовали его секретарь райкома партии Тихон Пименович Бумажков и районный уполномоченный комитета заготовок Федор Илларионович Павловский. Отряд провел ряд удачных операций. Однажды партизаны подкараулили танковую колонну и взорвали мост через реку Птичь, когда по нему двигались вражеские машины. Я побывал в Октябрьском районе, однако встретиться с Бумажковым или Павловским не довелось, но нужный материал собрал. А 6 августа 1941 года в газете был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении Бумажкову и Павловскому первым в Отечественную войну среди народных мстителей звания Героя Советского Союза.

Одно поручение, хотя это было и не редакционное задание, выполнить не удалось. Как–то уже к середине августа редактор передал, что меня разыскивает Горбунов. Тот сообщил: «Мы решили отправить тебя в Москву с особым поручением. О поездке никому не говори. Фещенко я скажу, другие знать не должны. Повезешь деньги для Янки Купалы и Якуба Коласа. Покидая Минск, они не успели получить в издательстве гонорар и теперь сидят без денег. Живут в гостинице «Москва». Приедешь — и сразу к ним. Понял?» Я, конечно, полюбопытствовал, много ли денег. Горбунов не скрыл: «25 тысяч рублей, каждому поровну. Деньги получишь у бухгалтера, зайдешь сейчас к нему. Вот командировочное удостоверение. Выедешь сегодня ночным поездом. Будь осторожным». Потом он достал из стола небольшой конверт и протянул мне: «Передай поэтам это письмо. На словах скажешь, что мы шлем привет и желаем крепкого здоровья. Если что–нибудь еще нужно, пусть сообщат». Уходя от Тимофея Сазоновича, я несмело спросил: «Куда мне потом возвращаться?» Он ответил не сразу: «Видно, в Гомель не получится. Ориентируйся по обстановке. Узнавай, где мы будем». Оформив необходимые документы, бухгалтер выдал мне солидную пачку денег. Я уложил ее в свою полевую сумку. В редакцию не пошел, чтобы не дать повода для расспросов. Заглянул на квартиру по улице Комиссаровой, где временно жил, собрал свои нехитрые пожитки и отправился на вокзал. Сумку для надежности обвязал ремнем и не стал, как обычно, перекидывать через плечо, а понес в руке. На вокзале у касс — столпотворение, почти все поезда выбились из графика, люди нервничают, мечутся то к одному составу, то к другому. А тут еще воздушную тревогу объявили. Налет немцев продолжался несколько часов. Несколько взрывов прогремело рядом с вокзалом. В общем, уехать из Гомеля в ту ночь мне не довелось. И не потому, что железная дорога получила повреждения... Меня задержали работники госбезопасности!.. Я показался им подозрительным. Документы у меня были в порядке, а вот сумка подвела. Откуда столько денег? Может, хапанул зарплату рабочих и решил дать ходу? Словом, пришлось до утра просидеть в камере. Утром навели обо мне необходимые справки и вернули сумку. Я вернулся в ЦК и отказался от поездки в Москву. Продолжил работу в редакции до самого ухода из Гомеля, захваченного фашистами в ночь с 19 на 20 августа...

***

Редакция «СБ» вместе с типографией из Гомеля на грузовиках направилась сначала в Черниговскую область, а затем окружным путем на Орловщину. Здесь, в небольшом городе Болхове, что в шестидесяти километрах от Орла, журналисты сделали довольно длительную остановку и выпустили несколько номеров «Советской Белоруссии» и «Звязды». Объем газеты сократился до одной четвертой от обычной, «минской». Трудно приходилось и с бумагой, и с доставкой тиража в оккупированную врагом Белоруссию.

В конце сентября секретарь ЦК Горбунов собрал сотрудников «СБ» и «Звязды» и сообщил, что решено объединить две редакции и издавать общую газету для населения оккупированных районов на белорусском языке — «Совецкую Беларусь». Первый номер ее вышел в октябре 1941 года в Казани. Выпуск привычной всем «Советской Белоруссии» возобновился после освобождения Минска в июле 1944 года.