Театральное эго, или чем отличается крик от пения

Источник материала:

МОЛОЧКО Елена

Когда год назад солисту национальной оперы Владимиру Петрову присвоили звание народного артиста, в театре все друг друга поздравляли: «Наконец–то!» Поверьте, в творческих коллективах — это не то что не правило, а большое исключение: радость за звание, присвоенное другому. За Петрова коллеги радовались. Его человеческое благородство неоспоримо, как неоспоримы артистическая притягательность, харизматичность, богатый и благородный тембр голоса. Впрочем, это тот случай, когда одно качество есть продолжение других. Каков человек, таков, говорят, и его голос. Поэтому каких бы злодеев ни играл на сцене Петров, у него это получается аристократично, с достоинством — злодеев, по крайней мере, понимаешь... Впрочем, это шутка. А серьезно: Владимир Петров — лицо оперного театра. Заслуженно и всенародно.

— Владимир Геннадьевич, вы — единственный певец в белорусской опере, у которого есть импресарио. Это накладывает отпечаток на взаимоотношения с коллегами, с администрацией театра?

— Отпечаток?.. Сама профессия предполагает большую гастрольную деятельность. Глоток свежего воздуха!

— За границей, мне кажется, за каждым как бы закреплен свой репертуар. Вот маэстро Анисимова чаще всего приглашают исполнять русскую классику. А вас?

— Мое амплуа — в моем голосе.

— А баритоны особо ценятся, правда? Вас ведь мало?

— Теноров меньше. Хотя все непредсказуемо. Такого нет: раз баритон — значит, востребован. Срабатывают, бывает, неожиданные рычаги. Хотя артисту всегда нужна хорошая «предыстория»: конкурсы, где бы тебя слышали, заметили, или премьеры, которые бы посетили импресарио. И тогда уже по цепочке: вспомнили — понадобился — пригласили.

— А вы бы не хотели работать только с импресарио — быть свободным от репертуарного театра?

— Будет предложение, тогда и поговорим. А вообще, это нелегкий хлеб — быть свободным. Бесконечные прослушивания на различные проекты...

— А голос требует к себе внимания... Бережности, да?

— Он требует ежедневных занятий, чтобы не потерять тренаж, диапазон, культуру звуковедения.

— Культура звука? А что это значит?

— Ну вы же понимаете, чем отличается крик от пения? Но сложность в том, что голос — понятие не автономное. Это твое внутреннее «я», это способ самопознания, если хотите.

— Кто вам нравится из мировых оперных солистов, у кого эта культура несомненно высока?

— Марио Батистини.

— А Дмитрий Хворостовский?

— Я же не о звездах говорю, не о королях сегодняшнего дня, а о классических идеалах — Шаляпин, Собинов, Карузо, Батистини.

— А вы бы пошли на мастер–класс к Монтсеррат Кабалье?

— Конечно. Ее опыт голосоведения очень ценен. Но певец — это ведь не только техника звукоизвлечения. Очень важно овладеть психологией образа. Такие большие музыканты, как Кабалье, помогают проникнуть в суть произведения. Певцы учатся всю жизнь. Тебя должны постоянно слушать и правильно оценивать.

— А вас правильно оценивают?

— Сейчас у нас довольно сложная ситуация. Театр — как живой организм: в какой–то момент он болеет, в какой–то — выздоравливает, поднимается. Спады и подъемы — не просто слова, это — реальность. Сейчас — спад, публика лучше знает тех, кто поет в шоу «Две звезды», а не в оперном театре.

— Конечно, это легко списать на ремонт, на трудные условия существования...

— Легко — не легко, но, согласитесь, когда работаешь в Доме офицеров и условия сцены и оркестровой ямы таковы, что когда поешь, не видишь дирижера, почти не слышишь оркестра, когда все так неприспособлено, творческие потери неизбежны. Впрочем, у меня довольно высокие требования к себе, поэтому я не критикую других.

— Но с вашим опытом вы, наверное, имеете право на критику.

— А опыт мне подсказывает, что в наш жанр нужно вкладывать, чтобы что–то получить. Есть опасная тенденция: в силу обстоятельств, о которых я говорил выше, театр не может показывать отечественному зрителю сейчас солидный репертуар — тех же «Паяцев», например, «Хованщину» и «Пиковую даму». Мы даем в месяц всего 10 — 12 спектаклей, остальное — концерты. Между тем в труппу каждый год вливается молодежь, ей, чтобы хорошо петь, нужно много петь. А — нечего. Серьезная проблема. К сожалению, по–моему, недостаточно понятая. Меня, не скрою, волнует, с чем мы придем к открытию сцены после ремонта в 2009 году, не снизится ли творческий уровень труппы.

— Почему певцы так дорожат хорошими концертмейстерами?

— Основная, кропотливая работа над партией происходит в классе, на уроке с концертмейстером. Необходимо, чтобы у певца было постороннее ухо, которое услышит неточности, напомнит о традициях исполнения. В данный момент я работаю с заслуженным артистом Георгием Карандой, который всегда стоит на страже моих ошибок. Именно в звене «концертмейстер — певец» рождается успех.

— Кто в опере главный?

— Дирижер. Музыка — вот точка отсчета. Прямолинейной зависимости от дирижера, конечно, нет, но ценен момент сотворчества и инициативы. Для меня важно, когда дирижер дает попеть, а не просто навязывает темпы.

— Как вы думаете, наш театр имеет возможность в будущем пробиться на мировой музыкальный Олимп?

— Процесс нелегкий. И у нас запущенный. Вы, наверное, не встречали ни одного диска наших оперных певцов — чего нельзя сказать об эстрадной музыке, верно? Я, например, пытаюсь восполнить этот пробел самостоятельно, издать романсы, арии из опер. У других, наверное, нет возможности. Театр несколько лет назад, когда ездил в Швейцарию, записал диск — почему бы не попытаться его переиздать, выпустить в нашу продажу?.. Казалось бы, лежит на поверхности... Очень жаль, что это никого не интересует и не волнует... Иногда складывается впечатление, что мы поем друг для друга. С другой стороны, глупо считать себя непонятыми. Нужно просто работать, чтобы не было стыдно. Благо, есть гениальная музыка Верди, Пуччини, Чайковского. Понятия современности и сиюминутности неравноценны. Песня, рожденная сегодня, не обязательно современна, завтра о ней может никто не вспомнить. И наоборот. Конечно, опера как жанр не массовое искусство. Шоу доступнее. Только что для души? Я не ханжа, и сам с удовольствием бываю на концертах популярной музыки и даже участвую в них. Но я никогда не гонялся за дешевой популярностью у зрителей и выбирал произведения, близкие мне по духу.

— Какая работа осталась у вас в памяти как одна из самых значительных?

— Мне посчастливилось петь у великого Светланова буквально за месяц до его смерти. На «Радио Франс» он записывал два концерта и потом еще три с половиной часа религиозной музыки — в церкви. Это очень сильно воздействовало на меня, сейчас я даже не смогу это передать — знаете, о музыке говорить словами... А тем более когда за дирижерским пультом стоял сам Светланов... Музыкантище, красивая, энергичная личность. Он был только что после операции, пришел с тросточкой, но отставил ее в сторону и три с половиной часа работал стоя, не отвлекаясь. Гигант. Потом оказалось, что видели мы его последний раз... Только спустя время понимаешь, что присутствовал при рождении чего–то божественного, сверхчеловеческого... А в перерывах между репетициями посмотришь — обыкновенный милый человек.

— Вам приходилось испытывать чувство острой конкуренции?

— Чтобы ночей не спал — такого не было. Но конкуренция, как эмоция, мне, конечно, знакома. Но стараюсь подойти к ней философски, непрямолинейно.

— После спектакля вы быстро приходите в себя, быстро возвращаетесь в реальность?

— Если большой спектакль, потом ночь не спишь. И вообще, ты ведь не сразу уходишь из театра. Как правило, подходит дирижер, режиссер — по свежим следам обсудить все моменты. Наш художественный руководитель Маргарита Николовна Изворска–Елизарьева почти все спектакли просматривает. Подходят обязательно и концертмейстеры. Потом — костюмеры, билетерши — те, кто до мозга костей театралы. В общем, получается коллективное обсуждение — то есть после спектакля думаешь о нем еще много часов.

— Вы всегда так элегантно выглядите на концертной сцене. Кто шьет вам фраки?

— У меня был хороший закройщик в Израиле. Я там работал на нескольких проектах — пел в «Евгении Онегине», «Фиделио».

— А дома нет вето на разговоры о театре?

— Что вы, супруга — хормейстер музыкального театра, можно сказать, главный мой критик. Я и на гастроли предпочитаю ездить вместе с ней.