Одинокая — и счастливая?!

Источник материала:

Я периодически испытываю жгучее желание печь пироги, варить борщи любимому мужчине, стирать его носки и ублажать всякими прочими возможными способами. Но...

В том, что «женское счастье — был бы милый рядом», очень сильно сомневаюсь. Конечно, если воспринимать счастье не как стандартный набор домостроевских ценностей типа: муж на диване, сын за компьютером, пирог в духовке, жена с поварешкой у плиты — «все как у людей». А как комплекс моих собственных чувств и ощущений.

Причем сомнение это развилось у меня не после прочтения разных статеек в женских журналах, а из опыта, рваными ранами души нажитого. Да еще привнесенного промокшей вдрызг от чужих — то горьких, то радостных — слез жилеткой, коей я периодически являюсь для своих подруг.

Вот недавно встретила одну такую — сто лет не виделись. И глазам своим не поверила:

— Что это с тобой? Уж не влюбилась ли часом? Похудела, глаза блестят, улыбка счастливая... Я и не припомню, когда видела тебя такой.

— Да нет, — смеется, — наоборот: разлюбила. Меня муж бросил!

Я хотя и знаю ее семью с незапамятных времен, посмотрела с недоверием. Жизнь у нее, конечно, была не сахар и муж — не подарок. Но она, мне казалось, из той породы, которые считают: хоть плохонький, но мой! И вообще, опыт прожитых лет и стаж журналистской работы свидетельствуют: женщины, которых мужья бросают, как правило, блуждают в слезах по соседкам да знакомым, на судьбу–злодейку жалуясь, к ворожеям ездят, по инстанциям ходят, чтобы помогли вернуть подлеца в лоно семьи. А эта — счастливая?.. Может, с головой чего?

— И давно это счастье с тобой приключилось? — попыталась провести «разведку боем». Осторожненько так... У меня соседка, когда муж ушел к другой, тоже поначалу говорила: «Ну и слава Богу! Без него даже лучше». А теперь загрустила, поникла. Не так легко без мужчины в доме. «Какой–никакой, а пусть бы был», — повторяю любимое изречение подруги. И добавляю — из ее же недавнего репертуара: «Тем более что твой еще не самый худший. Хотя и пил, но руки–то золотые имел».

— Ага, золотые, — радостно кивает она, не замечая слегка перефразированной цитаты. — Но почему–то краны у меня течь перестали уже после того, как он уехал. И ремонт я без него сделала. Между прочим, нисколько не хуже. Зайди как–нибудь, посмотри. Причем заметь — без всякой нервотрепки. И со шпателями и стамесками по дому не носилась.

Лидка, напевая, убежала. А я задумалась: когда я в последний раз ее такой счастливой видела? На свадьбе, что ли? Когда она за Петеньку своего любимого–ненаглядного–долгожданного — два года из армии ждала, героиня! — замуж выходила.

И после свадьбы долгое время Лидка
ходила счастливой. Когда детей рожала. С работы его ждала. Хозяйство вела. Все делала сама и ни на что не жаловалась. Выросшая в деревне, считала это вполне естественным: кто же, как не женщина, должен ухаживать за ребенком, варить мужу обеды, убирать в доме? Да и разве это трудно — растопить печку, натаскать воды, постирать пеленки? Ну и между делом учебники полистать, контрольные–курсовые сделать — она ведь еще училась без отрыва от исполнения материнского и супружеского долга.

Тем более что муж у нее был, как она искренне считала и всех вокруг убеждала, — сущее сокровище. Никогда не ворчит, если брюки вовремя не отглажены, подождет лишних полчасика, пока Лидка управится. И пыль на подоконнике может сделать вид, что не заметил, — нарисует только смешную рожицу. После этого, естественно, Лидку начинали кусать мухи совести и, отбросив детей и конспекты, она бросалась «генералить» дом.

А руки у него и вправду золотые: все сам мог сделать. Если хотел, конечно. Но иногда ведь хотел! И тогда все восхищались: ах, какой у Лидки муж замечательный! А она прямо цвела от счастья...

И куда все это делось? Когда искорки счастья в ее глазах сменила мертвая, непроглядная тоска? Когда в соответствии с законом диалектики количество выпитого Петенькой перешло в качество их отношений? Когда она перестала таскать его по кодировщикам и заговорщикам, упрашивать, умолять, стыдить и взывать к его совести, отцовскому, мужниному и сыновьему долгу, перестала верить его клятвам и обещаниям? Когда поняла, что пить он не бросит никогда — по той причине, что не хочет этого делать? А если и бросит, то прежнего счастья уже не вернуть: глаза потухли и у него, и у нее. И нужно искать его, это счастье, в чем–то другом. В детях. В работе. В общении с людьми. А прежде всего — в самой себе. Предоставив возможность ему тоже искать свое счастье — в том или в ком, в чем он считал его возможным для себя. Убедившись, что помочь можно только тому, кто хочет, чтобы ему помогли. Что безногого не доведешь. И не донесешь — надорвешься.

...Я искренне порадовалась за Лиду. Хотя проблем, я знаю, с отъездом мужа у нее не уменьшилось. Некоторых, в частности материальных, даже прибавилось — все же двое детей–студентов, которых кормить–одевать–учить нужно. Но как блестят ее глаза... Они не обманывают!

И не говорите мне, что «женское счастье — был бы милый рядом». Порой оно в том, чтобы милый оказался далеко. Как можно дальше и дольше...

И не надо называть меня феминисткой! Я, как и моя подруга Лида, очень люблю делать вкусные салатики, выбирать многочисленные подарки к Новому году, застилать праздничный стол крахмальной белой скатертью... И испытываю неподдельное счастье, когда за этот стол усаживается большая семья.

При условии, что семья существует де–факто, а не де–юре.

Нина РЫБИК, Минск.