Бокс. И в 78 можно драться

Источник материала:

Евгений СУЕТОВ — тренер со всех сторон неправильный. Сам признался мне, что когда-то в секцию бокса записался лишь затем, чтобы “спионерить” оттуда боевые перчатки. “На кулаках я много дрался, а вот в специальной экипировке не приходилось. Очень хотел попробовать”. Ладно, это еще можно понять, но как быть с таким тренерским постулатом: “Никогда не надо себе ни в чем отказывать. Хочешь кушать — ешь. Причем то, что хочешь, и не слушай никаких диетологов и докторов. Организм устал — дай ему передышку, не перегружай работой, как бы тебя ни убеждали в обратном”.

Согласитесь, это правило не очень-то соответствует стандартному представлению о чутком и одновременно строгом наставнике, обязанном оберегать учеников от житейских соблазнов и держать их в ежовых рукавицах. Но, кто знает, возможно, именно благодаря этой философии наш герой и продержался до сих пор в профессии, возрастные границы которой очерчивать не берется.
“Кто сказал, что тренером нельзя быть в 90 лет? Тренер — это голова, и если она в состоянии думать, анализировать и принимать решения, то должна работать”. Суетов и работает, хотя ему уже 78... Или всего 78? Даже немного пообщавшись с Евгением Васильевичем, начинаешь понимать, что в жизни каждого своего ученика он оставляет особое место.
Благодаря стараниям последних, озабоченных несправедливым увольнением заслуженного наставника из городской спортивной школы, на столе передо мной внушительная стопка Почетных грамот. Первая датирована 1946 годом и выписана 17-летнему Жене Всесоюзным комитетом по делам физической культуры и спорта при Совнаркоме за третье место на всесоюзных соревнованиях среди юношей. Последняя — уже Евгению Васильевичу — за подготовку ученика, взявшего для Беларуси бронзу на кадетском чемпионате Европы.
Города, фамилии, медали, благодарности, даты — по ним можно проследить биографию великой страны, в летопись которой он тоже внес несколько, может, и не главных, но все же собственных строк.
А вот поди ж, уволили, хотя таких я оставлял бы в ДЮСШ в качестве примера верности служения любимому виду спорта, когда в тренеры шли не за зарплатой, а исключительно по велению сердца.
Он всегда жил сердцем. “Когда началась война, нашу семью вывезли из Ленинграда в Горький. Туда на завод доставляли подбитые танки, а мы с пацанами втихую залазили вовнутрь и доставали оружие. Воровали, короче. Потом во время бомбежек поднимались на крышу и шарашили по фашистским самолетам из ручных пулеметов. Страшно было, конечно, но хотелось в войне поучаствовать. Особенно после того, как фрицы автозавод разбомбили, убитых рабочих машинами вывозили...
Как только блокаду сняли, сбежал в Ленинград, там у меня на оборонном предприятии отец работал. Хотел быть поближе к фронту. Добровольцем мечтал... А получилось, что нахлебником у бати оказался. Ему на заводе стахановскую пайку давали — ложку овса, конфету под названием “Счастливое детство” и кусочек хлеба, из которого вода сочилась, едва только сожмешь... Поел и спать — там же, между станков...”
Чтобы не сидеть у отца на шее, Женя ходил на Ладогу глушить рыбу, с помощью опять-таки боеприпасов, которых тогда в городе было больше, чем хлеба. “С крыши наблюдали, как внизу пленных немцев вели. Мы с друзьями взрыватели от гранат — рраз в толпу. Та — врассыпную, а наши солдаты прикладами: “На место!”
Хотелось отомстить фашистам за смерть, которую видел хотя и в тыловом, но все же военном детстве, но до сих пор он не знает, удалось ли... С таким характером сама судьба велела ему идти в бокс.
“Тогда на первой же тренировке в ринг ставили, чтобы посмотреть, на что пацан годится, не трус ли. Я с двумя мальчишками бился поочередно, каждый из них уже занимался в секции. Обоих победил, и тренер сказал, что из меня выйдет толк. Через несколько лет те же слова повторил заслуженный мастер спорта Князев — пятикратный чемпион СССР. С ним встретился в финале чемпионата Ленинграда. Мутузил он меня три раунда, однако я выстоял. Потому как упорный был...”
После техникума физкультуры, который закончил в родном Ленин- граде, Суетов пошел в армию. Оказался в Белорусском военном округе и здесь же попал на карандаш к Владимиру Когану. “Владимир Львович — тренер легендарный. Можно считать, от бога. Повозился он со мной... Я же шебушной был — два раза призером Союза становился, “республику” несколько раз выигрывал, но серьезности это мне никак не придавало. Девчонки, компании — ну что еще делать, когда молодой? Пропадешь на пару недель, потом тебя гонцы от Когана разыскивают: “Владимир Львович сказал, что завтра должен быть на матче с литовцами”. Или латышами. Мы много с кем тогда бились.
Приходишь — куда деваться, такого человека подвести нельзя. По голове настучат, но все равно выиграешь. Из-за упрямства только. Чтобы доказать, мол, и так можно тренироваться. Эх, мне бы сегодняшние мозги да на то время — может, бессменным чемпионом Союза был бы...”
Он вздыхает мечтательно и иронично, дескать, теперь легко рассуждать... И тут же добавляет: “А вообще, ни о чем в жизни жалеть не надо”.
Хотя мне кажется, что жалеет. О том, как в 50-х не уехал в Австралию, куда звала влюбившаяся в него дочка миллионера. Они встречались два лета в Ленинграде, и Женя уже почти решился, а потом... “Плакала, говорила, что папа согласился построить специально для меня зал бокса, а я все думал: чего там буду делать в той Австралии? Для меня тогда один центр мира был — СССР”.
А еще он мог стать знаменитым лекарем. Именно так. Тренировавшиеся вместе с ним ребята-медики еще во время послеармейской работы Суетова в Днепродзержинске пригласили его в больницу вести лечебную физкультуру. И Женя согласился, потому как испытывал к медицине странное и для себя непонятное почтение и интерес. Саша Чепуренко — так звали молодого парня, упавшего со второго этажа и сломавшего позвоночник, — был прикован к инвалидной коляске. А к нему — его ровесник Суетов.
“Обложился книжками, столько прочитал, будто медицинский вуз закончил, очень мне хотелось Сашке помочь. Я с ним каждый день гимнастику, специально мною придуманную, делал и дождался, когда у парня появилась чувственность в тканях. Начал он двигаться по чуть-чуть, пока в один прекрасный день на ноги не встал. Не хочешь верить — не верь, но только о том случае много писали в прессе, а я тебе так скажу: это дело стоит не одного титула чемпиона Союза. Труда и терпения, во всяком случае, я вложил тогда куда как больше, чем на ринге”.
По возвращении в Минск пошел устраиваться в местные больницы. Не взяли ни в одну — не столько по причине отсутствия медицинского образования, сколько потому, что Женя хотел работать бесплатно. “Как же мы тогда с тебя спрашивать будем?” — резонно удивлялись в отделе кадров и предлагали ставку фельдшера. А она в три раза меньше тренерской. Так и не получилось из него целителя...
Его тренерское кредо очень простое и весьма смахивает на то, которое проповедовал в своей жизни герой Сильвестра Сталонне — боксер Рокки. “Идти к победе надо прямым путем. Мои ученики всегда выходили на ринг для того, чтобы драться, а не бегать по углам. Даже если ты слабее, можешь победить. Но вначале нужно загнать в угол собственный страх. На жизнь, это, кстати, тоже распространяется. Ненавижу, когда здоровые мужики в глаза врут и легко прогибаются перед теми, у кого власть или деньги. Неловко как-то за них. Думаешь, а что бы вы в войну делали, тоже выбирали, кто посильнее, так, что ли?”
Суетову везло на приключения. Как-то на танцплощадке в Ленинграде его окружила компания. Не за того приняли, как потом выяснилось, но след на память оставили — рваную рану в боку от ножа. Выйдя из больницы, Женя, бившийся всегда преимущественно в весе мухи, отловил куда более габаритных обидчиков по одиночке. И прибавил к своему послужному списку еще пять нокаутов.
“Боксеру драться на улице нельзя. Это негласное правило, которое знает каждый из нас. Но иногда — для подлецов и мудаков — стоит делать исключение”, — говорит Суетов, и я не сомневаюсь, что слышу еще один из его тренерских постулатов. Наверное, это не очень педагогично и на каком-нибудь тренерском педсовете его обязательно одернули бы, мол, как же так, и он, скорее всего, с критиками согласился бы: да, лучше в милицию обратиться, но... Лично ему не поверю, кажется, он и теперь с большим удовольствием поучаствовал бы в какой-нибудь схватке за принципы и справедливость. Вот только прихрамывающую ногу чуть залечит...
“Сейчас я все больше с бумагами в судах сражаюсь”, — словно читая мои мысли, замечает наш герой, и когда мы встаем и направляемся к выходу из кафе, неожиданно тихо говорит, стараясь, чтобы эта фраза осталась между нами.
“Знаешь, что для меня главное сейчас? Не то, что на работе неприятности и я там кому-то не нравлюсь — это ерунда. А то, что за меня ученики горой стоят. Это, брат, самая большая награда, которая может быть у тренера. Значит, чего-то в жизни я все-таки добился...”