Я – ДИЛЕР, ТЫ – КИЛЛЕР,ИЛИ ЧЕМ ОПАСНЫ СЛОВА-ИНОСТРАНЦЫ

Источник материала:

У Клары — клиринг, у Лизы — лизинг
Если вы заметили, то чаще всего иностранными словами засорена не разговорная, а письменная речь и, в частности, язык СМИ. Всякие промоутеры и ньювейщики заполняют газетные полосы. Носителя профессии иногда понять можно. Называться продюсером или промоутером куда круче, чем простым менеджером или коммерческим директором певца Пупкина. Или, скажем, дистрибьютор. Звучит куда более таинственно, нежели привычное для уха – «представитель фирмы». Но сколько ни говори мед, он слаще не станет. И оператор машинного доения — это по-прежнему доярка, а «хаузвумэн» — уборщица или помощница по хозяйству.
Эксклюзивным стало все вокруг — унитазы, упаковка, лица, интервью. А еще вокруг нас полно всего элитного, элитарного, из серии «VIP», «премиум», «люкс»…
Часто наши оппоненты используют искусственные, не имеющие ничего общего с реальностью термины для того, чтобы замаскировать или скрыть реальное положение вещей. «В режиме онлайн-конференции ответственно заявляю, что в этом деле наметились определенные подвижки. Стагнации в отрасли больше не наблюдается, и постепенно мы подходим к началу конверсии», — слышится с высокой трибуны из уст чиновника. И слушатель понимает, что «воз и ныне там», и для решения проблемы ничего толком-то и не сделано. Как-то в деревне прочитала бабушке-соседке предложение из газеты, которую она выписывает: «Ее бодигард оказался совсем слабым и неумелым».
— Бабушка Анюта, кто такой бодигард, знаете?
— Слабый и неумелый? Да полюбовник, видно, — усмехнулась старушка.
В прессе, в электронных СМИ очень часто иностранные слова употребляются как само собой разумеющееся, без перевода: бодигард, эйрбэг, кэш, бойфренд — и пошла писать губерния. Ну а как «декодировать» подобные тексты читателю и зрителю – кому какое дело? Только вот русский ли язык слышен нашему уху? Или «смесь французского с нижегородским?»
Особенно сильно влияние иностранной лексики в среде менеджеров. Слушая их беседы, чувствуешь себя порой чужим в этой среде обитания. Внешняя встреча, брейнсторминг, битуби и битуси, эйчар, коучинг, фидбэк – кажется, словно попал в королевство кривых зеркал, где девочка Оля стала Яло.
Даже просторечие и жаргоны пополняют свой лексический запас американизмами. Причем они искажены до неузнаваемости — герла, шопник, фейс, шузы, баксы, грины. Невольно вспоминается комедия «Джентльмены удачи», в которой герой Крамарова, коряво повторяя подобные словечки, уверяет, что английский он знает, и в случае чего устроится переводчиком.
В языковой строй вторгаются даже иностранные междометия, и теперь молодая девушка вскрикивает от неожиданности: «вау» вместо исконного русского «ах!» или «ой!» А на прощание все чаще звучит «бай» или «чао»… Таким образом, в подсознании человека откладываются совершенно другие языковые конструкции и образцы, а, соответственно, и другие модели поведения, продиктованного подобным «вторжением».
«Погоня за новым, «красивым», звучным, а иногда и непонятным для «непосвященных» названием приводит к тому, что крестьянин-единоличник (говоря «простым» языком — арендатор) хочет быть только фермером, бандит-вымогатель называется не иначе как рэкетир (можно еще звучнее — рэкетмен), а женщина легкого поведения и совсем уж необычно красиво и загадочно — путана», — пишет профессор Н.В. Новиков.
С ним согласен и академик Евгений Челышев, член Президиума РАН, активно работающий в Совете по русскому языку при Президенте Российской Федерации, заявивший:
«Одно дело — экономически оправданные естественные заимствования, постепенно усваиваемые языком и не разрушающие его национальную основу, и совсем другое — агрессивная, тотальная его «американизация». Например, совершенно неприемлемо пришедшее из американского варианта английского языка слово «киллер», в котором размыта негативная оценка, содержащаяся в русском слове «убийца». Сказать человеку «Ты убийца» — это вынести ему суровый приговор, а назвать его киллером — это как бы просто определить его профессию: «Я — дилер, ты — киллер, оба вроде делом занимаемся».

Язык — на экспорт!
Консервативное стремление к сохранению языка в неизмененном виде, к ограждению его от каких бы то ни было новшеств характерно для многих языков, в том числе и для популярного ныне английского.
Ортодоксальные жители туманного Альбиона, казалось, идут «наперекор прогрессу»: не планируют отказываться от левостороннего движения и по-прежнему устанавливают в мойке два крана — для горячей и холодной воды. Потомки Шекспира упрямо называют магнитофон «записывателем» и постоянно подчеркивают, что американский и английский — это «разные вещи». В таком пуризме они видят сохранение собственной ментальности и самобытности.
Языковеды утверждают, что русскому языку еще предстоит борьба за то, чтобы стать «работающим языком современной цивилизации». Возьмем для примера ту же лексику. В мировой обиход практически в неизменном виде вошли слова – перестройка, гласность, ГУЛАГ, борщ, КГБ — в общем, весьма специфический лингвистический экспорт.
Несерьезно даже сравнивать с мировым экспортом английских слов: десятки тысяч, причем наиважнейших по смыслу! Причем во все языки мира! Они чуть ли не целиком покрывают потребность землянина в обозначении всего нового, модного, передового. Сегодня многие ученые говорят о том, что количество экспортируемых слов — это более важный показатель участия народа в мировой цивилизации, чем экспорт газа или нефти. Речь идет о конкурентоспособности русского языка в масштабе мировой информационной системы. Но задумываемся ли мы над тем, что язык — это главный капитал информационного века, сосредотачивающий в себе большую долю национального богатства, чем все полезные ископаемые, вместе взятые?
Вот свежие данные по языковым сегментам Интернета. На долю английского языка приходится 30% пользователей всемирной сети, на долю китайского — 14%, испанского — 8%. Португальский и корейский делят 7-8 места — по 3,1%. А русский даже не входит в первую десятку, он представлен меньшим количеством сетеходов, чем итальянский или арабский. Ну разве не обидно за державу?
Во время Великой Отечественной войны лучшие сыны и дочери понимали, что проиграть – значит, остаться без Родины и без своего языка. И тогда Анна Ахматова, обращаясь к согражданам, написала эти строки:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки!
«Спасаем!», «Навеки», «Сохраним» — хочется повторять это как заклинание. Как молитву. А вдруг и вправду мысль материальна?P.S. Буквально пару минут назад забежала коллега, чтобы сообщить новость: «Завтра презентация новой бутылки с эмбоссингом. Нужно не забыть захватить с собой флэшку и флайер».
Елена ЕЛОВИК