В Минске жила художница Пальмира Мрочковская, которая спаслась во время крушения “Титаника”?

Источник материала:

18 октября 2008 Общество
Людмила Селицкая, Вечерний Минск Да, жила, творила, выставляла свои картины художница с такой фамилией. И монументальное полотно “Гибель “Титаника” нарисовала. А вот плыла ли сама на роковом корабле, ответить трудно, хотя такая легенда среди старожилов Минска бытовала.

Впрочем, обо всем по порядку.

Впервые более похожую на роман историю я услышала семь лет назад — от минчанки Алисы Ротмистровой, знавшей Пальмиру Любомировну лично.

В тридцатые годы родители Алисы жили через стенку от Мрочковской, которую советская власть выселила из принадлежавших художнице особняка, выделив комнатушку в деревянном восьмиквартирном доме, стоявшем примерно в том месте, где нынче находится вход в детский парк.

“Моя мама, простая прачка, помогала бабушке Пальмире, как я ее называла, по хозяйству. Взамен та учила меня читать, играть на рояле. Она и моему папе помогла выучиться на телеграфиста. Вся ее комната была заставлена картинами. Запомнилась среди них огромная, метра три в ширину и метра два в высоту, под названием “Гибель “Титаника”.

Пальмира, по словам Ротмистровой, любила сидеть в старинном кресле или на скамеечке возле сарая. Почти всегда — грустная-грустная. Одетая во все черное.

Но однажды — кажется, это был 1938-й или 1939 год — художница вдруг появилась во дворе во всем белом. Платье белое, и чулки, и туфли, и нарядный шелковый платок с кистями на плечи накинут. Соседи узнали: в Москву собралась ехать — премию получать за свои картины. В том числе — за портрет Сталина с девочкой на руках, для которой старшая сестра Алисы Елена позировала.

После поездки в белокаменную Мрочковская вроде некоторое время не испытывала нужды. А перед самой войной серьезно захворала — кашляла и на улицу почти не выходила.

Когда немцы начали бомбить Минск, родители Алисы предложили соседке вместе укрыться в ближайшей деревне, но та отказалась со словами: “Не хочу жить, буду умирать”. Вернувшись в город, семья телеграфиста застала только головешки от дома: деревянный барак сгорел от фугасной бомбы.

“В огне пропал и портрет моей бабушки, нарисованный Мрочковской. Он у меня в изголовье висел, я очень им гордилась и всем показывала. Бабушка, мать отца, была украинка и работала поваром у Пальмиры Любомировны — та нарисовала ее в национальном украинском костюме, с цветастым платком и бусами. Вот так бывает: черт лица не помню, а бусы и платок помню”.

Мрочковскую соседи больше не видели. И лишь после войны узнали: наши солдатики успели вынести старушку из пылавшего дома и усадить в отправлявшийся в деревню грузовик. По слухам, вскоре она умерла.

Пожалуй, не подкрепленный другими свидетельствами рассказ показался бы мне пусть и красивым, но мифом. И впрямь: чуть ли не княжеских кровей дама владела, помимо особняка, еще и имением в районе Кальварии с обилием коров и коз, принимая там молочные ванны. И “Титаник”, мол, не случайно нарисовала, а потому, что сама на нем побывала.

Для проверки всех гипотез я предложила А.Ротмистровой вместе отправиться в Национальный художественный музей — к знатокам истории белорусской живописи Надежде Усовой и Людмиле Наливайко.

Правы романтики: в музее действительно случаются настоящие чудеса! Надежда Усова, выслушав рассказ, достала художественный альбом Якова Кругера, открыла 29-ю страницу. Лик грустной красавицы с распущенными по плечам волосами предстал нашим взорам. И подпись: “Портрет Пальмиры Мрочковской”, 1914 год.

О, как просветлело в этот момент лицо Алисы Павловны! Оказывается, это она по просьбе художника Леонида Кулаковского после войны опознавала нарисованный Кругером портрет.

Вместе прочли аннотацию к картине: “Мрочковская для Минска того времени была женщиной неординарной. О характере полученного ею художественного образования сведений нет, возможно, это была художественная школа в Кракове, где она выставила свои работы в 1899 году. Она начала выставлять свои работы в Минске с 1916 года, принимала участие и в выставках 1920-х. На тогда молодых актрису С. М. Станюту и художника Л. Л. Кулаковского незабываемое впечатление произвели две из многочисленных находившихся в ее доме картин: написанный с натуры “Слепой лирник” и “Гибель “Титаника”. Ее собственный большой дом на углу улиц Захарьевской и Белоцерковной (не сохранился; располагался напротив теперешнего главного входа в парк им.Горького) стал своеобразным салоном-студией, “для многих художников отдыхом” (Г. С. Виер). Здесь устраивались репетиции любительских спектаклей и “живых картин”, которые сама художница старательно режиссировала и собственноручно оформляла. В доме ее всегда собиралась молодежь, под ее руководством читались серьезные лекции и писались рефераты исторического содержания. Свободное время Мрочковская посвящала филантропии, наведываясь в бедные многодетные семьи, которые всегда могли рассчитывать на ее помощь. В 1900-е годы она часто субсидировала и предоставляла помещение для частной школы Кругера. В 1920-е годы организовала художественную студию для детей пролетариев. В 1930-е годы, когда потерявшей свое состояние Мрочковской жилось особенно трудно, Кругер помогал ей, передавая заказы на портреты вождей для государственных учреждений. В первые дни войны дом Мрочковской со всеми картинами сгорел, художница же, по устным воспоминаниям ее ученика Кулаковского, была перевезена красноармейцами в деревню, где и умерла”.

Людмила Наливайко достала свой блокнот:

— Я из “Каталога I Усебеларускай мастацкай выстаўкi” 1925 года, на которой экспонировались и картины Мрочковской, выписала ее довоенный адрес: улица Советская, 120, квартира 5.

Надежда Усова улыбнулась:

— А ведь Стефания Станюта тоже вспоминала Мрочковскую. Оказавшись как-то возле кальварийского дома художницы, во дворе которого гуляли павлины и желтела созревшая черешня, Стефания… забралась в сад. Начала рвать спелую ягоду. И вдруг видит: выходит грустная женщина и протягивает ей ведро: мол, так черешня не выпадет из рук.

— Мне мама говорила, что детей у Мрочковской не было, только племянница по имени Стелла, — вытерла накатившуюся слезу Алиса Павловна. — После войны я встречала ее. Может быть, и еще кто-нибудь помнит Пальмиру — просто мы не знаем.

— Кажется, жена художника Михаила Савицкого также упоминала, что встречала Мрочковскую, — добавила Надежда Усова.

В 1914 году, когда Яков Кругер рисовал портрет своей наставницы, Пальмире было 39 лет. Горькие складочки у рта и висков, мудрый взгляд много повидавшей и страдавшей женщины, — сколько же печальных и роковых тайн хранят эти глаза? Теги: Минск