Источник материала:

Век воли не видать. В натуре?

По запросу из Минска специальное поисковое подразделение МВД России «К» задержало в респектабельном арбатском ресторанчике «Шеш — Беш» знаменитого вора в законе Владимира Бирюкова, более известного в подземном мире под кличкой — «погонялом» Биря.

Биря... Как много в этом звуке!

Как будто стрелки часов пошли назад, в начало 90–х, когда словосочетание «вор в законе», изумительное и противоестественное для обывателя, в некоторых кругах произносилось благоговейно, шепотом, как, например, если бы физики говорили о Ландау, а музыканты — о Рахманинове. О «законниках» слагали мужественные баллады и пели сентиментальные песни.

И ну никак не обойтись без ретроспекции.

Как ни странно, но преступный мир (это тоже воровское понятие, не простой термин. «Сын преступного мира» — вот истинный воровской паспорт), вот этот уникальный, не имеющий в мире аналогов тайный орден уничтожил не суровый Сталин со своими 25–летними сроками и ледяными колымскими лагерями, а тишайший Хрущев. Был Никита Сергеевич внешне похож на полтавского хлебороба, но хваткой обладал смертельно–когтистой! Подумал–подумал, да и приказал создать для уголовного рецидива особые тюрьмы — «крытками» называли их воры, — где в темных и сырых номерах–«хатах» заключены были все заслуженные паханы и другие козырные блатные короли. А в «индиях», так величались блатные лагерные бараки и блатные тюремные камеры, где ничего не выиграть в карты и не вырвать из слабых рук беспомощных фраеров, стали на глазах увядать великая воровская идея и ее гордые носители. Голод, 20 минут прогулки в каменном мешке, никто не подбегает на цырлах, нет рядышком молодой услужливой поросли — воры, которым, по их известной песне, не страшен был ни Крым, ни Рим, стали в хорошем темпе умирать, оставив о себе память лишь в устных былинах и воровских сагах, да и колышками на кладбищах возле «белых лебедей» — Владимирской, Нижнетагильской, Суздальской, Стародубской и, наконец, Гродненской тюрьмы, где примерно к 1972 году угасли в сумерках последние представители воров в законе...

Дело дошло до того, что в живых остались только два рудимента, Монгол и Вася Бриллиант, которые слабеющими руками смогли отбить тюремную «морзянку», снестись между собой и разослать по лагерям предсмертный «прогон». Они разрешили «короноваться» не по многодесятилетнему ритуалу, не на сходках, а — заочно. В воспетом Михаилом Кругом Владимирском централе Вася и Монгол отошли в лучший мир, а дело их хоть и теплилось, но не горело, а, скорее, чадило. Оставшиеся на свободе воры старой закалки ушли в такое глубокое подполье, что за десять шагов ломали шапку перед случайно встретившимся участковым. В Минске, например, заслуженный деятель, любимец «черных зон» Сибири и Крайнего Севера Лев Иосифович Эпштейн, чья кличка Бельмо некогда наводила смертельный ужас на многих и многих, столь глубоко замаскировался, что даже коренные минчане знали его в 70 — 80–е годы как невинного руководителя — в целях конспирации, конечно — бригады маляров. Опера из угрозыска вычеркнули его фамилию из памяти и из учетных папок. Точно так же тихо вели себя грузинский «законник» Берадзе, он же Гиви Резаный и король Кавказа Багдасарян, он же Рафик Сво.

Заматеревшие на милицейской и лагерной службе ветераны вздохнули с облегчением — воровскому миру наконец пришел конец. В ЦК КПСС с гордостью констатировали, что в СССР более нет организованных преступных группировок, что с проклятым наследием капиталистического прошлого закончено раз и навсегда.

Но тут начались ускорение, гласность, а потом пожаловала и сама перестройка. Буйным цветом зацвели кооперативы, залоговые аукционы, из–под асфальта на свет поперли банкиры, миллионеры и миллиардеры, впрочем, дальнейшее известно. И как птица Феникс, в ресторанах и казино появились воры в законе. Япончик, Глобус, Отарик, Дед Хасан, Сильвестр, Джем, Якутенок и т.д. и т.п. И хотя на их бронзовых туловищах синели пороховые татуировки «Не забуду мать родную», звезды, церковные купола и прочая тюремная живопись, вместо кирзовых сапог–прохорей и бумазейных пиджаков–лепней обряжены они были в костюмы от Валентино и передвигались исключительно на «Линкольнах». Длинных и черных.

Потом воры начали отстреливать друг друга, потом к этому

 приложили руку специальные милицейские отряды, и напрасно бард Кемеровский умолял: «Братва, не стреляйте друг в друга!» Теперь уже на самых шикарных городских кладбищах можно было встретить шеренги монументальных памятников блатным героям эпохи зарождающегося капитализма.

Вся эта эпопея не могла обминуть и «синеокую».

Легализовавшийся после малярной эпопеи Лев Бельмо, входивший в состав самого узкого круга «центровых» СССР, на вполне заслуженных основаниях занял самый высокий трон и слово его было куда более весомым, чем голоса ответственнейших руководителей страны того времени. Он был одновременно адвокатом, прокурором, законоучителем и толкователем. Видя его элегантную фигуру где–нибудь в антракте балета, граждане перешептывались и женщины тревожно спрашивали: «Кто этот мощный старик?» Не владеющие обстановкой мужчины пожимали плечами: наверное, какой–нибудь знаменитый скрипач... А исполнительным директором минского преступного мира стал коронованный на Севере витебский рецидивист Наум. Он, несмотря на педагогические замечания уважаемого Бельмо, правил жестко и не всегда справедливо, что вызывало у блатных легкий ропот. И неизвестно, чем бы это закончилось, если бы не смертельный враг всех воров — морфий. Наум, промучившись от «ломки», умер в тюремной камере. Свято место пусто не должно быть, и Бельмо отправился в Москву за новым «смотрящим». Но пока Япончик, Бабон, Паша Цируль (кстати, витебчанин) и другие московские звезды решали неспешно кадровый вопрос, быстрые кавказские воры («апельсины», так с оттенком некоторого презрения называли их в России) прислали в Минск своего «крестника» — улыбчивого крепкого мужичка с добродушной и истинно белорусской «кликухой» Щавлик, которую еще на «малолетке» получил от старших Володя Клещ. Клещ — это фамилия! Времена руководства Щавлика отмечены междоусобицами, особо яркий эпизод — тяжелое ранение в минском ресторане «Красный мак» Юры Полчкова, все ближе подбиравшегося тогда к воровской короне удальца по кличке Борода. Щавлик был истинным аристократом: на его роскошные дни рождения прибывали не только Шуфутинский и другие эстрадные знаменитости, там всегда терлись стада знаменитых в то время минских политиков и парламентариев, что вызывало зубовный скрежет у милейшего министра внутренних дел Владимира Антоновича Данько, который все знал, но ничего не мог сделать. Щавлик и его армия были неуязвимы.

Но потом грянул 1994 год.

Ставший министром внутренних дел Юрий Захаренко сейчас более известен как «либеральный» политик, а тогда он не давал никому спуску и не щадил ни правых, ни левых... Таинственно исчез Щавлик, прибывший на подмогу вор Арсен моментально и на долгое время исчез в самых мрачных подвалах «Володарки», откуда выплыл тихим и болезненным лишь в Ивацевичской колонии. Бельмо от греха подальше удалился в кругосветное путешествие по экзотическим морям. А Захаренко с гордостью доложил Президенту, что московские воры разослали минскому подполью «маляву»: мол, срочно ложитесь на дно, уходите в камыши, потому что лучше переждать. И тогда на полном бесптичье и появился бобруйский уголовник Биря, который попытался энергично реанимировать идею. Убедительным словом, пистолетом, кастетом и бейсбольной битой. Но развернуться ему особенно не дали, и, обложив данью несколько рынков, в том числе и гомельские, заставив платить бобруйских предпринимателей (в т.ч. и руководителей государственных предприятий), Биря стал подумывать о легализации доходов. Стать, например, каким–нибудь директором. Но его несостоявшийся трест попал в поле зрения Александра Григорьевича. Он вызвал Валентина Агольца, тогдашнего министра, и предложил, чтобы через соответствующие каналы оставшимся «законникам» Бельмо и Бире было объявлено, чтобы в течение 24 часов они покинули пределы. «Законники», зная нрав Президента, сделали это немедленно. В Москве пенсионеру Эпштейну в память о его заслугах и 37 годах заключения предоставили «бригаду» и ввели в руководящий воровской совет. Теперь уже в Большом и Малом театрах, Театре эстрады и других элитных местах изысканная московская публика интересовалась, что это за господин с таким царственным выражением лица графа Монте–Кристо? Предполагали, что либо крупный разведчик, прибывший наконец–то из–за рубежа домой, либо дипломат старой, еще громыкинской школы. Лев Иосифович занялся на досуге продюсированием эстрадных звезд, дружил с Кобзоном, Пугачевой и другими артистами первого ряда, водился с модными литераторами и даже вывел на большую арену минскую красавицу Я. И вообще, наслаждался заслуженной и обеспеченной старостью. Биря с головой окунулся в преступную деятельность. Но когда после праведных трудов и разгула ему хотелось приятного общества, он заезжал за Бельмо. Для них, выдворив из ресторана самых важных посетителей, накрывали стол, и они, повспоминав минско–бобруйское славное житье–бытье, распечатывали колоду карт и начинали дуэль в истинно воровскую игру «терц». Следует сказать, что блатные играют только один на один, при этом разрешаются любые «вольты»: все они — отменные «исполнители», т.е. шулера. Во время матча в пределах разумного разрешаются взаимные оскорбления. Однажды Лев Иосифович, человек, несмотря на возраст, очень темпераментный, несколько перегнул палку и на фене оскорбил воровское достоинство Бири. Биря, скрипнув зубами, хлопнул колодой и ушел — блатные не имеют права поднимать друг на дружку руку. Но они не прощают обид, не опускаются до «скощухи». И всегда — величайшие мастера интриг. Вскоре Биря раскопал, что высокоавторитетный Бельмо не совсем этично поступил со святая святых — подпольной воровской кассой, общаком. Так это было или не так, никто не знает. В присутствии самых уважаемых лиц преступного мира состоялся суд, где Лев Бельмо сражался за свое имя, как берберийский лев. Но Биря настаивал, приводил миллионы аргументов и требовал традиционной воровской санкции — «поставить на пику»! Старые воры, Япончик и другие не согласились с вердиктом, но авторитет патриарха был все же поколеблен. В огромной досаде Бельмо покинул «сходку» и вскоре от огорчения умер.

А утоливший чувство мести Биря с утроенной энергией продолжил преступный бизнес. И все чаще арестованные по разным делам бизнесмены из Бобруйска стали признаваться, что имеют тесные связи с «королем», что, хотя и без былой армии, Биря продолжает жестокие набеги на теневой и легальный бизнес родного города и окрестностей.

Мне кажется, что у белорусского следствия есть в кармане очень много любопытнейших сведений о связи Бири с многими важными персонами из среды белорусского предпринимательства, да и не обойдется дело без упоминания «иных лиц».

И вот свежие новости — вора в законе задержали в Москве. Несколько недель формальностей, и конвой без почестей, но бережно доставит его в Минск, где на наших глазах будет дополняться летопись такой экзотической истории, как жизнь и деятельность воров в законе. Как только нам станет что–нибудь известно, обязательно расскажем...

А пока можно констатировать, что от белорусского преступного мира остались рожки да ножки. Одних уж нет, а те далече... Частную жизнь ведет Дэдик. Не гулять уже по кабакам вальяжному Солдату, злому Боцману, безжалостному Ободку, безобидному внешне, хотя и отсидевшему лет 15 Салику, добродушному Виле, рассудительному Монголу и многим–многим братьям–уголовникам, бывшим в определенное время неотъемлемой и приметной частью жизни Гомеля, Минска, Гродно... Проводят на «зонах» время Борода и Пинцет, а в минском казино, что при бывшей интуристовской гостинице, взамен толпы сосредоточенных людей с быстрыми глазами и сверкающими перстнями на татуированных руках можно увидеть только двух пожилых людей с жесткими, обветренными таежными ветрами лицами — последних, кто еще может в веселую минуту вспомнить про какие–нибудь красноярские либо ныробские лесоповальные лагеря. Это Анатолий Сергеевич «Бубна» и 75–летний Пиджак. Сами они если и играют, то разве что по маленькой. Особых денег нет, остался только неистребимый азарт, и они с некоторой завистью посматривают на молодых, которые сорят деньгами и не обращают внимания на двух стариков, появление которых в казино, скажем, лет 15 назад вызвало бы экстаз публики и чуть ли не овацию.

Что ж, другие времена и другие нравы...

Автор публикации: Павел СТАРОДУБ

Фото: Александр РУЖЕЧКА