Требования реализма

Источник материала: 21.by

Сергей Маркедонов

Официальный Минск, говоря языком шахматистов, в очередной раз решил «отложить» признание независимости Абхазии и Южной Осетии. 20 мая 2009 года председатель комиссии по международным делам Палаты представителей Национального собрания Республики Беларусь Сергей Маскевич, комментируя перспективы возможного рассмотрения «абхазско-осетинского вопроса» парламентариями, заявил, что в повестке дня эта проблема не значится. По его словам, проблема признания независимости двух бывших грузинских автономий настолько сложна, что не может решаться только на уровне представительной власти.

После слов Сергея Маскевича в самый раз говорить уже не о дипломатических шахматах, а о белорусском дипломатическом футболе. В августе-сентябре прошлого года президент Белоруссии Александр Лукашенко мотивировал свой отказ немедленно признать независимость Южной Осетии и Абхазии необходимостью согласования с народными представителями. Тогда он обещал Москве вернуться к вопросу о признании двух «мятежных автономий» после завершения выборов Палаты представителей 28 сентября 2008 года. Однако выборы состоялись, прошла зимняя сессия, а 2 апреля 2009 года стартовала весенняя сессия (она продлится согласно процедуре 90 дней). Но даже сегодня воз и ныне там. «Сейчас перед депутатами не стоит вопрос, чтобы уже голосовать по нему», - резюмировал Сергей Маскевич. За день до публичного заявления председателя парламентского комитета его коллега депутат Виктор Гуминский высказался еще более определенно. По его мнению, Россия должна быть готова компенсировать Белоруссии возможные политические последствия признания независимости Абхазии и Южной Осетии (в данном случае подразумевается, прежде всего, негативный сценарий, когда Минск может быть полностью исключен из европейского проекта «Восточное партнерство»). Следовательно, считает Виктор Гуминский, есть основания серьезно поставить вопрос о возможных последствиях «нерядового решения» для Минска.

Москва заметно нервничает по поводу столь двойственного поведения Минска. 18 мая 2009 года спикер Государственной Думы Борис Грызлов, находясь с визитом в Сухуми (заметим, это первый визит российского политика столь высокого ранга в Абхазию), заявил, что Белоруссия «слишком долго готовится к признанию Абхазии и Южной Осетии». И хотя, по мнению спикера нижней палаты российского парламента, Кремль не оказывает давления на своего ближайшего союзника, но «по тем ориентирам, по срокам, которые назывались, а назывался апрель месяц, признания так и не произошло». Заметим также, что Грызлов – далеко не первый высокопоставленный представитель РФ, который обманывался в своих надеждах на признание независимости двух бывших автономий Грузии. В своих прогнозах ошибался генеральный секретарь Союзного государства России и Белоруссии Павел Бородин, а также другие чиновники и дипломаты рангом пониже.

В самом деле, процедура признания двух бывших грузинских автономий официальным Минском неоднократно откладывалась. Про крайне осторожную позицию белорусского руководства (и лично Александра Григорьевича, склонного к жестким и внешне эффектным заявлениям) во время «пятидневной войны» следует сказать особо. И президент, и его окружение не сказали ни единого слова о «геноциде» или о «гуманитарной катастрофе». Через месяц после начала «пятидневной войны» 8 сентября 2008 года президент Белоруссии Александр Лукашенко заявил: «Вопрос признания/непризнания Южной Осетии и Абхазии - это не только и не столько поддержка России. Я сказал, что придет время, и мы рассмотрим этот вопрос в Беларуси». Через два дня после указа Дмитрия Медведева о признании Абхазии и Южной Осетии Лукашенко направил послание главе Российского государства. В тексте этого послания говорилось, что «в сложившейся ситуации у России не было иного морального выбора, кроме как поддержать обращение народов Южной Осетии и Абхазии о признании их права на самоопределение в соответствии с основополагающими международными документами». Таким образом, «Батька» предпочел тональность не политика, а эксперта, продемонстрировав свое понимание узкого коридора возможностей для Москвы. Официальный Минск предпочел не давать финального ответа, а перенести обсуждение вопроса о признании на московский саммит ОДКБ 5 декабря 2008 года. В итоге 7 стран-членов Организации (включая и Белоруссию) приняли Декларацию, в которой было зафиксировано, что все партнеры России «глубоко озабочены предпринятой Грузией попыткой силового решения конфликта». Таким образом, «цхинвальский блицкриг» получил осуждение, но формально-правового признания двух бывших грузинских автономий со стороны Минска при этом не произошло.

Затем пришло время дожидаться исхода парламентских выборов. После 28 сентября 2008, по словам бывшего председателя нижней палаты Национального собрания Вадима Попова, вопрос не успели вынести на рассмотрение по процедурным соображениям (обращения из Сухуми и Цхинвали поступили слишком поздно). В декабре 2008 года Попов выразил надежду, что «вариант решения проблемы будет найден в течение будущего года». 22 января 2009 года новое обещание было дано на встрече руководителей делегаций парламентов стран-членов ОДКБ (Организации Договора о коллективной безопасности) в Парламентской Ассамблее ОБСЕ Валерием Ивановым, заместителем председателя Палаты представителей белорусского Национального собрания. И, наконец, 2 апреля нынешнего года в день открытия весенней сессии национального парламента председатель Палаты представителей Владимир Андрейченко заявил, что «активизация внешнеполитической деятельности Республики Беларусь обусловила интенсивность и широту географии международных парламентских контактов. Депутаты Палаты представителей приняли участие в 50 мероприятиях международного характера». Однако в этой многосторонней парламентской внешней политике не нашлось места для Абхазии и Южной Осетии. Не находится ему места в насыщенной парламентской повестке дня и месяц спустя.

В этой связи чрезвычайно важным представляется рассмотрение отношения Кремля к вопросу о признании независимости Абхазии и Южной Осетии. Это отношение не было константой, оно претерпело серьезную эволюцию. Если сразу же после завершения «пятидневной войны» и признания двух де-факто государств Москва испытывала определенные иллюзии, что компанию ей составят, по крайней мере, ближайшие союзники (члены ОДКБ), то затем позиция серьезно изменилась. Российские политики и дипломаты довольно быстро осознали, что одностороннее признание сулит практически неограниченную свободу действий в образованиях, отделившихся от Грузии. Могла бы энергетическая компания «Интер РАО ЕЭС» предложить абхазским руководителям практически официально получить контроль над 51 % акций «Черноморэнрего» в том случае, если бы в Сухуми действовало 10-15 посольств иностранных государств, включая представительства стран-членов Европейского Союза? Смогла бы Москва игнорировать югоосетинскую оппозицию, не считаясь с мнением противников президента Эдуарда Кокойты накануне проведения парламентской кампании, если бы независимость этого образования была бы признана кем-нибудь за исключением России (ну, и Никарагуа)? Сегодня же Кремль идет по пути наращивания и военно-политического присутствия в Абхазии и в Южной Осетии, а также внедрения элементов «суверенной демократии». Односторонность признания в этом не мешает, а, напротив, помогает.

Но Белоруссия - это особый случай. Ее позиция чрезвычайно важна с идеологической точки зрения. Для России Минск – это не просто стратегический партнер, как Азербайджан, или стратегический союзник, как Армения или Казахстан. Республика Беларусь - это часть общего Союзного государства. 2 апреля 1996 года был подписан Договор о Сообществе России и Белоруссии. Договор 13-летней давности стал отправной точкой «объединительного процесса», не завершенного и поныне. По справедливому замечанию политолога Андрея Суздальцева, наш Союз является «странным образованием», «которое до сих пор не имеет герба, флага, президента и правительства, территории, гражданства, силовых и фискальных ведомств, границ и т.д. Союзное государство не является субъектом международного права, членом ООН, не присутствует в числе участников международных отношений». Но, как бы то ни было, 9 декабря 1999 года (в этом году будет отмечаться десятилетний юбилей) вступил в силу Договор о создании Союзного государства РФ и Республики Беларусь. Для российской элиты «союзный проект» - это, во-первых, компенсирующий механизм, позволяющий пережить издержки «крупнейшей геополитической катастрофы». Во-вторых, это – доказательство успешности постсоветской интеграции и демонстрация мощи «встающей с колен страны». В данном случае мы говорим не о реальной ситуации, а о предлагаемых внутреннему и внешнему потребителю образах. Расхождения же между Минском и Москвой разрушают эти благостные картинки. Между тем, понять механизмы этого «разрушительного» процесса необходимо – хотя бы чтобы избежать и завышенных ожиданий, и последующих разочарований.

Основная проблема в российско-белорусских отношениях (которую абхазско-осетинский вопрос «подсветил») заключается в изначально различной мотивации «объединительного» процесса. Для Москвы «союз», начиная с 1996 года, был ничем иным, как идеологическим проектом. В период президентства Бориса Ельцина Союз был попыткой игры на идеологическом поле коммунистов и неким ответом на «комплекс Беловежья». Российская власть демонстрировала, что готова собирать всё то, что еще можно собрать после крушения Советского государства. При Путине же идеология объединения упростилась. Союз РФ и Беларуси стал еще одной сублимацией советской ностальгии. Со стороны же белорусского руководства отношение к «братству славянских государств» изначально строилось на прагматичной основе, так как базировалось на льготном использовании российских ресурсов для развития национальной модели экономики и политики. Более того, с помощью «сближения» Александр Лукашенко объективно отдалялся от Москвы, усиливая патриотические основы своей легитимности (что признали даже многие умеренные оппозиционеры). Как стала возможной подобная геополитическая диалектика?

Все дело в том, что в Москве Минск никогда не воспринимали как равного партнера и союзника. Этот фактор «Батька» использовал на все 100%, проводя свою линию и отбирая раз за разом внешнеполитические козыри у оппозиции. И если при Ельцине хотя бы соблюдали некоторые нормы приличия, то после 2000 года при принятии важных стратегических решений со второй половинкой Союза никто не советовался. Стал ли кто-то консультироваться с Лукашенко, когда Москва была вынуждена реагировать на грузинские вызовы в Южной Осетии (начиная с 2004 года, то есть после вступления в силу Договора о Союзе), в Абхазии (осенью 2001 года, а затем начиная с лета 2006 года)? Никто не обращался за советом к «Батьке» и когда Москва принимала решение о введении в декабре 2000 года визового режима с Грузией. И уж тем паче никто не призывал Минск на совет во время пятидневной войны или сразу после ее окончания. А потому сегодня трудно сетовать на несговорчивого «Батьку», который пытается проводить отличную от «второй половинки» внешнюю политику.

В этой политике могут использоваться самые разные аргументы (и необходимость поддержания стабильных отношений с Европой, и процедурные моменты, и ссылки на законодательную автономию парламента, которой в реальности не существует). Итог один. Лукашенко на постсоветском пространстве (как когда-то румынский диктатор Николае Чаушеску на просторах Восточной Европы) реализует «доктрину Синатры» (“I did my way”). Резоны для такой политики у «Батьки» существуют.

Во-первых, президент Белоруссии – это глава независимого национального государства, действующего не в соответствии с идеологией ностальгических тостов об утраченном Советском Союзе, а прагматически и, если угодно, эгоистически. Риторика Лукашенко подчеркнуто антиамериканская. Однако от географии не сбежишь. Республика Беларусь находится в Европе, а потому полностью идти на разрыв с Западом Лукашенко не может. Заметим попутно, что и Москва тоже полностью не может изолировать себя от влияния США и ЕС. Но при этом политический вес и ресурсы России позволяют ей в гораздо большей степени проводить самостоятельную игру. У Минска таких ресурсов попросту нет. А потому в интервью европейским СМИ 23 сентября 2008 года Лукашенко, объясняя свою взвешенную позицию по абхазско-осетинскому вопросу, риторически вопрошал: «Я не знаю, в чем вы, западноевропейцы, можете нас упрекнуть в нашей политике по Абхазии и Осетии? Ни в чем!» Второй аспект внутренний. Любая уступка Минска Москве воспринимается командой Лукашенко болезненно. Не станет ли это прецедентом, за которым последует более активное проникновение российского бизнеса в белорусскую экономику (что в Минске рассматривают и как угрозу личной власти «Батьки») и т.д..

«Объединительный процесс» не принес Москве ожидаемых дивидендов (а абхазско-осетинский вопрос принес и сильные разочарования). В этой связи Кремлю чрезвычайно важно понять один простой (но принципиально важный тезис): любой союз может быть эффективен, только если базируется на прагматичном, рациональном взаимодействии, кооперации, а не на подмене действительности идеологическими фантомами, относящимися к историческому прошлому.

Вообще не совсем понятно, что сейчас даст России признание Абхазии и Южной Осетии Республикой Беларусь с практической точки зрения? Очевидно, что такой шаг официального Минска не переломит отношения США, Китая или европейских стран к двум бывшим грузинским автономиям. В то же время, «белорусская молчанка» никоим образом не повлияет на эволюцию российской позиции. Ни один президент РФ не отменит решения Дмитрия Медведева от 26 августа 2008 года. Станет ли сильнее наш пусть и виртуальный Союз, если ЕС выдвинет новые претензии и возможно, санкции по отношению к Белоруссии? А вот перенести недовольство «коварным Западом» на Россию (как на первопричину возможных санкций и отлучения от Европы) белорусские политики вполне могут (а белорусские граждане смогут такую трансформацию настроений поддержать).

В этой связи напрашивается вывод: «по одежке протягивать ножки». И уж если у РФ есть ресурсы для ревизии принципов «беловежского национализма», то не следует пенять Белоруссии на то, что эта республика такими возможностями не обладает.

Полит.ру