«Ты сам — свой высший суд!», «Ты — царь, живи один!» — обращался Пушкин к поэтам и прежде всего к самому себе, пытаясь обосновать независимость творческого человека от общественного мнения. Соблазнительно это — замкнуться в башне из слоновой кости и творить, творить, творить...
Но вот молодой поэт надевает желтую кофту (тельняшку, валенки, фрак с подсолнухом в петлице и т.д.) и врывается на сцену, чтобы эпатировать, возмущать, оскорблять... Это что, тоже презрение к публике? Но вряд ли при пустом зале получился бы такой же искрометный перформанс...
Мало кому из творческих людей удалось избежать болезненной зависимости от публики — и одновременно желания отстраниться от нее.
Разумеется, пресловутая «башня из слоновой кости» таланту необходима. Польский литератор Парандовский утверждал, что «без одиночества гений сгорит, как ракета, а талант обносится до нитки». Французский писатель Эдмон де Гонкур высказывался так: «Человеку, целиком посвящающему себя литературному творчеству, не нужны чувства, женщины, дети, у него не должно быть сердца, только мозг».
А мозг в «чистом виде», согласитесь, трудновато вывести на сцену или пригласить за столик светского салона...
Извечно поэты плевались и ругались в сторону «невежественной толпы». Которая, впрочем, отвечала им тем же. И извечно пытались завоевать ее. В том числе открыто высказываемым презрением и эпатажем. Ведь не секрет, именно этого публика и ждет, этакого infant terrible от искусства. Футуристы, например, использовали рецепт Виссариона Белинского: «Толпу можно иногда запугать, чтоб заставить удивляться себе. Скажите толпе дикую резкость и, не дожидаясь ее ответа и не давая ей прийти в себя от первой резкой нелепости, говорите другую, третью, и говорите с уверенностью в непреложности своих мыслей, смотрите на толпу прямо, не мигая и не моргая».
Одни поэты противопоставляли себя профанной толпе. Другие, подобно Янке Купале, утверждали: «Не я пяю — народ Божы...»
Но еще в эпоху Плиния публичные авторские чтения были столь же привычны, как нынче посиделки с пивом. «Большой урожай поэтов в этом году; в апреле не было ни одного дня без публичных чтений, — пишет Плиний. — Я радуюсь оживлению литературной деятельности и выступлениям талантливых людей, публично о себе заявляющих».
Правда, далеко не все радовались такому изобилию. Тот же древний римлянин Плиний упоминает случай, когда автор озвучивал плод своего вдохновения три дня нон–стоп. Поэт Марциал так ответил многочисленным желающим прочесть ему свои стихи:
«Кто ж, спрошу, на такой пошел бы подвиг? Я стою — ты поешь; я сел — поешь ты; Я спешу — ты поешь; я в нужник — ты тоже».
Впрочем, отсутствие интереса публики никого из вдохновенных не останавливало. Рассказывают, что Тургенев закрывал друзей, приглашенных на прослушивание очередного шедевра, на ключ... Пока не прочтет.
К сожалению, мало кто из нелитераторов понимает, насколько ценно именно авторское чтение. И поскольку с публикой у поэта отношения двойственные, творческие единицы извечно объединялись между собой, от «Общества пегницких пастухов» эпохи барокко до какой–нибудь «Кузницы» и «БЕЛАППА» 1920–х...
Разумеется, каждое заметное литературное объединение что–то там декларировало. Типа «синтаксис надо уничтожить, а существительные ставить как попало, как они приходят на ум» (из манифеста футуристов) или «введение ежедневного питания для всех творческих и думающих людей на Потсдамской площади» (из манифеста немецких дадаистов). Но главный манок в ином. Корней Чуковский описывает, как возникло «Серапионово братство» в Петрограде. Молодые поэты во время разрухи и голода «не столько затем, чтобы слушать чьи бы то ни было лекции, приходили в нашу Студию, сколько затем, чтобы встречаться друг с другом, читать друг другу свои литературные опыты, делиться друг с другом своими пылкими мыслями о будущих путях литературы, в создании которой они страстно мечтали участвовать».
Белорусские поэты эпохи «Маладняка» и «Узвышша» дискутировали ничуть не меньше. К сожалению, их дискуссии переросли во вражду, а аргументами стали обоюдные доносы в НКВД. Хотя определенный шарм в традиции был. Микола Аврамчик описывает, как перед войной в минском Доме писателей авторы регулярно обсуждали свои новые произведения. «Праводзiлiся яны на першым паверсе, ва ўтульнай гасцiнай, справа перад уваходам у бiблiятэку. Сама мэбля — з белымi чахламi мяккiя крэслы, расстаўленыя вакол круглых столiкаў з таршэрамi, — вымагала таго, што абмеркаваннi праходзiлi неяк па–сямейнаму. Збiралася iх чалавек дванаццаць–пятнаццаць. Зрэдку прыходзiў сюды i Янка Купала. Звычайна пры абмеркаваннi ён не праяўляў актыўнасцi, моўчкi слухаў i рэдка калi кiваў галавою, падтакваючы каму–небудзь. Быў ён вельмi далiкатны i цiхмяны».
Сегодня на выступления поэтов массы ходят ну разве что если это превращено в шоу и есть модное имя вроде Игоря Губермана или Беллы Ахмадулиной. А между тем попасть на выступления современных белорусских поэтов совсем не трудно. В литературных музеях, в библиотеках... Почти всегда — бесплатно. Например, поэтический театр «АРТ–С» регулярно устраивает такие представления в минской библиотеке имени Тетки и в музее Максима Богдановича. Сходите на проект «Выявы» в Театре русского романса, съездите в день рождения Янки Купалы на поэтические чтения в Вязынку...
«Ты сам — свой высший суд!», «Ты — царь, живи один!» — обращался Пушкин к поэтам и прежде всего к самому себе, пытаясь обосновать независимость творческого человека...
Главная
Гороскопы
«Ты сам — свой высший суд!», «Ты — царь, живи один!» — обращался Пушкин к поэтам и прежде всего к самому себе, пытаясь обосновать независимость творческого человека от общественного мнения.