«Список «мечт» есть, и он довольно большой...»

Галина Адамович — о знаменитой фамилии, режиссерской профессии и ревностном отношении коллег-мужчин

О профессии кинорежиссера Галина Адамович мечтала с юности. И учиться после окончания школы хотелось в знаменитом ВГИКе. Но так вышло, что жизнь предложила другой сценарий, хотя от режиссуры судьба все же не увела. Галина поступила не в московский ВГИК, а в наш тогдашний политехнический институт. Трех лет учебы оказалось достаточно, чтобы сделать решительный выбор: инженер-гидротехник — это не про нее, забрать документы и поступить в театральный институт, где как раз в тот год набирал мастерскую известный белорусский документалист Виктор Дашук.

Вот уже почти 20 лет Галина Адамович работает на «Беларусьфильме».

Она — одна из самых титулованных отечественных режиссеров-документалистов. Практически каждая из ее работ не остается незамеченной членами жюри международных кинофестивалей: «Полюби меня черненьким», «Фауст Арлена», «Музыка, помоги!», «Жили-были», «Гений места», «Продолжение», «Мужское дело», «Мама придет», «Дар»… Ее картина «Боже мой!» в 2006 году получила приз за лучший документальный фильм на 40-м Международном кинофестивале класса «А» в Карловых Варах (Чехия). Всего эта лента отмечена призами 15 кинофестивалей. Наград десятка кинофорумов удостоен ее фильм «Завядзёнка», признанный в 2007 году лучшей национальной картиной Беларуси.

В рождественские дни к многочисленным профессиональным наградам Галины Адамович добавилась еще одна — она стала лауреатом Специальной премии Президента Республики Беларусь деятелям культуры и искусства.

— Галина, какие чувства испытали, узнав о присуждении высокой награды в одном ряду с лауреатами премии «За духовное возрождение»?

— Конечно, это было приятным известием, но, знаете, я отнеслась к нему без какого-то пафоса. Потому что очень стараюсь совершенно спокойно относиться к любым наградам. Я видела многих людей, у которых нарушалась психика от того, что они начинали слишком гордиться собой и в результате останавливались в творчестве. Вот мы сейчас снимали фильм про Владимира Шантаровича, главного тренера национальной команды Беларуси по гребле на байдарках и каноэ. Он то же самое говорит: «Получил награду, отполз и делай шаг дальше, на следующую ступеньку». Так вот, раздумья о том, какая важная у тебя награда, какое признание, какой ты замечательный, не помогают двигаться вперед, работать. Профессия режиссера требует скорее неуспокоенности, чем успокоенности.

— Режиссер — профессия для женщины особенно сложная?

— Она сложная и для мужчин, поверьте. Может быть, для мужчин еще и сложнее. Потому что женщина может отвлечься на детей, кухню, наряды, подруг, а мужчине нужно быть первым всегда, что очень непросто. Режиссер — это одна из тех профессий, где невозможно быть в конце. Нельзя, мне кажется, по определению быть плохим режиссером, нельзя, чтобы твои фильмы не смотрели. Делать плохое кино — это совсем стыдно, это нонсенс. Но ведь не всегда получается хорошее, знаете ли... Сложная профессия — делать каждое новое кино лучше предыдущего. Трудно понять, какое кино нужно делать следующим. Особенно в документалистике, у которой нет сегодня проката в принципе.

— Не обидно, что массовый зритель практически ничего не знает о сегодняшнем документальном кино, хотя фильмы есть очень сильные, интересные?

— Опять же повторюсь: я очень стараюсь остаться здоровым человеком, а если буду обижаться на подобные вещи или как-то очень сильно реагировать, то просто не хватит ресурсов у психики. Ситуация сегодня такая, какая она есть. Я, например, не могу понять, почему государственная киностудия не может договориться о показах с государственным телевидением. Мы 20 лет говорим про то, что у нас ни на одном телеканале страны нет ни одной программы, которая рассказывала бы про документальное кино, как, например, на канале «Культура» в России. Потому даже те люди, кто интересуется документальным кино, а таких достаточно много, которые предпочитают художественной литературе мемуарную, дневниковую и игровому кино — документальное, должны искать эти фильмы в Интернете или у знакомых. Тем более документальное белорусское кино. Впрочем, точно так же, как и анимационное. Например, я, работая на студии, замечательный фильм «Жило-было дерево» Владимира Петкевича увидела только лет через 6 после того, как он был сделан, и то случайно. Для меня было потрясением, что такие гениальные фильмы делаются буквально рядом, здесь же, на третьем этаже студии, а я об этом не знала. Что уж говорить про тех людей, которые не работают в сфере кино. У них практически нет шансов узнать про такие фильмы и их увидеть. А делаются вещи действительно очень интересные, настоящие. Их немного, но настоящего всегда немного.

— Мужчины-режиссеры ревностно относятся к вашим успехам?

— Думаю, что да. Во всяком случае, мои коллеги-мужчины очень радовались, когда я забеременела, говорили, мол, наконец ты посидишь три года дома…

— Но вы-то недолго посидели, а еще и сняли фильм о роддоме…

— С одной стороны, плохо, что не посидела. С другой — хорошо, потому что трудно возвращаться в профессию через три года. Вообще, рождение ребенка — важная очень история и для мужчин, и для женщин. Без детей ты не понимаешь еще, кто ты есть. С ними открываешь заново мир, который давно уже забыл, и оказывается, что есть в нем много вопросов простых, на которые ты не знаешь ответа. С рождением ребенка все твои слабые места проявляются.

— Кинематографические задатки в дочери замечаете?

— Александре еще только 10-й год, пока не ясно, дальше — посмотрим. Но кино она интересуется, да и как иначе, ведь ее знакомые — это мамины знакомые, она выросла в этой среде, где вокруг одни операторы, композиторы, звукорежиссеры…

— Кстати, в вашей фильмографии есть картина об Алесе Адамовиче. Связи родственные?

— Этот фильм я снимала для российского канала «Культура». Близких родственных связей нет, но мне, знаете, гораздо интереснее духовное родство, чем кровное. Мы давно дружим, часто общаемся с дочкой Адамовича Наташей. Оказалось даже, что мы выросли в одном минском дворе, их семья жила в соседнем доме. Я давно знакома с племянницей Алеся Михайловича Галиной Адамович. В свое время она писала про художника Арлена Кашкуревича, а я снимала про него кино.

— А где вы находите героев для своих фильмов? С известными людьми — понятно, а простых людей?

— По-разному бывает. Например, для фильма «Мама придет» сначала долго выбирали в Гродно детский садик, чтобы для съемок был удобным. Ну а мальчика Тиму нашли среди его воспитанников, он был самым эмоциональным и единственным из сверстников, кто так неистово ждал маму после первого дня посещения садика, для него это был невероятный стресс. Кстати, на самом деле, в фильме не первый день зафиксирован, так что вся эта адаптация к новым условиям была наверняка гораздо жестче.

Бабушку Юлиту из фильма «Боже мой», делающую цементные скульптуры Христа, тоже искала сама. Сначала мне понравилось место на самой границе Беларуси с Литвой, в нем чувствовалась какая-то одухотворенность. Мне очень хотелось снять там кино, но надо было найти, что снять. Я ездила туда раза три-четыре, искала по деревням. Это муторная работа. Приезжаешь, спрашиваешь: «Что интересное у вас есть?» Перечисляют: вот председатель колхоза замечательный, вот доярка-передовик, вот учитель заслуженный. Но ты понимаешь: не то. А что то — сама не знаешь и объяснить не можешь. Это должен быть какой-то человек, не важно, может, и доярка, но что-то в ней должно быть особенное, что-то, что в тебе должно откликнуться. Это какая-то странная химия.

Юлита была совершенно удивительная старушка. Мы снимали, когда ей уже исполнилось 84 года, она про себя тогда говорила: «Я ўжо іду ў зямельку». И на самом деле было ощущение, что она уже не здесь… Она вообще с Богом общалась напрямую и какие-то вещи, которые она говорила, я буду помнить всегда. В них — мудрость настоящая, и художник она настоящий, хоть никогда этому не училась.

— В чем, по-вашему, сила белорусской документалистики и в чем слабость игрового кино?

— К игровому кино много внимания «наверху». Каждый большой сценарий проходит массу чиновничьих согласований. Ничего живого не пропускают. Я была в большом худсовете. Как только хороший сценарий — его боятся безумно, его рубят на корню, и он как будто растворяется. А слабый запускается с лету, хоть всем понятно, что он никакой. Но зато цеха будут работать, все будет жужжать, все получат зарплату, все останутся в своих креселках. А что кино плохое — ну, не получилось, бывает…

Для того, чтобы делать кино, которое затрагивало бы людей, на которое люди пошли бы, надо не бояться и запускать фильмы, которые касаются правды жизни, ее сути, а не те, которые еще на уровне бумаги, сценария не интересны.

— Над чем вы работаете сейчас?

— Как раз сейчас я с удовольствием не работаю. На самом деле. Прихожу в себя, привожу в порядок квартиру, разбираю архив. Задумки есть, заявки поданы, жду решения по госфинансированию. Да — начну снимать, нет — буду деньги искать. А пока я очень рада этой возможности прийти в себя.

— Как распорядиться премией, уже решили?

— Знаете, как-то еще в юности, мне было лет 17—18, один человек, спросив, как у меня дела и услышав мой ответ, мол, денег нет, сказал, что денег у меня никогда не будет. Я обиделась тогда. А потом заметила: действительно, сколько мне ни дай, потрачу все, и мне еще чуть-чуть не хватит. Так что потратить — проблем нет. Тут надо подумать, как бы так потратить, чтобы не было чувства сожаления. Может, в путешествие какое-нибудь отправлюсь. Вообще, список «мечт» есть, и он довольно большой.