Это радость тихая дышать, творить и жить

Торжественный вечер с последующим застольем — таков обычный сценарий юбилеев большинства актеров. Для Александра ЖДАНОВИЧА был бы логичным такой вариант: огромный торт и поздравления в эфире «Калыханкi» всех его кукольных героев. Но Маляваныч поступил иначе. Встречать шестой десяток он будет в… монастыре, точнее, в детском театре-студии «Радость» для детей-инвалидов и сирот, основанном Александром при нем. В день рождения покажут «Маленького принца». Неожиданно, правда? На мои округлившиеся глаза актер реагирует фразой: «Я не такой, каким меня воспринимают окружающие». Интригующе. Давайте разбираться, какой же он?

— Александр, вы много работаете с детьми, поэтому давайте начнем с воспоминаний о вашем детстве.

— Это очень важный этап в моей жизни. Родился в Минске, у нас был большой сад: яблони, вишни, крыжовник. Среди всего этого я рос обычным дворовым мальчиком, играл в футбол. Детство мне представляется радостным солнечным днем: каникулы, ясная погода, распахнутые окна, в которые заглядывает жасмин. Это мой любимый запах по сей день. Обычное детство, без громких событий, наполненное радостью, ощущением праздника. Очень люблю стихи, они как иллюстрация к моим чувствам: «За эту радость тихую дышать и жить скажите мне, кого благодарить». Думаю, что основа жизни и бытия, чего-то праздничного была заложена в детстве. Господь дал такой запас света, что, несмотря на все сложности, его хватило надолго.

 Жажда творчества тоже из детства. Всегда был фантазером, исписывал романами толстые общие тетради, в юношеские годы перешел на стихи.

— То есть творческая судьба была предопределена с детства?

— Я по своему складу гуманитарий, никогда не имел тяги к точным наукам, технике в отличие от брата и папы, у которого были золотые руки. При выборе профессии колебался, конечно. Я ведь актерской профессии, по сути, не знал. Любил кино. Но воспитывался на радио. Когда еще был маленький, родители оставляли меня дома на несколько часов, я заслушивался радиоспектаклями. Видимо, это наложило какой-то отпечаток.

Прожил огромную жизнь в театре, все складывается неплохо, но до сих пор не уверен, что я — стопроцентный актер. Конечно, я — творческий человек: рисую, занимаюсь режиссурой.

— Неожиданное признание…

— Долгие годы я был человеком, не удовлетворенным собой и некими внешними обстоятельствами, до сорока оставался таким. Не было внутреннего мира. Это плохо. Формировалась семья, росли дети, а я искал себя, метался.

А после сорока пришел в храм. Успокоился. Понял, что движение вверх закончилось и продолжается по ровной поверхности. Новый этап жизни. Что сделано, то сделано — с этим надо смириться, принять.

— К вере в позднем возрасте обычно подталкивают какие-то обстоятельства…

— Вера — это внутреннее, интимное, то, что трудно передать словами. Огромную роль сыграла жена Людмила, она привела меня в храм. Мы вместе учились, она по образованию кукольница. С ее стороны не было никакого нажима. Я был романтиком. Потом ко мне пришло отрезвление. Я отправился к детям в интернат, стал с ними заниматься.

— Роли в театре не приносили удовлетворения?

— За тридцать без малого лет служения Горьковскому театру сыграл более тридцати ролей. Были простои, но никого не виню. Мы сами выбираем — идти налево или направо. Но были и прекрасные годы: роль Калигулы — интереснейший этап в жизни. Я и сейчас занят в репертуаре: характерная роль в «Женихах», интересная работа в спектаклях «Дева и смерть» и «Бег», эпизоды в других постановках.

Конечно, хотелось бы, чтобы господа режиссеры давали более интересные роли, которые бы меня грели, а таких было очень мало. Сейчас, можно сказать, перехожу в новую весовую категорию, надеюсь, ко мне будут прислушиваться.

Подходя к пятидесяти, стал терять покой. Захотелось отчитаться, прежде всего, перед самим собой: что я сделал за это время? Мне, как человеку верующему, неправильно трезвонить о себе. И, когда мы с детьми-инвалидами поставили в монастыре «Маленького принца», успокоился. Это моя форма.

— Мне всегда казалось, что церковь отвергает лицедейство…

— Я долго размышлял. Были моменты, когда думал уйти из театра, но отец Андрей меня остановил. Можно уйти, сломать и не прийти ни к чему. Все должно быть поступательно.

Ведь раньше в церкви игрались мистерии на евангельские темы. Театр — искусство синтетическое: включает в себя музыку, живопись и т.д. И для воздействия на человека оно использовалось и церковью. Но театр не прижился здесь потому, что есть понятие литургии, которое включает в себя и музыку, и изобразительное искусство, и действо: по сути, священник изображает Христа.

На мой взгляд, театр может и должен служить церкви. Это хорошее место для проповедования лучших образцов классики.

— Вы еще ни разу не вспомнили про Маляваныча…

— Практически все мои интервью про него… Да, эта роль сделала меня узнаваемым. Но имидж несерьезного ведущего детской передачи сыграл и не самую позитивную роль в моей творческой карьере. Этот шлейф тянется много лет, режиссеры видят меня именно в таком образе. Но если абстрагироваться от человеческих амбиций, то надо вспомнить, что несколько поколений выросло и формировалось вместе с этим персонажем. Это моя миссия. Отчасти поэтому не ухожу из «Калыханкi». У нас дружный коллектив. Да, стало тесновато. Иногда брюзжим, просим редакторов, чтобы в сценариях было больше простора для актерской игры.

— Александр, вам уже пятьдесят или еще только пятьдесят?

— Цифры — это глупость. Время — вещь относительная. Да, становится меньше сил, но приобретается опыт. У природы нет плохой погоды, всякая погода благодать. И всякий возраст — это благодать. Все только начинается. С этим девизом буду жить дальше.