Обезьянка Пастернака, любовь на полвека и козни спецслужб. Классик беллита без глянца

Источник материала:

Анна Северинец, которая преподает русскую литературу в одной из школ Смолевичей, составила популярную биографию классика белорусской литературы Владимира Дубовки. TUT.BY поговорил с автором книги и узнал о любовных историях поэта, о том, как он успешно обманывал цензуру и сам приходил в тюрьму.

Скорее всего, о Владимире Дубовке слышал каждый читатель TUT.BY. Даже если он далек от литературы. Когда случилась авария на Чернобыльской АЭС, только ленивый не цитировал его пророческие строчки:

О Беларусь, мая шыпшына,
зялёны ліст, чырвоны цвет!
У ветры дзікім не загінеш,
чарнобылем не зарасцеш.

Правда, эти строки были написаны за 60 лет до аварии.

Владимир Дубовка (1900−1976) — белорусский поэт, прозаик, переводчик, критик. Родился на территории современного Поставского района. В 1915 году семья переехала в Москву. Учился в Высшем литературно-художественном институте имени В. Брюсова. Работал в Кремле — являлся редактором белорусского издания «Вестник ЦИК, СНК и ПВО Союза ССР» (1922−1925), редактором «Свода законов и приказов Рабоче-Крестьянского правительства Союза ССР» (1926−1930).

В 1930 году арестован ОГПУ СССР по делу мифического «Союза освобождения Беларуси». Был отправлен в ссылку. В 1937 году повторно арестован и получил десять лет лагерей. После освобождения поселился в Грузии. В 1949 арестован в третий раз и осужден на 25 лет заключения. Окончательно реабилитирован в 1957 году. После освобождения поселился в Москве, где и умер.

Классик белорусской литературы. Реформатор белорусской поэзии (экспериментировал в форме), белорусского языка (благодаря Дубовке в литературный обиходе закрепились слова «апантаны», «водар», «дойлід», «збочыць», «імклівасьць», «наканаваны», «нелюдзь», «непрыдатны», «талака») и белорусского правописания (придумал новые буквы вместо «дз» и «дж», которые использовались в 1920-е годы). Переводил на белорусский язык Шекспира и Байрона.

Дубовка — это еще и пронзительные любовные истории длиной в полвека, соперничество с Якубом Коласом и захватывающая история о поэте-супермене, который принес в отдел на собственных плечах двух службистов, пришедших его арестовать. До недавнего времени об этом знали только специалисты. Учительница Анна Северинец написала книгу о Дубовке и надеется, что теперь о поэте узнает и самая широкая аудитория.

Разговор с Анной TUT.BY начал с расспросов о любимых женщинах Владимира Дубовки. Большинство фотографий, представленных в этом материале, публикуется впервые.

«Неужели молодой харизматичный парень ограничился бы двумя любовными историями?»

У великого Петрарки была Лаура, у Данте — Беатриче, а у Дубовки — Наля (Наля Маркова). Как считает Анна Северинец, именно любовь к Нале сделала из Дубовки настоящего лирического поэта.

«Ну, конечно, не Лаура и не Беатриче. Двадцатый век — совсем другие сюжеты. Дубовка и Наля встретились в 1925-м, и эта красивая история любви длилась что-то около года, — рассказывает Анна. — Говорят, будто бы Дубовка бросил Налю ради Марыли, своей будущей жены, но это неправда. Говорят, что он встречался только с этими двумя женщинами, но это тоже неправда. Послушайте: молодой, очень красивый, безумно харизматичный парень — неужели он бы ограничился двумя любовными историями? Конечно же, нет. Разумеется, мы не знаем и, видимо, никогда не узнаем других имён, кроме тех, которые Дубовка посчитал нужным обнародовать, сделать фактом своей поэзии, имен Нали и Марыли. Дубовка был в этом смысле крайне порядочным человеком, очень аккуратным в выражении чувств.

Но зато мы знаем и с волнением читаем замечательные лирические, а иной раз даже эротические стихотворения, рожденные чувством к этим девушкам. Например, знаменитое и прекрасное «Калі вусны шапталі, не трэба», или очень страстное «Нафарбавала навошта вусны», или совсем уж откровенное «Вохкія сцежкі»… Эти стихи написаны до знакомства с Налей. Так же как и знаменитое «Ты руку сваю забінтавала», с недвусмысленным финалом «сэрца рвецца на кавалкі за цябе, сябе і за другую» — почему-то считается, что это поэтическое изображение расставания с Налей ради Марыли, но позвольте, стихотворение датировано 1924 годом, до Нали еще как минимум полгода, а до Марыли — так и все три. Это совсем, совсем другой треугольник. Думается, их было немало в жизни Владимира Дубовки.

Что касается Нали, то она вышла замуж и уехала в Ленинград. Долгие годы поэт и его муза, именем которой назван лучший, пожалуй, сборник Дубовки, ничего не знали друг о друге. Но в 1970 году Наля — давно уже не Наля, а Анастасия Павловна Хмара — зашла в книжный магазин и увидела там книгу Дубовки «Палеская рапсодыя». Она написала поэту письмо и по нему видно, что в ней, конечно, ожили воспоминания молодости. Но Дубовка ответил ей очень четко и прохладно. Выслал сборники и фактически пресек любое возможное продолжение переписки. Может быть, потому, что когда-то ее очень любил.

В переписке Дубовки и критика Адама Бабареки есть любопытный фрагмент. Дубовка мимоходом сообщает, что выбирает имя сыну. Жена хочет назвать Альгердом, а он размышляет над вариантом «Наль», вспоминая, где встречал такое необычное, но вполне реальное имя.

Впрочем, перерабатывая свои ранние стихи для «Выбранага», в 1960-е годы Дубовка убрал имя Нали из одного из своих знаменитых лирических стихотворений.

I скардзіцца няма каму, ды дзе там:
цягнік імкнуўся ў небасхіл, у далі,
Каліна водарыла белым цветам,
каліну звалі тую: Наля… Наля…

В новом варианте последняя строчка стихотворения уже звучала так: «Пялёсткі следам ціха абляталі»… Рядом была Марыля, Мария Петровна, верный и надежный друг, самая настоящая декабристка.

Она заслуживала того, чтобы остаться единственной рядом с ним — хотя бы на страницах книг.

«Осудил ли он Пастернака? Большой вопрос»

Дубовка, поэт огромной силы и неординарного таланта, конечно же, был «своим» среди всех тех, кого мы сегодня называем классиками белорусской литературы. Да и не только белорусской: любимый ученик Брюсова, знакомый Есенина и Маяковского. Конечно же, отношения между поэтами во все времена бывают далеки от тех сахарных и сиропных историй, которые рассказывают нам школьные хрестоматии.

«Отношения у Дубовки и Коласа одно время были довольно напряженные, — рассказывает Анна Северинец. — Молодежь, как это у неё водится, нападала на Коласа, планируя, по примеру футуристов, сбросить его с „корабля современности“. Поэт Алесь Дудар, например, так характеризовал одного бесталанного поэта: „Занадта любіць коласаў усякіх“. В юбилейном сборнике, подаренном Янке Купале на очередной юбилей „Молодняком“ (литературная организация 1920-х годов. — TUT.BY), была совершенно возмутительная статья, написанная Дубовкой, с выпадами против Коласа. Колас всерьез обиделся на Купалу, который принял такой подарок, и на автора статьи, конечно же, тоже». Дубовка, к его чести, впоследствии всё же извинился перед Коласам, а народный поэт помог Дубовке с реабилитацией после ГУЛАГа.

Другая любопытная история связана с Борисом Пастернаком, который в 1958 году получил Нобелевскую премию по литературе. Поскольку она была присуждена за роман «Доктор Живаго», опубликованный за границей, да еще и без разрешения власти, началась травля поэта. Компании по его осуждению проходили по всему Советскому Союзу. Дубовку также заставили выступить на одном из таких собраний. Он только недавно был реабилитирован, поэтому не мог отказаться.

Между тем, Пастернак был один из любимых поэтов Дубовки. Его сборник стоял в библиотеке поэта с 1922 года, когда в Беларуси о нем никто не слышал. Что сделал Дубовка? Он рассказал китайскую легенду: «Один художник сказал: я сотворю чудо. Он работал несколько лет и сотворил маленькую обезьянку. Вот то же самое сделал Пастернак». Раздался смех и аплодисменты. «Осудил он Пастернака? Большой вопрос, — говорит Анна Северинец. — Дубовка, в отличие от всех присутствовавших, прекрасно разбирался в китайской культуре, в китайском фольклоре, он переводил великого китайского поэта Ду Фу, перерабатывал китайские народные сказки, в его стихах есть аллюзии на китайскую историю. Что такое обезьяна в китайской культуре? Это символ мудрости, высших знаний о мире и о жизни. Если слушать выступление Дубовки, зная Китай так, как знал его поэт, услышим: Пастернак сказал, что сделает чудо, и — сделал его. Разумеется, никто из присутствующих этого не понял — и слава Богу».

«По-настоящему правдивый миф»

Когда Дубовка вернулся из сталинских лагерей и был реабилитирован, многие его произведения оставались под запретом. Но поэт придумывал поистине виртуозные комбинации, чтобы пробиться к читателям. Тем более что он прекрасно владел «эзоповым языком» еще до ареста.

«В шестидесятых он опубликовал в газете „Голас Радзімы“ статью „Да новых даляглядаў“, — рассказывает Анна Северинец. — Статья бодрая и краснознамённая, как и всё в тогдашней печати, а как же иначе. Да, признаётся поэт, было время, когда я грустил и писал совершенно упадочнические вещи. Вот такие, например — и цитирует своё сибирское, предельно откровенное, горькое стихотворение о трагедии репрессированного поэта, в котором признаётся: „пакрышаны талент и рыфмы“. А потом пришли товарищи — продолжает бодрым тоном Дубовка, — и мы с ними всё это переделали, и теперь никакого упадочничества. Скажите, что это, как не победа поэта, умудрившегося путем нехитрых уловок опубликовать в центральной прессе категорически „непроходное“ стихотворение, да ещё и поиздеваться над „товарищами“?».

Но если некоторые произведения Дубовки можно найти в архивах, то другие исчезли. Бесследно ли? «Когда я получала документы Владимира Дубовки из архива МВД Грузии, сотрудники уточнили: был еще пакет с произведениями, но он в конце 1990-х был выслан в белорусский КГБ, — рассказывает Северинец. — Что это за пакет, какие там произведения? Старые ли сборники, вышедшие до ареста? Вряд ли они могли сохраниться. Новые? Возможно. Сейчас доступа к архивам КГБ у нас нет. Будем надеяться, когда-нибудь появится, и нас ждет множество литературных открытий».

После освобождения из лагеря в 1947 году Дубовка уехал в Грузию, поселился в горах, в труднодоступном месте. В 1949 году его снова пришли арестовывать — шла волна повторных арестов тех, кто освобождался после сроков, назначенных в 1937-м. С этим арестом связана одна из самых колоритных историй.

«Сам Дубовка рассказывал друзьям, что якобы его пришли арестовывать два офицера, — рассказывает Анна Северинец. — Грузины накрыли стол. Офицеры напились. Дубовка был высокий, статный мужчина, алкоголь его не брал. Поэт взял офицеров под мышку и притащил в город, где находилась тюрьма. Сдал охране, положил отсыпаться. А сам пошел под арест. Эта история именно в таком, легендарном исполнении — разница только в деталях — встречается в четырех воспоминаниях совершенно разных людей.

А вот Марыля Петровна оставила совершенно другие воспоминания. В реальности поэта пришел арестовывать один офицер. Помог собрать вещи. Подождал, пока сельчане проводят полюбившегося им хорошего, достойного человека. И отконвоировал поэта в грузинский Зугдиди. Миф? Да, миф, созданный поэтом о себе. Но какой красивый, по-настоящему правдивый миф!".

Я спрашиваю у Анны, зачем же Дубовка так фантазировал и придумывал историю о пьяных офицерах спецслужб?

«Понимаете, бывает такая степень, такая сила таланта, при которой человек искусства — поэт, писатель, художник — начинает строить свою жизнь по законам своего собственного творчества, — объясняет Северинец. — Тогда человек действует, исходя из своих собственных, творчески оправданных приоритетов, а не из каких-то банальных, житейских соображений. Жизнетворцами были Сократ, Данте, Пушкин, Лермонтов, Блок, жизнетворцем был наш Дубовка.

Конечно, жизнетворчество всегда соседствует с мифотворчеством, но миф — это не ложь, это всего лишь поэтически, художественно переосмысленная реальность. Прожитая Владимиром Дубовкой жизнь удивительно напоминает книгу, настолько всё в ней подчинено одной высокой идее, настолько всё «зарифмовано» с образом главного героя. Выстоять в том непростом времени, сохранить свежесть чувств и силу таланта, остаться человеком в самых трагических обстоятельствах — думаю, это было возможно только тогда, когда ты осознавал свою личную власть над происходящим.

В условиях, когда тебя тридцать лет подряд бросают по тюрьмам и лагерям, это было почти немыслимо. А он — смог: Владимир Дубовка и его друг, критик Адам Бабарека среди очень и очень немногих, кто в страшных условиях репрессий никогда и ни на кого не написали ни одного доноса, не дали ни одного признательного показания, не назвали ни одной фамилии, прошли своё крёстный путь с высоко поднятой головой и незапятнанной совестью".

Выход книги о Владимире Дубовке ожидается в 2017 году.

Теги: знакомства