Репрессии, разведка и половая распущенность. Белорусский партизан атаман Скоморох в СССР

Источник материала:

Продолжаем публикацию очерка о бывшем актере московского театра «Буфф» Германе Шиманюке, который 95 лет назад, в январе 1922 года, объявился в Польше с неожиданной партизанской миссией. Он организовал налет на местечко Клещели, но вскоре по ряду причин был вынужден вернуться в СССР. После того как Шиманюк легализовался в Советском Союзе и освоился в партийно-номенклатурной среде районного уровня, он не ждал от жизни никаких потрясений. Но грянули репрессии.

Атаман Скоморох: драма в четырех актах. Новая сцена и псевдоним для актера театра «Буфф»

Налет на местечко Клещели. Кем был атаман Скоморох: разбойником или борцом за свободу Беларуси

«Мы пожертвовали свою личную жизнь». Драма атамана Скомороха, польский суд и уход в СССР

«Поплавский (…) содействовал и поддерживал половую распущенность среди студентов»

1 декабря 1934 года был убит руководитель Ленинграда и член Политбюро Сергей Киров, после чего последовало печально известное «закрытое письмо» ЦК ВКП (б). Началась всесоюзная кампания поиска врагов и кадровых чисток. Горе тому секретарю райкома, который бы осмелился рапортовать в ЦК, что у него в районе не выявлены шпионы и подлые троцкисты-зиновьевцы.

Из протокола № 37 заседания бюро Могилевского РК КП (б)Б от 29 июля 1935 г. (перевод автора с белорусско-партийной «трасянкi». — TUT.BY):

«Слушали: Дело Поплавского-Шиманюка-Парича Германа Демьяновича, члена партии с 1926 г., по социальному происхождению из крестьян Западной Белоруссии, с 1921 по 1923 гг. находился на территории Западной Белоруссии и принимал участие в партизанском движении против белопольских оккупантов.

Обвиняется Поплавский-Шиманюк-Парич в полнейшем политическом и бытовом разложении и злоупотреблениях. Поплавский во время нахождения в Польше, а потом в СССР знал, что его жена является агентом польской дефензивы. После разоблачения шпионской деятельности его жены Поплавский имел намерение перевезти в СССР дочь, которая, по имеющимся сведениям, также связана с польской охранкой…"

Здесь сразу возникает вопрос: каким образом в районной глубинке могли судить о таких высоких материях, как связи с зарубежными спецслужбами? Очевидно, что республиканский ЦК, который каждую декаду требовал от низовых комитетов сводки о разоблачении «врагов» для докладов в Москву, заранее рассылал «ориентировки» на лиц с не вполне безупречным прошлым.

Поэтому в райкомах безжалостно сдавали товарищей по партии, на которых имелись хоть какие-нибудь «крючки». Иначе — не выжить самим.

Быстро разобравшись с империалистическими разведками, могилевские товарищи приступили к наиболее им близкому и понятному: бытовому разложению.

Они указали, что Поплавский, работая с 1933 года директором Могилевского зооветрабфака, приютил там классово-враждебных элементов и превратил рабфак в очаг половой распущенности. Дословно эту звучало так:

«Поплавский принуждал подчиненных ему преподавательниц, студенток и работниц рабфака вступать с ним в половую связь. Содействовал и поддерживал половую распущенность среди студентов. С ведома Поплавского многие студенты в общежитиях занимались сожительством со студентками, причем факты половой распущенности, как со стороны Поплавского, так и со стороны отдельных студентов, имели место в помещении самого рабфака на виду у всех.

Для своих корыстных целей укрывал на рабфаке классово-враждебные элементы. Принял на рабфак дочь кулака <…>, отец которой раскулачен и сослан в концентрационный лагерь. Поплавский вынудил <…> вступить с ним в половую связь, за что выдавал ей денежную помощь.

Укрывал и защищал антисемитку дочь помещика Дубанову, в течение года выдал 8 раз денежную помощь студентке рабфака <…>, которая сожительствовала с ним, выгонял из общежития и лишал стипендии студенток, которые категорически отвергали его гнусные домогательства, издевался над студентами — воспитанниками детских домов, которые были размещены в сыром нежилом помещении — над ледником, в результате чего 3 студента заболели туберкулезом, допустил ряд злоупотреблений в денежных делах, выдал 19 аттестатов студентам, не окончившим рабфак, засорял рабфак антисоветскими элементами: бухгалтер — бывший статский советник, военрук — деникинский офицер, кассир — антисемитка, дочь помещика, завуч — меньшевик, комендант — унтер-офицер, дворник — бывший поп.

Политвоспитательная работа среди студентов совершенно отсутствовала, вместо политвоспитательной работы была вредная муштровка студентов".

В итоге было принято вот такое решение:

«Поплавского-Шиманюка-Парича Германа Демьяновича, члена партии с 1926 г., партийный билет № 1021294, за полнейшее бытовое и политическое разложение, выразившееся в половой распущенности, принуждении к сожительству подчиненных ему преподавательниц, студенток и работниц рабфака, содействие половой распущенности среди студентов, укрывательство на рабфаке антисоветских элементов и антисемитов, за полный развал учебной и политико-воспитательной работы, незаконную выдачу аттестатов не окончившим рабфак, злоупотребления в денежных делах, издевательства над студентами — бывшими воспитанниками детдомов из партии исключить, снять с работы и привлечь к судебной ответственности.

Секретарь РК КП (б)Б Ревинский".

Интересное было время, когда парткомы командовали судами…

«Когда литовские партизаны обещали нам материальную поддержку, товарищ из полпредства обрадованно проговорил: «Берите все»

Что в этом постановлении правда, а что наветы?.. Но факт остается фактом: судили Шиманюка-Поплавского не по политической, а по уголовной статье — за то, что перечислено в самой пикантной части райкомовского постановления.

Уголовное наказание отбывал не в тундре, а в исправительно-трудовых учреждениях для бытовиков на территории БССР. Летом же 1937 года Шиманюка, судя по документам, решили отправить в ссылку, для чего вновь доставили в Минск в тюрьму на улице Володарского — подождать формирования этапа. Обратим внимание: сидел он именно в Володарке — обычном пристанище уголовников, а не в Американке — внутренней тюрьме НКВД для политических.

И вот здесь, на улице Володарского, появился последний автограф бывшего атамана Скомороха, известный историкам. 4 июля 1937 года Герман Шиманюк берется за карандаш и пишет большое письмо первому секретарю ЦК КП (б)Б Василию Шаранговичу.

Время для личного обращения было выбрано крайне неудачное. Как раз в эти июльские дни тридцать седьмого Шарангович в шифровках на имя Сталина вносил предложения и уточнял многозначные расстрельные цифры по БССР.

Однако Герман Демьянович верил в мудрость родного ЦК и писал так:

«Прежде чем уехать из Минска на Дальний Восток или в Среднюю Азию, я решил обратиться к тебе, тов. Шарангович, с исключительной просьбой выслушать, разобраться и помочь нам, бывшим партизанам Западной Белоруссии 1921−23 гг., снять пятно брошенной грязи, благодаря которой выбрасываются из рядов партии лучшие, преданнейшие сыны трудящихся Западной Белоруссии, поднявшие восстание против белопольских оккупантов, которых в 1923−34 гг. приняла, приютила, согрела, выучила и воспитала Коммунистическая партия (б) Белоруссии и приняла в свои ряды здесь на их повседневной практической работе…».

Сразу ошибка: не надо было писать «мы» и «нам». На дворе стоял год тридцать седьмой, когда ежовцы страстно выискивали групповщину, признаки любых организаций, а сам Василий Фомич Шарангович уже висел на волоске.

Собственно уголовное обвинение Шиманюк-Поплавский отвергал так:

«Моя вина, за что я сидел по 203 ст. УК БССР (Понуждение должностным лицом к половой связи с ним лица, которое зависит от него по службе; пункт 1 „без тяжких последствий“ — до 5 лет. — Прим. TUT.BY), это за мое сожительство со своей подчиненной <…> при добровольно-обоюдном согласии, особенно если учесть, что я был разведенный, т.е. не было жены, а у нее не было мужа, о чем я заявил на бюро Могилевского райкома, но те кошмарные обвинения, которые были выдвинуты на бюро райкома, которые записаны в решении постановления о моем исключении из партии, все как клеветнические отпали…».

Главное же в письме то, что бывший атаман Скоморох раскрывал свои связи с ГПУ и разведкой Красной Армии:

«Самым «тяжким преступлением» — это то, что, будучи командиром и организатором повстанческого движения нескольких уездов, а именно: Бельского, Белостоцкого, Брест-Литовского и Пружанского, я с согласия соответствующих товарищей, со мной связанных из Ковенского полпредства (советская резидентура на базе дипломатического представительства СССР в Литве. — Прим. TUT.BY), — брал от литовцев деньги, винтовки, револьверы, патроны, гранаты, пулеметы и др. военное снаряжение.

Но мои обвинители, распустившие обо мне по всей Белоруссии компрометирующие слухи, совершенно не анализируют того времени (1921−1923 гг.), того тяжелого положения Советского Союза, в котором нужна была, как никогда, передышка. А отсюда вывод: как можно осторожнее работать в подполье, чтобы не задеть при провалах советское руководство. И когда литовские партизаны обещали нам эту материальную поддержку, то тов. из Ковенского полпредства обрадованно проговорил: «Хорошо, берите все, что будут давать, это прекрасная маскировка». А в последующее наше свидание, уже в 1923 г., он же проговорил: «Хорошо было бы как можно дольше оставить всю работу в Западной Белоруссии под вывеской литовцев». Процесс 1923 г. в Белостоке (так называемый Процесс 45-ти, на котором судили соратников Скомороха. — Прим. TUT.BY) прекрасно подтвердил дипломатическую маскировку литовской вывески, и Советский Союз был не задет, что и нужно было доказать.

На сегодня некоторым работникам становится дико и непонятно, но кто прекрасно знает работу разведки, и если учтет ту обстановку, то ничего сверхъестественного не было и не могло быть".

По словам автора письма, о руководстве организацией со стороны ВЧК знали лишь три человека (речь о руководстве штаба).

«Но меня удивляет одно, — продолжал Шиманюк, — что в настоящее время многие считают, что раньше, т.е. в 1923−24 гг., сидели в ЦК и ОГПУ дураки и профаны, но мне кажется, что это зазнайство на пользу только врагам Советского Союза. Никто не возражает о проверке каждого из бывших подпольных работников, но ставить нас наравне с разными нацдемовскими организациями, ластовскими, цвикевичами или с послами Метлой и т.п. (речь о деятелях белорусского национального движения Вацлаве Ластовском, Александре Цвикевича, Петре Метле. — Прим. TUT.BY) — это сверх нашего унижения.

Из среды нашего повстанческого движения не обнаружен ни один шпион, диверсант и провокатор, так за что без всяких преступлений выгоняют из партии, как, например, Голуба Гавриила, Кумпеля Михаила — Минск, Русилку Кл. — Мозырь, Лосевича — Калиновский ж. д. узел, снимают с работы учителей — Добровольский А. — Слуцк — по распоряжению Наркомпроса Воронченко и т.д.

Тов. Шарангович. Мы все глубоко потрясены произошедшим и озадачены, в чем же дело. Почему руководство ОГПУ с 1923 по 1934 гг. знало нас как самых неутомимых чекистов (выделено автором. — Прим. TUT.BY), чутких к малейшему проявлению классового врага, шпионов и др. сволочи, а уполномоченный IV управления штаба РККА (разведка и спецоперации в тылу противника. — Прим. TUT.BY) в Минске узнал нас как самых отважных, боевых и в любую минуту готовых к самопожертвованию выполнителей самых трудных и ответственных поручений, и мы выполняли.

Так где же наши антигосударственные дела?.."

Из героя-партизана — в отработанный материал

Можно представить реакцию белорусских партийных руководителей и чекистов после прочтения меморандума бывшего атамана:

— Да на кой черт нужен такой знаток советских спецопераций за рубежом в мутные двадцатые годы!

Увы, к середине тридцатых годов «крыша» бывшего атамана Скомороха в советской политической и военной разведках поменялась несколько раз. Для новых руководителей он был не просто отработанным материалом, фигурой бесперспективной, но, очевидно, представлял источник опасности в силу владения определенной информацией. А когда у человека нет в этой стране родственников, когда у него три, четыре, пять имен, то достаточно просто всех их «обнулить». Был Шиманюк-Парич-Скоморох-Поплавский — не стало никого. Кто хватится?

В 1937 году Германа Шиманюка «закопали» без особой тщательности. Можно отыскать указания, что он был отправлен в Краснодар, где в последние месяцы жизни работал слесарем, проживал на улице Кузнечной в доме 68. Был репрессирован и расстрелян по обвинению в принадлежности к ПОВ — Польской организации войсковой. Реабилитирован в 1957 году.

Деятельных неудачников история не жалует. Определение им — авантюристы.

Выпускник гимназии в Симбирске, присяжный поверенный Керенский возглавил Временное правительство, но в итоге проиграл, и поэтому он — авантюрист.

Выпускник гимназии в Симбирске, бывший помощник присяжного поверенного Ульянов приехал в Россию через территорию Германии, воюющей с Россией, но в итоге выиграл, и поэтому он — великий государственный деятель.

Пилсудский начинал свой путь как боевик, революционер-социалист — сугубый авантюрист, но в итоге возродил Польшу, и поэтому он — великий государственный деятель.

Герман Шиманюк-Скоморох вольную Беларусь не отвоевал, но значит ли это, что он — всего лишь авантюрист?

Кто знает, как развивался бы проект «Атаман Скоморох», придуманный политтехнологами из правительства БНР, а также ГПУ и Разведупра, если бы в 1923 году Лига наций не признала фактическую границу между Польшей и Литвой и война продолжилась…

Теги: Брест, Минск