"Эти картины ничего общего с искусством не имеют". Почему успех Васнецова не признавали 20 лет

Источник материала:

170 лет назад, 15 мая 1848 г., в селе Лопьял, что в Уржумском уезде Вятской губернии, приходской священник отец Михаил внес в церковную книгу запись о том, что в семье Васнецовых родился младенец Виктор.

Это был его собственный сын — продолжатель древнего рода священнослужителей, корни которого уходят в XVII век. Надо сказать, что классик русской живописи Виктор Васнецов в первые два десятка лет жизни идеально соответствовал родовому предначертанию. Вятское духовное училище. Вятская духовная семинария. И даже то, что семинарист Васнецов проявлял интерес к рисованию, никого не смущало. Купцы и мещане — те могли прийти в ужас: «Все художники — пьянь и никчемный люд!» Священники же помнили, что живописцем был апостол Лука: «Чудно писал иконы Божией Матери». Так что смена рода занятий прошла без семейных трагедий. Более того — отъезд Виктора в Петербург для поступления в Академию художеств состоялся с благословения ректора семинарии. Свое благословение дал ему и отец.

Прогульщик поневоле

Единственное, чего они не могли ему дать, — это уверенности в себе. А ее не хватало категорически. Явившись на экзамен в академию, Васнецов блестяще выполнил все задания. Но один из его соседей-абитуриентов скептически хмыкнул. Этого было достаточно, чтобы провинциал покинул экзамен в полной уверенности, что провалился. Однако, придя заново поступать в следующем, 1868 году, обнаружил, что над ним висит угроза отчисления. Оказывается, его приняли еще в тот раз и целый год негодовали: с чего это первокурсник Васнецов так нагло прогуливает занятия?

А теперь представим, каково было ему, страдающему болезненной мнительностью, терзаемому вечными сомнениями в своих способностях, выслушивать в свой адрес придирки, упреки и прямую ругань. Которой не просто хватало — ею, в течение долгого времени, по сути, и ограничивалась любая критика работ Васнецова.

Не всех. Ранние, ныне вспоминаемые как странное отклонение, наоборот, нравились. «Преферанс», «С квартиры на квартиру», «Чтение военной телеграммы» — проверенный и хорошо унавоженный передвижниками жанр «печали о горе народном».

Зато начиная с «Аленушки», той самой, без которой немыслим ни один сборник сказок, которая намертво вошла в наш культурный код, критиков как прорвало.

«Плохой живописец»?

Вот патриот и славянофил Иван Аксаков: «Есть на выставке еще три картины, работы Васнецова. „Аленушка“, „Бой скифов со славянами“ и „Три царевны подземного царства“. Эти лубочные картины ничего общего с искусством не имеют, их безобразие до такой степени очевидно, что доказывать его совершенно излишне…» Критик Владимир Стасов в печати обходит картину презрительным молчанием, а в разговорах цедит: «Так любой ремесленник напишет». Товарищ Васнецова художник Михаил Нестеров вспоминает: «Злополучных „Царевен“ выставили в нашем училище, и мы поносили их беспощадно». Критик Сергей Маковский рубит сплеча: «В его произведениях ясно обнаружился плохой живописец — беспомощный рисовальщик и очень условный колорист». Жару добавляет и преподаватель Васнецова по классу рисунка Павел Чистяков: «Был у меня один настоящий ученик, Виктор Васнецов, да вот — не допекся…»

Заметим, все это — о классике. О «Богатырях», например. О «Витязе на распутье». О картине «Иван-царевич на Сером волке». Накал страстей такой, что хозяин знаменитой галереи Павел Третьяков наотрез отказался покупать ту же «Аленушку» — она попала в Третьяковку только после смерти мецената. Да и на фронте церковной живописи дела у художника обстояли как-то странно. Заказчик фресок Владимир­ского собора в Киеве, митрополит Иоанникий, взглянув на работу Васнецова, стремительно покинул храм, сказав: «Не хотел бы я встретиться с этими пророками в лесу».

Самое интересное, что как раз рисунку и тщательной проработке деталей Васнецов не просто уделял повышенное внимание. Он ставил деталь во главу угла. Многие ли вспомнят о тетереве или лягушке с картины «Иван-царевич»? Но вот как сын художника Алексей вспоминал о создании полотна: «На шкапу долго стояли чучела тетерева-косача и огромная живая (!) лягушка в банке, взятая из университета».

Создание стиля

Именно из деталей, из мелочей, из всех этих лягушек и тетеревов «Ивана-царевича», из тщательно прописанного оружия и конской сбруи «Богатырей», из юбки «Аленушки» и сапог «Витязя на распутье» Васнецов надеялся смонтировать Большой национальный стиль. Чтобы одного взгляда на любой предмет было достаточно для моментального узнавания: «Да ведь это все русское!» Намерения своего он не скрывал: «Меня поразило длительное бытование ряда предметов в жизни народа. Как они могли сохраниться на протяжении столетий? Такая приверженность говорит о твердых народных основах понимания прекрасного… Здесь сказывается целый облик народа, внутренний и внешний, с прошлым, настоящим, а может быть, и будущим».

Создание русского Большого стиля заняло у Васнецова около 20 лет. К концу XIX века его уже можно было видеть во многом. В архитектуре. В декоре. В одежде. Крутой поворот одного-единст­венного художника к национальной (российской. — Прим. TUT.BY) романтике не прошел даром. Сергей Дягилев создавал свои взорвавшие Европу и мир «Русские сезоны» не на пустом месте. Он был благодарен Васнецову: «Как смелая русская натура, он вызвал Запад на бой и, благодаря силе своего духа, сломал прежнее оцепенение. Когда Васнецов гулял по Ватикану или по Парижу, он не хотел покоряться. Наоборот, именно тут он понял всю свою силу и ощутил с любовью прелесть своей девственной национальности».