ХIХ на скамье подсудимых. Как в Слуцке боролись с иконным бизнесом

Источник материала:

19 октября 1892 года в Слуцке на базарной площади полицейский надзиратель Федор Триденский задержал торговца иконами. Документы у торговца были в полном порядке, общественный порядок он не нарушал, тем не менее причина для ареста существовала. Эту причину Триденский озвучил в полицейском управлении, куда доставил задержанного и его товар. Услышав, в чем Триденский обвиняет торговца, «полицейские чины» в изумлении вскинули брови.

Каторга за оскорбление веры

За торговцем Федор Триденский наблюдал два дня, но задержал только на третий, потому что не был уверен в собственной правоте. Не будем интриговать и назовем причину задержания: по мнению Триденского, продаваемые торговцем иконы были написаны «некрасиво». Для веры и верующего это оскорбление. А оскорбление веры — это уже преступление: статьи 182−185 «О богохулении и порицании веры» «Уложения о наказаниях» (Уголовного кодекса). Виновных приговаривают к ссылке в каторжные работы на заводах или проживанию в отдаленнейших местах Сибири, к плетям или розгам — в зависимости от обстоятельств, смягчающих или отягчающих.

Выдвигая такое спорное обвинение и, в первую очередь, определяя «письмо икон» как «безобразное», Федор Триденский очень нуждался в поддержке коллег. В помещении полицейского управления он сдвинул стулья и выставил на них все 59 конфискованных у торговца икон: 14 изображений Спасителя, 29 изображений Божьей Матери, 15 икон Николая Чудотворца и 1 икону Варвары Великомученицы. Потом позвал всех, кто был в это время в управлении, и спросил:

«Написано неумело и небрежно, не так ли?»

Полицейские смотрели на иконы и молчали. За их спинами стоял задержанный торговец и тоже внимательно смотрел на свой товар, силясь понять, действительно ли все так «безобразно».

Триденский снова спросил:

«Иконы ведь плохие?»

Коллеги Триденского продолжали хранить молчание, видимо, потому что никто из них не считал себя знатоком иконописи и не хотел «ввязываться в спорное дело, каким является даже светское искусство», не говоря уж об искусстве религиозном. И вдруг кому-то пришла в голову спасительная мысль: проверить, есть ли на иконах штемпель Московской духовной цензуры. Штемпеля не оказалось, и это было уже кое-что. Теперь заговорили все разом — в основном о том, что по «безштемпельным» иконам «вполне можно проводить разбирательство», не дискутируя далее на опасную тему, красивые они или не очень. Забегая вперед, скажем, что данное разбирательство высветит ряд любопытных фактов о торговле иконами в Российской империи и соберет документы, которые составят 2 тома. Документы сохранятся до наших дней в фондах Национального исторического архива Беларуси.

Иконный бизнес

Торговца иконами звали Анфим Щепков, он был уроженцем деревни Новлянская Владимирской губернии (современная Владимирская область России). Последние 10 лет Щепков жил в Слуцке, восемь лет торговал иконами и до сих пор «из-за товара в полицию не попадал». Иконы он всегда покупал в слободе Мстера Вязниковского уезда Владимирской губернии у одного и того же человека — Василия Баранова, но подтверждающих это «бумаг» у него нет. На вопрос, считает ли сам Щепков конфискованные у него иконы «неискусными, странными и соблазнительными», торговец пожмет плечами: «Будто я в письме икон что-нибудь понимаю. Не мое это дело».

Разбирательство по делу Щепкова сложным быть не обещало. Во Владимирскую губернию было направлено предписание с целью отыскать в слободе Мстера человека, пишущего иконы, и допросить его. Указывать фамилию иконописца посчитали излишним. Владимирское начальство спустило предписание в уезд, а именно в Вязниковское уездное полицейское управление. Там документ передали дальше — полицейскому уряднику, курирующему слободу Мстера и близлежащие деревни. И тут пришло время изумленно вскидывать брови уряднику: не соблаговолит ли Владимир или Слуцк назвать имя мастера, пишущего иконы? Потому что из более чем 3 тысяч жителей Мстеры иконы пишут — ВСЕ. Ну кроме тех, разумеется, что делают для них киоты и оклады, а еще кроме тех, что иконами торгуют.

Город Владимир запросил город Слуцк, там ответили: допросить следует Василия Баранова. Баранов — владелец иконописной мастерской — был найден урядником в одночасье. Продавал ли он в 1892 году иконы некоему Щепкову? Василий полистал тетрадку и ответил, что продавал — 8 сентября. Каких святых это были иконы? Этот вопрос Баранова удивил: разве он может упомнить? Продал и не помнишь? — допрашивали Баранова. В ответ он протянул уряднику свою тетрадку. Из записей следовало, что в сентябре Василий продал разным торговцам более 300 икон, а за осень 1892 года — более тысячи икон. Когда же ты успеваешь их писать, прикладывать ко всем руку? — спрашивали его. Баранов отвечал, что икон он никогда не писал, а всегда покупал готовыми и передавал работникам своей мастерской, чтобы те украшали их цветами, вставляли за стекло, «обделывали» рамами. Именно «украшением» икон и занимается его мастерская.

Начался второй виток допроса: у кого Баранов купил иконы, проданные потом Щепкову, пусть он назовет фамилию. Василий вздыхал и крутил головой: какая фамилия! Каждый базарный день Мстера полна крестьянами из села Холуй (ударение на первый слог), которые продают иконы возами. Василий возами их и покупает, не вглядываясь в лица продавцов и, тем более, не спрашивая их фамилий. Урядник знал, что Баранов не врет: в селе Холуй было более 2 тысяч жителей, и почти все они, как и жители Мстеры, были заняты в иконном бизнесе.

Как коронация императора спасла от суда

Когда допрос был окончен, Василий Баранов позволил себе поинтересоваться, в чем там со Щепковскими иконами дело. И ему ответили, что конфискованные у торговца иконы якобы написаны «некрасиво, неискусно, неумело и небрежно», а также «в странном и соблазнительном виде». Баранов ответил, что это наговоры. И в Мстере, и в Холуе иконы пишут столетиями, так что мастера в их краях хорошие. Правда, сейчас, когда это дело поставлено на поток, кое-кто поговаривает, будто мастерство мельчает, но все же никто еще не называл мстерскую или холуйскую икону «некрасивой». Слишком красивой — так называли, это было.

Здесь необходимо пояснить, что Мстеры и Холуй славились не только своими иконописцами, но и живописцами, которые создавали лаковые миниатюры. Порой оба вида искусства смешивались, и тогда мстерские и холуйские иконы критиковали за излишнюю красочность, картинность, близость к лубочным гравюрам.

Таким образом, следствие по делу Анфима Щепкова зашло в тупик. Выяснилось, что сам он лишь перекупщик, а установить иконописца не представляется возможным. Собственно, его не существует: и в Мстерах, и в Холуе дешевые иконы давно рисуют «под кальку». Тем не менее обвинение с Анфима Щепкова снято не было (статья 183 «Хула на святыни»). Он находился дома и ждал суда. Торговец рассчитывал на снисхождение судей, собираясь акцентировать внимание на том, что в иконописи «невежественен», что «злого умысла не имел», а только делал свое дело: скупал и перепродавал. Не его вина, что дешевые иконы нынче пишут так небрежно. Что до дорогих икон, то их он не берет, их поди продай.

Но суда над Щепковым не было. 14 ноября 1894 года состоялась свадьба Николая II и Александры Федоровны. В честь этого события вышел Манифест о дарованных милостях, и дело в отношении Щепкова было прекращено. «Некрасивые» иконы ему не вернули — их передали в распоряжение Минской духовной консистории.

Литография вместо иконы

Нам осталось осветить последний аспект дела о продаже «безобразно» написанных икон — участие в разбирательстве церкви. Оно было активным и присутствовало с самого начала. Еще полицейский надзиратель Федор Триденский, конфисковав иконы у торговца и не ощутив горячего одобрения со стороны коллег (отсутствие на образах штемпеля духовной цензуры было нарушением, но нарушением рядовым и привычным), решил обратиться за советом к своему знакомому Петру Сулковскому — протоиерею слуцкого православного собора. Протоиерей смотрел на конфискованные иконы и долго молчал — ему тоже непросто было принять решение. Посещая хаты крестьян, он не часто видел в них иконы, потому что даже самый дешевый образ стоил денег, с которыми у бедняков было туго. Крестьяне покупали не иконы, а литографии — печатные изображения святых, а затем украшали их бумажными цветами, золотой или серебряной фольгой. Сулковскому не нравились эти «раскрашенные рисунки». И теперь он думал, что лучше — печатное изображение или плохо исполненная, зато дешевая (для крестьян) икона?

Триденский нарушил затянувшееся молчание: «Годны ли эти иконы в продажу? Не могут ли они поколебать веру и ввести в соблазн?» Петр Сулковский решился на ответ: «Что и говорить, исполнены иконы плохо. Но в соблазн они не введут, так как покупщики знатоками иконописи не являются. Купят и станут молиться на православную святыню. А вот когда молятся на раскрашенную картинку, то это в духе католичества, это нельзя одобрить».

Высказывались об иконах и во Владимире, а именно во Владимирской духовной консистории, куда были отправлены изъятые у Щепкова образы. У местного духовенства не было проблем с католиками, зато были проблемы со «штундой и молоканством» (религиозные движения, некоторыми специалистами считаются сектантскими). И Владимир ответил так: «Иконы действительно не искусны. Такое письмо образов — ложь и обман. И без того среда заражена штундой и молоканством, так зачем мы сами колеблем уважение к святыне? Иконы Щепкова изъять, исключить, запретить, не дозволить».