Главная
Гороскопы
Своим взглядом поделился врач многопрофильного центра паллиативной помощи Эдуард Ахметов.
Простое счастье
Юлия Борта, «АиФ»: Эдуард Равилович, меняются ли у людей представления о жизни и счастье, когда они оказываются у последней черты?
Эдуард Ахметов: Ещё святой Августин писал, что «только перед лицом смерти по-настоящему рождается человек». Думать, что мысли о смерти введут человека в депрессию, уныние, приведут к саморазрушению, неправильно. Смерть придаёт смысл жизни. У меня лежал пациент, который не мог пить из-за постоянной неукротимой рвоты. Как-то он подошёл ко мне со словами: «Я знаю, что мне немного осталось. И всё, что у меня есть, я бы отдал за один глоток холодной газировки, чтобы ощутить её вкус». Был июль, стояла жара. И неизвестно, у кого большая метаморфоза произошла — у пациента или у меня. Когда я подумал, что могу сейчас после работы пойти и купить большую бутылку этого напитка (хотя не особенно его люблю), выпить и при этом чувствовать себя недовольным жизнью, обиженным. Самое худшее — быть неблагодарным. Зачастую мы ценим что-то, только когда стоим перед угрозой потери этого.
В состоянии приближённости к последнему дню происходит внутренний рост человека. Люди начинают понимать истинную цену любви близких по отношению к ним и сами начинают её проявлять. А по жизни мы все испытываем дефицит этого. В центре паллиативной помощи нередко встречаешь довольно радостные лица. Это место, где ценят каждый день жизни и простые радости больше, чем где-либо. Где приходит осознание, что оставшуюся жизнь можно потратить на более ценные, несгораемые вещи. Например, на то, чтобы кого-то простить, попросить прощения самому. Что человек никогда бы не сделал, не окажись в таком состоянии.
Были пациенты, которые говорили парадоксальные вещи — что они благодарны болезни. Причём говорили простые люди. Я с этим сталкивался не только здесь. Больше 30 лет проработал в реанимации. И много раз видел, когда люди возвращались после тяжёлой болезни сильно изменившимися. Но точно так же личностный рост произойдёт, если мы будем думать об этом.
— А вас работа тоже изменила? Как удаётся врачам сохранять милосердие, не очерстветь, когда ты не спасаешь, а, наоборот, провожаешь почти каждый день?
— Увы, милосердие и сочувствие в обычной жизни в дефиците. Мы не чувствуем порой даже близких. Да и себя-то не чувствуем, свои потребности и желания, будучи в постоянной суете и гонке. А здесь, где лежат умирающие пациенты, чувство эмпатии обостряется и у врача, и у пациентов. Захожу в палату утром в неважном настроении. Меня пациенты спрашивают: «Доктор, как вы себя чувствуете? А чего-то вы какой-то расстроенный? Да посмотрите — на улице солнышко. Вы устали, наверное? Конечно, в таком месте работать не сахар... А дома-то нормально всё?» И тут мне становится так стыдно, не по себе. Вроде я должен сочувствовать и поддерживать, а получаю слова утешения и поддержки от них. Видимо, обратная связь, которую мы получаем, работая с такими пациентами, компенсирует трудности работы.
А вообще, действительно, по-другому начинаешь относиться к людям и своей жизни. Начинаешь ценить близких, меньше размениваться по мелочам, больше понимаешь, что ценно, важно, а что — второстепенно, необязательно. Думаете, у меня так всегда получается? Нет, конечно. Так же из-за мелочей расстраиваюсь. Многие здесь становятся верующими — и врачи, и пациенты. Поддерживает и даёт ответы только вера. 
Трудные вопросы
— Столкнувшись с тяжёлой болезнью, многие люди начинают задавать вопросы «За что?», «Почему я?»...
— Такое чувство отчаяния и несправедливости обычно возникает на первом этапе, когда человек или его близкие узнают о неотвратимом диагнозе. Иногда пациенты обвиняют родных в том, что заболели. Но сама постановка вопроса «За что?» и «Почему?» неправильна. Можно только пытаться найти ответ на вопрос: «Для чего?» Для чего эта ситуация дана самому пациенту и его близким? После смерти мы рассчитываем на милость и милосердие, прощение, а не на то, что нас будут судить по справедливости. Милосердие и прощение выше справедливости. А люди уповают именно на справедливость — «За что?» Надо смотреть выше. Некоторые верующие вообще считают: заболевание раком — это милость Божья. Когда удаётся пациента переориентировать на самое важное, это тоже даёт поддержку в нашей работе.
— А стоит ли лечить людей с онкологией на последних стадиях?
— Специализированное лечение онкологии — химиотерапия и прочие методы — в хосписе действительно прекращается. Ввиду его бесполезности, неэффективности, вредности, токсичности и только ухудшения состояния и качества жизни пациента. Остаются методы обезболивания. Ведь если человека нельзя вылечить, это не значит, что ему нельзя помочь. Это бывает сложно осознать и принять пациенту и его родственникам. Надо уметь сказать «стоп». Это непросто. Как говорил один мой друг-хирург, самая лучшая операция — та, от которой смог отказаться. Сложнее всего, когда пациенты и родственники не смиряются, продолжают настаивать на лечении. Отчасти из-за чувства вины: недоглядели, не вовремя обратились к врачу. Или начинают поиск виновных среди врачей — мол, просмотрели, не хотят лечить, опустили руки и т. д. Приходится объяснять, что наши возможности, к сожалению, ограниченны. И лечить дальше — это делать вид, что лечишь. Лучше побыть с близким человеком, погулять, чем тратить время на консультантов, поиски лекарств и т. д. Они бесполезны. Это надо принять.
— Надо ли сообщать пациентам и родственникам правду, сколько человеку осталось?
— Я долго не знал, как ответить на этот вопрос. Врать или правду сказать? Потом попробовал задавать такой контрвопрос: «А зачем вам это знать?» Некоторые, смутившись, задумывались: «Доктор, а действительно, зачем? Лучше не надо». А другие разумно начинали рассказывать, что им нужно успеть отдать последние распоряжения, кому-то книжку дописать, верующим исповедаться и причаститься. Вполне реальные планы. В таком случае я могу честно сказать пациенту примерные сроки.
Кстати, я пришёл к выводу, что чем более насыщенно человек прожил жизнь, чем больше успел реализовать, тем ему легче расставаться с ней. Самое страшное, когда больные говорят: «Я понял, что не свою жизнь прожил». И вот здесь слова утешения найти очень сложно. Человек так сильно зависел от мнения окружающих, поступал так, как от него ждали, а не как он сам хотел. Всё время забывал о себе или отодвигал это на второй план. И вдруг такой диагноз. Он понимает, что отодвигать некуда, а он своей жизнью так и не жил. Вот почему так важно прислушиваться к себе.
— К больным с онкологией бывает предвзятое отношение — страх, нежелание обсуждать. Многие думают: лучше умереть от инфаркта, чем от рака.
— Мы сталкиваемся с человеком, который понимает, что уходит. Да, всех нас каждый день приближает к этому. Но когда сроки более-менее понятны, говорить сложно. Начать утешать: «Ну ты давай, держись, может быть, всё получится», «Тебя обязательно вылечат, найдут способ» и т. д.? Но ты же понимаешь, что говоришь неправду. И сам в это не веришь. А быть искренним с таким человеком очень сложно. Избегать этих тем? А в глазах-то всё равно эти вопросы... Какой выход? Не видеть в болезни трагедию, ужас и кошмар. Не думать, что все эти люди несчастны. За всем этим стоит собственный страх смерти. Если я его внутри себя преодолел, мне не страшно. И не будет этого лицемерного общения с человеком, таким же смертным, как я. 
— Когда человек тяжело заболевает, мы начинаем относиться к нему внимательнее, даже баловать.
— Это правильно. Лейб-медик царской семьи Евгений Сергеевич Боткин выступал перед студентами с лекцией на тему, надо ли баловать раненых. У него был такой случай. На фронте он подошёл к раненому и спросил: «Что ты хочешь?» Оказалось, солдат мечтал поесть жареных свиных ушек. Доктор дал команду пожарить солдату свиных ушек. Примерно так работают волонтёры. Именно балуют больных. Надо ли? Конечно, надо. Не только потому, что у них осталось мало времени. Надо ли баловать просто людей? Ребёнка? Надо. Баловать надо всех, милосердным быть ко всем, чувствовать близких. Просто в обычной жизни это часто забывается или не получается...