Далекий 1941-й, или Война, которую мы не знали...

Не знали. Просто разминулись во времени. Мы войну изучали по учебникам. А там правда порой жестко вытеснялась идеологией.

И все-таки… На «неудобные» вопросы о войне нам отвечали родители-фронтовики. Отец — Федор Поздняков, журналист, и мама — Елизавета Цветкова, медработник.

Кажется, я и сегодня вижу отца за печатной машинкой. Она стоит на обеденном столе в кухне. Папа дымит папиросой — фронтовая привычка, а по щеке катится скупая мужская слеза…

Родителей давно нет в живых — земля им пухом и светлая память. Заметно пожелтели и странички отцовской рукописи, законченной в конце 60-х годов прошлого века.

Отец и мама надели военную форму в первые, самые горячие месяцы лета 1941 года. От начала и до конца они прошли войну и вернулись к родному порогу — это и есть счастье.

Почему враг застал нас врасплох? Уж сколько десятилетий минуло, а «работа над ошибками» продолжается. Об этом, собственно, и писал коммунист-фронтовик Федор Поздняков, политрук, заместитель редактора дивизионной газеты «За Родину! За Сталина!».

Мой 1941-й

…Весна. Это слово, кажется, звучит в каплях дождя и отдается в звонках трамваев. Первая зелень и яркое солнце. Минчанки, идущие навстречу, улыбаются. Да не мне! У девчат просто хорошее настроение. Все как всегда: люди трудятся, учатся, отдыхают. В Минске заметно больше стало военных. А у меня, так некстати, обязательная командировка. Прощай, редакция, еду на учебу.

С апреля по июнь 1941 года я, заместитель редактора военно-строительной газеты «Красноармейская правда на стройке», проходил военную переподготовку в Смоленске. Программу изучили к 14 июня. Однако команды «По домам!» не было. Вечером 16-го начальник курсов пригласил активистов к себе на чашку чая. Говорили о жизни, строили планы на будущее. Потом он сказал:

— Кое-какую теоретическую подготовку вы получили. За батальон отвечать сможете. Это хорошо! А вот знаки отличия спрятать подальше не получится: в ближайшее воскресенье или в понедельник начнется война. Поэтому по домам курсантов и не распускаем. Ждем указания из Москвы.

Мы слушали и не верили, ведь совсем недавно было опубликовано официальное опровержение ТАСС, из которого следовало, что с Германией подписан Пакт о ненападении и Стране Советов никто не угрожает.

Наша военно-строительная газета как раз и была создана в 1939 году для освещения работ по возведению оборонительных укреплений на новых западных границах. Работа предстояла колоссальная, начинали с нуля. Из центра эшелонами подвозили цемент и арматуру, кирпич и щебень…

И по ту сторону границы не дремали: немцы не жалели техники, подтягивали и воинские части. Только слепой мог не понять, что войне — быть!

Домой прибыл лишь 18 июня, а 19-го стал на учет в Ворошиловском военкомате Минска. Потом — в редакцию. Редактор, друг-детдомовец Петр Романенко, встретил как родного. Оказалось, ему не терпелось передать дела. Он в отпуск с семьей намылился, в санаторий подо Львовом. Сколько ни убеждал его, что скоро война, — не подействовало. Вместо благодарности меня по-свойски и обозвали… паникером.

Забегая вперед, скажу, что встретились мы в Юрьевце, когда битва за Москву уже состоялась. Враг был отброшен от столицы. Я получил поощрение — агитационно-пропагандистскую командировку в тыл. Петр, комиссар военно-строительного отряда, строил там новый оборонительный рубеж.

22 июня 1941 года ожили репродукторы, оглушив страшным словом: война! Собрались в редакции. Обстановка была неопределенной. К сожалению, наше руководство и непосредственное начальство — начальник политотдела Военно-строительного управления Пармон и начальник ВСУ военного округа Дворкин, видимо, от растерянности, дали указание отправляться на свои места и работать как ни в чем не бывало. Как раз после этих слов во дворе управления взорвалась первая бомба…

3 июля 1941 года в Смоленске я надел военную форму и получил удостоверение: «Предъявитель сего, товарищ Поздняков Федор Михайлович, решением Военного совета Западного фронта от 1 июля 1941 года за номером 7 мобилизован в Красную армию и назначен на должность инструктора политотдела ВСУ Западного военного округа». А следом и первое назначение: срочно явиться в район Сухиничей для строительства и размещения военного госпиталя.

На языке так и вертятся два вопроса, которые вправе задать читатель: почему оставил журналистику и где находился до начала июля?

Когда бомбежки Минска стали невыносимыми, «наверху» решили семьи сотрудников вывозить в лесной массив, то есть за город. А вечером возвращать обратно. Выполнять задание поручили мне и инструктору политотдела Льву Берину. В нашем распоряжении были грузовики и вооруженные бойцы. Пока добирались к дому, что по Логойскому тракту (кстати, он до сих пор целехонек), приняли решение: временный переезд заменить эвакуацией. Рисковали? Еще бы! Могли и головы не сносить. Но интуиция подсказывала, что поодиночке родным из прифронтового города не выбраться. А на грузовиках был шанс. Уже на фронте узнал, что семьи сотрудников управления и редакции доехали почти до Ярцева, а оттуда поездом в Саратовскую область.

Ну а мы с приятелем, собрав вещмешки, явились в военкомат. Пусто, по коридорам ветер гуляет. Подсказали, что военкомат переехал в Колодищи. Однако там никого. Двигаемся на Борисов. Но в тамошнем военкомате минчанам не обрадовались. Своих призывников девать некуда. Покормили в столовой и направили в Витебск, где будет формироваться большое подразделение.

В Витебске мы услышали: «Ну и что, что при вас документы и партбилеты, необходима проверка, а времени в обрез». Офицеры осторожничали. И только враг не ждал — наступал.

Мы тоже пошли на Смоленск. Как топали, описывать не буду. Пришли голодные, уставшие, запыленные. Военком лично руку жмет, дескать, молодцы, столько здоровых, готовых сражаться с врагом мужиков прибыло. Обустраивайтесь, снимайте жилье, прописывайтесь, устраивайтесь на работу, потом к нам, в военкомат. Где здравый смысл?

Смоленск — город моей молодости. Здесь я учился, работал, стал журналистом. Помогли старые связи. Моих попутчиков мобилизовали под мою ответственность. Знал ли я их? Нет, разумеется. Да и откуда? А был ли у меня другой выход? Считаю, не было, значит, поступил правильно. Знаю, хлопцы не подвели, воевали не хуже тех, которые были призваны по месту жительства.

…Подземный госпиталь сначала решили возводить в лесах под Сухиничами. Но на месте дислокации к нам «присоединились» немецкие самолеты-разведчики. Переехали под Думиничи. Начали возводить для госпиталя обычные армейские блиндажи. На стройке все в дефиците: и люди, и техника. Да и медиками не укомплектованы. 

По делам службы оказавшись в Сухиничах, заскочил к военкому: помогите с медициной, вот так надо! Через час в кабинет вошла девушка с чемоданом. Белые носочки, парусиновые тапочки и… сарафан в васильки. А еще очки. Забавная такая оправа с круглыми стеклами. Вид солидный, как у профессора. Пошутил про чемодан: не наряды ли? Ответила серьезно: конспекты. Она только что окончила медицинский техникум. Боится что-либо забыть или перепутать.

Отвез в подразделение, а сам вместе с водителем на Смоленск. Нужно было доставить в штаб Западного военного округа секретные документы. Парня взял для страховки, в четыре руки машину вести сподручнее. По дороге он спрашивает: «Зачем таких молоденьких на фронт призывают? Неужели больше некого?!» Что ответить? Сам об этом задумался и слово дал: если выживу, обязательно напишу, как наших девушек в летних сарафанах на фронт возил. А ведь не поверят, скажут: заврался, нафантазировал. В кармане гимнастерки лежит письмо, написанное той незнакомой девушкой. Просила его в Смоленске сестре передать, в педагогический техникум.

Едем, а навстречу сплошной поток машин, и все — на восток. И только мы, получается, на запад. Выскочили на пригорок, по обочинам дороги огромные поля, а дальше, на горизонте, — танки. Пригляделись — немецкие…

Моего напарника как ветром сдуло. Танков не один и не десять, а сколько глаз видит. Мы такого количества даже на картинке не видели. У нас на двоих — винтовка и пистолет. Сажусь за баранку, разворачиваюсь на узком Рославском шоссе и жму изо всех сил. Да много ли из «старушки», газогенераторной машины, выжмешь? Бомбы падают, свистят, гимнастерка и штаны мокрые. Да, от страха. Человек же не из железа сделан. Война для него — дело противоестественное.

Прорвался в Вязьму. И там бомбежка. Горело и дымило все, что могло гореть. Глаза разъедает, дышать нечем. Женщины с детьми решили искать убежище в водоеме. От крови вода стала красной. Штаб догнал в 20 километрах от города…

Наконец передышка. Вспомнил про письмо. Не передал, так хоть прочитаю. «Галине Цветковой. Дорогая сестренка! Ухожу на фронт добровольцем. Напиши отцу и успокой. Со мной все будет хорошо. Мы вернемся с Победой. Твоя Лиза. Август 1941 года».

Клянусь, встреч с девушкой не искал, писем не писал. Однако наши фронтовые пути-дороги пересекались неоднократно. От судьбы не уйдешь.

…В новой должности комиссара военно-строительного отряда № 22 пробыл недолго. Стремительное продвижение вражеских войск вынудило нас оставить строительные объекты. Тыл стал фронтом, и этим все сказано.

Как старший по званию, веду около 500 бойцов из разных подразделений на Кубинку. Обстановка напряженная, все на пределе. Почему такая неразбериха в войсках? Почему все время отступаем? Не хватает оружия, боеприпасов, горючего, сидим на голодном пайке. Дальше — Можайск, Мытищи. Это уже за Москвой. Как же осточертело подставлять фашистам зады…

Многое стерлось из памяти, но помню хорошо, что зима 41-го была необычно ранней, снег лег осенью. В середине ноября морозы доходили до 30 градусов. А мои бойцы — в пилотках… Поспешил за зимним обмундированием. Склады находились на другом конце, за Москвой-рекой.

Столица военная. На дорогах — «ежи». Траншеи. Возле города противотанковые рвы. А дальше — как в страшном сне. На улицах бесчинствовали мародеры. Не где-то, на окраине, а в самом сердце нашей Родины! Шпана, хулиганье, бандиты, воры… Нечисть наводнила город, как крысы. Громили витрины, грабили магазины, почты, банки, учреждения. На происходящее страшно было смотреть.

Кто мог предположить, что фашисты окажутся в 80, а потом и в 30 километрах от Москвы? Мы выступали на оборону столицы нашей Родины. Из моих солдат отобрали только 120 бойцов. Ослабленных и больных — в тыл, в Ивановскую область. Настроение приподнятое, красноармейцы рвутся в бой. Уже считаем себя «дедами», а старого воробья не проведешь…

Понимаем, война будет долгой, кровопролитной и до полной победы еще очень далеко.

Воспоминания отца подготовила к печати дочь Светлана БАРАННИКОВА