Театр – общественная кафедра

Источник материала:

В творческой биографии Олега Басилашвили начался новый этап: в Большой драматический театр им. Товстоногова, где он работает уже более полувека, недавно пришел новый художественный руководитель – известный режиссер «новой волны» Андрей Могучий.

Артисты, как это всегда бывает, когда во главе театра встает человек со стороны, пребывают в смятении. «Нас обуревают разные чувства – тревоги, страха, надежды, грусти, радости от того, что начинается другая для нас жизнь, – сказал Басилашвили на сборе труппы, когда ей представляли нового худрука. – Каждый из нас сделает все возможное, чтобы мы слились с новым руководителем в одно целое. Мы начинаем новый этап – дай бог, чтобы он был счастливым». Сейчас Басилашвили репетирует с Андреем Могучим «Алису в Стране чудес». В спектакле, премьера которого намечена на декабрь, занята и Алиса Фрейндлих, а также артисты старшего и среднего поколения БДТ.

– Последние годы вы много работали в Москве, столичный зритель видел вас в антрепризных постановках. Это была своего рода творческая эмиграция, связанная с тем, что ваш родной БДТ находился не в лучшей форме? 

– Я не называю это творческой эмиграцией. Моя работа в антре-призе никак не связана с тем, что я делал и делаю в БДТ.

– Вы  свой приход в БДТ хорошо помните?

– Конечно.  Это было в 1959 году. Я до этого три года проработал в Ленинградском театре Ленинского комсомола. Сыграл там несколько ролей, в том числе Обломова.  В «Ленкоме» была прекрасная атмосфера. И отношения между артистами были хорошие, добрые. Никто никому не завидовал, все друг другу помогали, жили беспечно, весело… А когда по приглашению Георгия Александровича Товстоногова я перешел в БДТ, для меня настали трудные времена. Требования Товстоногова были очень жесткие, на десять порядков жестче, чем в студии Художественного театра, где я учился, и чем в театре Ленинского комсомола. Если ты эти требования не выполнишь – тебе хана. И приходилось себя не то чтобы ломать, но перестраиваться на другое отношение к театру. Это было очень тяжело. У меня даже был момент, когда я хотел уйти из БДТ и уехать обратно в Москву. Но меня удерживало понимание, что такой театр, с таким режиссером так просто не покидают. Мне Товстоногов однажды сказал: «Олег,  я чувствую,  что вы хотите уйти из театра. Прошу вас не делать этого, вы мне очень нужны».

– Ролей в БДТ у вас тогда еще не было?

–  Были, но маленькие. Ну что можно сыграть в роли Степана Лукина в «Варварах» (это была моя первая роль в БДТ), когда рядом такие крупные трагические персонажи, как Надежда Монахова, Черкун? У меня всякие были роли. Но серьезного успеха я не имел. Прорыв произошел на спектакле по пьесе Эдварда Радзинского «Еще раз про любовь». Я там играл роль Феликса, тоже небольшую, но трагикомическую. Феликс – человек, который свою внутреннюю растерянность, ощущение неуместности себя в этой жизни прикрывает шутками, прибаутками, натужным остроумием…

– Это был первый ваш успех на сцене БДТ?

– Да, наверное, первый. И хотя я уже десять лет был актером БДТ, лишь после этой роли попал в обойму артистов, которые нужны театру. Потом я играл Андрея Прозорова в «Трех сестрах». Георгий Александрович находил парадоксальные вещи в моей роли и предлагал это сыграть. Например, у Чехова написано, что Соленый грозится убить  Тузенбаха.  Потом он уходит, появляется Андрей Прозоров и разражается своим монологом. А Товстоногов свел нас вместе. Я говорю: «Георгий Александрович, где тут логика? Ведь если Соленый при Андрее говорит, что идет убивать Тузенбаха, то Андрей должен отправиться к полковнику Вершинину, рассказать ему о намерении Соленого и предотвратить убийство». Георгий Александрович ответил: «Как раз в этом вся суть трагедии русской интеллигенции. Вместо действия она уходит в философистику. Вот вы смотрите на человека, который сейчас идет убивать вашего ближайшего друга Тузенбаха. И думаете: «Сейчас умрет Тузенбах… Вот так поубивают всех нас. Боже мой, как же дико живет Россия!» Вместо того чтобы совершить конкретное действие, вы занимаетесь тем, что сидите и философствуете о бедах России».  Действительно, мы чаще всего только говорим, а действовать не способны. Может быть, именно в этом трагедия русской интеллигенции.

– Вас когда-нибудь снимали с роли?

– Нет, этого не было. Но в непростые ситуации в процессе репетиций мне попадать приходилось. Так было, например, когда я репетировал Хлестакова, а в очередь со мной эту же роль репетировал Олег Борисов. И вот, представьте, сегодня я репетирую, нахожу какие-то важные вещи, назавтра выходит Борисов и закрепляет найденное. Что-то убирает, что-то улучшает. И так день за днем, в течение нескольких месяцев.  Надо ли говорить, что мы оба нервничали. Такая двусмысленность ни его, ни меня не устраивала. Когда приблизилась премьера, я пошел к Товстоногову и сказал: «Георгий Александрович, я не против того, чтобы эту роль играл Олег Борисов, он замечательный артист. Никаких претензий ни к нему, ни к вам у меня нет. Но и Олегу Ивановичу, и мне безумно тяжело репетировать. Потому что мы только тем и занимаемся, что стараемся показать вам, кто из нас лучше. Ситуация ненормальная. Вы просто наносите нам травму, и спектаклю это тоже на пользу не идет. Поэтому решайте. Сыграет Борисов – я буду очень рад. Сыграю я – буду счастлив не менее. Но должен остаться кто-то один из нас». Товстоногов сказал: «Я подумаю». И через две недели оставил меня одного на этой роли. Что Олегом Ивановичем было истолковано так, будто я ходил и просил, чтобы его сняли с роли. Это абсолютная неправда. Я не просил, чтобы снимали Борисова. Я сказал Товстоногову только то, что сейчас говорю вам. И считаю, что мой поступок нельзя назвать неблагородным.

– На что вы готовы ради успеха, а на что – нет?

– Я не знаю.

– Никогда не задавали себе этот вопрос?

– Не задавал. Наверное, не было повода. Ну могу сказать, что ради успеха  я, наверное, никогда не совершал подлых поступков. Вообще, успех – понятие расплывчатое. Иной раз трудно понять, где успех, а где неуспех. Бывает безусловный успех. Вот Андрей Прозоров – это был безусловный успех.

– Андрей Бузыкин, сыгранный вами в «Осеннем марафоне», – хорошо  узнаваемый социальный типаж советской эпохи. Вы можете сказать: «Бузыкин – это я»?

– Думаю, в каждом из нас есть что-то от Бузыкина. Не в том смысле, что приходится мучительно выбирать между женой и любовницей. Человек всегда стоит перед выбором. В любую эпоху. Возьмите Бузыкина. Это типичный сколок советского человека, которому и хочется, и  колется,  и мама не велит. Он теряет себя, потому что все время идет на компромисс. Вот он решает: не подам руки подонку. Но тот подходит: «Здорово, Бузыкин!». И Бузыкин тянет руку. Не подать руку – это же неприлично. И вот такие мелкие-мелкие шажки приводят человека к полной нивелировке. Он становится ничем. Значит, надо в стране создавать такие условия, которые бы позволяли человеку быть самим собой.

– Если бы сегодня пришлось что-то выбирать заново, каких ошибок вы бы не совершили?

– Трудно ответить. Ну, допустим, я бы не уехал из Москвы. Но если бы я не уехал из Москвы, у меня не было бы БДТ, не было бы в моей жизни Товстоногова. И кем бы я тогда стал, тоже неизвестно. Потому что в моей актерской судьбе Георгий Александрович сыграл колоссальную роль. И не только в актерской. Тот шаг, который я предпринял, выписавшись с Покровки, дом 11, был, наверное, судьбой мне предопределен. Хотя потом меня всю жизнь тянуло в Москву, на Покровку, на дачу в Хотьково. Меня несколько раз приглашали к себе в театр очень хорошие московские режиссеры. Это было в тот период, когда Георгий Александрович уже мало работал, его одолевала старость, мучили болезни… И мне казалось, что если я уйду из БДТ, это будет предательством.

– Больше не приглашают?

– Нет. Ну нельзя же каждый день приглашать. К тому же мне через год стукнет восемьдесят…

– А на одну роль в какой-нибудь театр, ну, скажем, в МХТ пошли бы?

– Какая мне разница, в МХТ играть или в родном БДТ. Режиссеры те же. Да и проваливаться лучше в БДТ, чем в МХТ. Вообще, российский театр переживает сейчас очень трудный период. Театр потерял то значение, которое имел в советские времена.  Тогда это была единственная трибуна, с которой можно было не столько даже услышать, сколько почувствовать нечто созвучное твоему пониманию происходящего. Я не говорю о Театре на Таганке, это особая статья. Но вот, к примеру, шло в БДТ «Горе от ума». И всем было ясно, о чем этот спектакль. О том, что даже во времена хрущевской «оттепели» невозможно быть умным человеком. Надо быть таким, как все. А сегодня театр как общественная кафедра перестал существовать. И это печально. Ведь главное предназначение театра – воспитывать чувства, приобщать зрителя к подлинным общечеловеческим ценностям.