Шел солдат через войну…

Штрихи к портрету Александра Слободы, фронтовика с первого дня войны, отважного разведчика, партизанского командира, знатного белорусского агрария, Героя Социалистического Труда

О таких людях, как Александр Слобода, образно сказано, что их биографии пробиты пулями. Вот уж действительно, человек легендарной судьбы, чья жизнь восхищает. Комсомолец, участник кровопролитных боев в июле 1941-го на знаменитом Буйничском поле, командир взвода разведки в сражении под Москвой, отважный партизан на Витебщине. Прославленный на всю Беларусь аграрий в послевоенное время.

И удивительная верность ветеранскому братству. 26 лет (!) бессменно возглавлял Минскую областную ветеранскую организацию. Недавно по его настойчивой просьбе все-таки освободили от этой очень хлопотной, ответственной должности.





«Здесь такое тогда творилось»

…Мы шли с Александром Ивановичем по Буйничскому полю. Был знойный полдень, и он шагал медленно, но не только июльская жара донимала человека — очень болели ноги. Я предложил присесть на скамеечку, чтобы немного передохнуть, и немолодой мужчина сразу же согласился. Присел, достал из кармана платок, вытер вспотевшее лицо. Смотрел вокруг. В его глазах я видел печаль и боль. И очень понимал ветерана в эти непростые, волнующие для него минуты.
Представьте себе, уважаемые читатели, такую ситуацию. Почти через 70 лет с тех дней, как Буйничское поле, что под Могилевом, дрожало от грохота взрывов, задыхалось в огне и дыму, как здесь густо лилась кровь наших солдат и они погибали в неравных боях с сильным врагом, сюда пришел человек, который это самое поле тогда защищал. Он посидел немного на скамейке, тяжело поднялся и, опершись на палку, осмотрелся вокруг. Можно
безошибочно определить, что перед взором Александра Ивановича вставала сейчас совсем иная картина…
— И чем же, Александр Иванович, больше всего запомнилось вам это поле в июле
41-го? — спрашиваю деликатно.

«Мне очень жаль было пшеницу»

— В моей памяти навсегда осталось воспоминание о пшенице, росшей тогда на этом поле. Наверное, потому, что для меня, крестьянского хлопца, урожайное поле с малых лет было особенно понятно и дорого, оно приносило большую радость. И здесь стояла такая густая, мощная пшеница, подобной на моей родной Витебщине никогда не видел. Но радости от нее в те минуты у меня не было, потому что знал: скоро эта пшеница заполыхает и сгорит в огненном пекле.
И тут команда: «Окопаться на пшеничном поле!» Ну что делать, не мог я заставить себя рыть окоп в такой пшенице. Не мог, и все. Вырыл его немножко в стороне, чтобы не смять пшеничные стебли.
Подходит ротный, видит это мое самоуправство и отчитывает: «Красноармеец Слобода, почему не выполнил приказ? У тебя же открытая позиция». — «Жалко», — отвечаю. «Чего жалко?» — недоумевает ротный и начинает злиться. «Пшеницу жалко. Видите, какая хорошая». — «Жалеть будешь после нашей победы. А сейчас немедленно оборудуй новую позицию, как и все, в пшенице. Пусть она тебя прикроет, такого совестливого».
Я, конечно же, выполнил приказ, тут ведь не до сантиментов, вот-вот грянет бой. Лежу в небольшом окопчике, на его край склонились колоски, будто прощаются со мной. Прижимаю их к лицу, беру в рот несколько зернышек, жую их — хлебом пахнет, как в детстве. Сердце разрывается, ибо знаю, что вскоре эта золотая пшеница поляжет под грязными гусеницами вражеских танков. Так и случилось. Но
все-таки подбил тогда две немецкие машины. Помогла пшеница — у водителей танков была очень ограниченная видимость на таком поле.

Вышли из окружения

Нас учили уничтожать немецкие танки. «Артиллерия» — бутылки с зажигательной смесью. Ее следовало бросать так, чтобы попала этой громадине в то место, где мотор. Причем «курсы» были скоростные — прямо на марше.
На территории Могилевской области попали в окружение, поскольку немцы прорвали нашу оборону. У нас кончились боеприпасы, питание. Что делать? Командиры собрали нас вместе, чтобы обсудить два варианта выхода из окружения и принять единственное, самое правильное в сложившейся ситуации решение. Первый вариант: оставаться в тылу, создавать партизанские отряды и бить врага. Второй вариант: пробиваться к своим, как бы не было тяжело и опасно. В роте примерно 30—40 комсомольцев, смелые, боевые ребята. Решено: будем пробиваться к своим.
Повезло с ротным, Степановым, фамилию его и сегодня помню. Родом из Саратовской области, в армию был призван из запаса. Очень грамотный, талантливый офицер, к тому же удивительно тактичный. Шли ночами, организованно, никакой паники, верили, что выйдем к своим. И вышли.

За нами была Москва

Чего только не испытал со своей родной 53-й стрелковой дивизией Александр Слобода. Участие в кровопролитных боях в районе Ельни осенью 1941-го, когда наши войска оказались в критической ситуации. Потом — историческая битва под Москвой, 72-летие которой исполняется в эти дни.
— Я по-прежнему служил в пехоте. Все, что вынесла пехота под Москвой, в полной мере выпало и на мою долю. Ведь на фронте, в боях, как говорится, матушка-пехота закрывает все, недаром ее уважительно величали «царицей полей». В сражении под Москвой, по сути, решалась судьба Советского Союза, все висело на волоске.
— И какое настроение было у солдат?
— Боевое и решительное. И твердая уверенность в том, что отстоим столицу. Немцы с самолетов днем сбрасывали нам листовки, дескать, сдавайтесь, ибо вам конец. А мы сражаемся, и нельзя нам дальше отступать, никак нельзя, ведь за нами Москва. Морозы пробирают до костей. Питание — часто только раз в сутки, потому что немцы окружат нас и невозможно доставить горячее. Выдавали сухой паек.

Видел Георгия Жукова, слушал Лидию Русланову

— Все солдаты, офицеры, политработники были едины. И твердо знали одно: ни в коем случае не пропустить немцев к Москве. Несколько раз приезжал к нам на передовую Георгий Жуков, я видел его. Как это удалось? Вот, слышим, говорят: «Жуков приехал». Мы все смотрим — где же он? Трудно было узнать, ведь Георгий Константинович ходил не в генеральской форме, а в какой-то куртке. Походит, все осмотрит внимательно, даже придирчиво, и уедет.
— Командование всячески старалось хоть немного разнообразить нашу тяжелую фронтовую жизнь, — вспоминает Александр Иванович. — Приезжали к нам шефы-артисты, пели, читали волнующие стихи. Поднимали настроение бойцов. Навсегда запомнились концерты Лидии Руслановой. Как задорно пела она свои знаменитые «Валенки», весь фронт ее слушал. Представляете, перерыв между боями, может, завтра, а то, может, через несколько часов вновь начнется кровопролитие, а мы сидим и слушаем знаменитую певицу. Выступает прямо в кузове автомашины с откинутыми бортами, вот и вся сцена. Такое не забывается, ведь песня также была нашим оружием, помогала громить врага.

К белорусским партизанам

Под Москвой Александр Слобода был пехотинцем-разведчиком. А это значит, опаснейшие вылазки через линию фронта в тыл врага за столь необходимой информацией, за «языком». Однажды ранило так тяжело, что в госпитале еле не отняли правую почку. Орден Боевого Красного Знамени за мужество и храбрость при обороне Москвы он получил по чести и праву. Это была его вторая такая награда. Первый же орден Боевого Красного Знамени был за оборону Могилева, и «нашел» он отважного воина через несколько месяцев под Москвой.
В сентябре 1942-го военная судьба опять круто повернула жизнь Александра Слободы. Это было непосредственно связано с приказом Сталина, согласно которому опытных боевых командиров направляли в тыл немцев. И надо же такому случиться: разведчик оказался в лесах Витебщины, на своей родине. Он возглавил партизанский отряд № 3.
…Родная земля, дорогие
сердцу места, сколько волнения, чувств, и радостных, и горьких. Подростком еще на собственных руках и плечах испытал Александр, что такое пахать землю, косить траву на солнцепеке, метать стога… А тут еще такой удар: по злому доносу арестовали отца Ивана Степановича, красноармейца Гражданской, колхозного бригадира. Навсегда осталась в сердце сына горькая боль от такой несправедливости. Ведь в Великую Отечественную отец был партизаном. Погиб в 1942 году от рук карателей в один и тот же день со своей женой Ольгой Константиновной.

«Отвоевались, товарищ лейтенант»

Однажды в тяжелом бою у деревни Курино на Западной Двине Александра Ивановича опять тяжело ранило, причем уже в третий раз. В ту же самую правую ногу, которую еле спасли московские хирурги. Повезло, что партизаны приняли на своем аэродроме самолет, и Александра Слободу вместе с другими ранеными немедля отправили на Большую землю.
Три долгих месяца лечения в госпитале, три месяца боли, страданий, терзающих раздумий: что будет дальше? На сей раз врачи были категоричны: все, товарищ лейтенант, повоевали отлично. И достаточно после трех ранений.
После войны взялся Александр Иванович за дело, которое вошло в его суть, стало смыслом жизни, — творил хлеб вместе с такими же преданными крестьянскому труду людьми, как сам. Но это уже другой этап в его биографии, удивительно богатой и по-настоящему славной.

Михаил ШИМАНСКИЙ