Вместо фейсбука: дневники известных женщин

Источник материала:

Это сейчас дневники ведут только девочки-подростки, а если человеку есть что сказать, он напишет об этом в соцсетях: искусство ведения дневниковых записей погибло еще до угасания эпистолярного жанра. Смартфоны и фейсбук с инстаграмом — вот наши письма, дневники и хроники. Это не хорошо и не плохо; каждому времени — свой способ общения и архивирования мыслей. Но одно можно сказать точно: благодаря существовавшей в предыдущие столетия моде на обстоятельные дневники у нас остались очень ценные хроники жизни и мыслей, которые говорят о своей эпохе и авторах лучше, чем официальная история и тяжеловесные монографии специалистов.

Опубликованные дневники писательниц — практически произведения искусства, потому что, не ограничивая себя ни жанровыми рамками, ни соображениями сюжета, они частенько расслабляются и пишут о жизни и своих наблюдениях так талантливо, что перебивают славу своих собственных книг. Так случилось с Анаис Нин, чьи романы и повести не входят в обязательные списки чтения, а вот ее «Дневники» (самая популярная часть — дневники 1931−1934 гг.) издавались и переиздавались чуть ли не на всех языках мира.

И дело не только в ее отличном стиле и исключительной наблюдательности, но и в том, что Анаис в своих писаниях неэгоистична: львиная доля ее записей посвящена великим людям эпохи — от Андре Бретона до Сальвадора Дали, но больше всех она пишет, конечно, о своем кумире — писателе Генри Миллере. Жизнь и записи в «Дневнике писательницы» Вирджинии Вулф выглядят намного более спокойными и даже сухими: она много работает, пишет не только свои книги, но и статьи, тут и там роняет фразы о Форстере и Генри Джеймсе, без конца читает и делится своими впечатлениями, но еще чаще — рефлексирует. И если о своих приступах депрессии она сообщает часто экивоками, то ее терзания по поводу собственных книг, критики и отклика публики заставляют читателя ей — великой писательнице — сочувствовать, потому что до самого последнего романа ее не оставляли сомнения в собственном таланте.

«Что значит правильное отношение к критике? Что я должна чувствовать, если мисс Б. печатает статью в „Скрутини“ о том, какая я плохая писательница? Она молодая, из Кембриджа, пылкая. Наверное, моя репутация все-таки запятнана, и теперь надо мной будут смеяться, будут показывать на меня пальцем. А мне как вести себя? Очевидно, что Арнольд Беннетт и Уэллс неправильно воспринимали критику молодых. Правильно — не раздражаться; не страдать, не изображать христианскую мученицу и не сдаваться. Тем не менее, самое главное — не очень задумываться о себе. Надо искренне разобраться в обвинении; однако не суетиться и не волноваться. И ни в коем случае не впадать в другую крайность — не следует слишком много размышлять». (Вирджиния Вулф «Дневники писательницы»)

Для всего мира «Дневник» Анны Франк (в некоторых изданиях «Убежище») — главная книга в жанре «хрупкая женская жизнь в военной мясорубке», несмотря на юный возраст автора дневника и, разумеется, благодаря таланту девочки. Но есть еще более страшное и живописное повествование от первого лица — «Ольга. Запретный дневник» Ольги Берггольц, советской писательницы, поэтессы, которая пережила блокаду Ленинграда, а до этого — обвинения НКВД и столкновение сразу со всеми самыми страшными событиями периода с 1939 по 1949 годы. Сильная, способная любить даже со свистом падающих бомб на заднем плане, любить — и помнить — и возрождаться, Берггольц в своих дневниках рисует сразу две параллельные картины: страшную внешнюю и обнаженно-личную, внутреннюю, отчего читать ее одновременно тяжело и увлекательно.

«24.09.1941, Ленинград. …Зашла к Ахматовой, она живет у дворника в подвале, в темном-темном уголке прихожей, вонючем таком, совершенно достоевщицком, на досках, находящих друг на друга, — матрасишко, на краю — закутанная в платки, с ввалившимися глазами — Анна Ахматова, муза Плача, гордость русской поэзии — неповторимый, большой сияющий Поэт. Она почти голодает, больная, испуганная. А товарищ Шумилов сидит в Смольном в бронированном удобном бомбоубежище и занимается тем, что даже сейчас, в трагический такой момент, не дает людям вымолвить живого, нужного, как хлеб, слова…» (Ольга Берггольц «Запретный дневник»)

Читать дневники женщин, которые жили еще раньше, в XIX веке, в каком-то смысле интереснее всего: то и дело ловишь себя на мысли, что, опираясь на классическую литературу и официальную историю, жизненный уклад в те времена представляла себе совсем не так. Совершенно удивительную хронику жизни при дворе царя Александра II выписала в своем дневнике Анна Тютчева (дочь знаменитого поэта), которая в 1853—1866 годах была сначала фрейлиной при императрице Марии, а затем — гувернанткой ее дочери. В дневнике, в изданном виде названном «При дворе двух императоров», Анна, учившаяся в Германии и оттого поначалу глядевшая на русский быт и образ мыслей как бы со стороны, все — и нравы, и философию жизни, и характеры — описывает с таким искусством, которое бы сделало честь и ее отцу. Кроме того, историки подтверждают, что ее записи исключительно правдивы и соответствуют в этом ее прямолинейному характеру. Совсем другой по настроению и стилю «Дневник» Марии Башкирцевой, юной русской художницы, жившей в те же годы в Париже и умершей всего в 25 лет от туберкулеза. Она, драматичная, амбициозная, красивая и жаждущая славы и поклонения, вела дневник с подросткового возраста, записывая все свои то смешные, то смелые, то критические мысли, а ближе к смерти — гневные и обреченные. Больше всего в ее дневнике подкупает то, что она не прячет свои слабости и недостатки характера, не скромничает, а главное, пышет невероятной жаждой жизни и признания, желанием творить, достигать, блистать.

«Чего мне страстно хочется, так это возможности свободно гулять одной, уходить, приходить, садиться на скамейки в Тюильри и особенно в Люксембургском саду, останавливаться у художественных витрин, входить в церкви, музеи, по вечерам гулять по старинным улицам; вот чего мне страстно хочется, вот свобода, без которой нельзя сделаться художницей. Думаете вы, что всем этим можно наслаждаться, когда вас сопровождают или, когда отправляясь в Лувр, надо ждать карету, компаньонку или всю семью? Клянусь вам, в это время я бешусь, что я женщина! Я хочу соорудить себе парик и самый простой костюм, я сделаюсь уродом, но буду свободна, как мужчина. Вот та свобода, которой мне недостает и без которой нельзя достигнуть чего-нибудь серьезного». (Мария Башкирцева «Дневник»)