Лучший бомбардир сборной России о второй жене: Указала на белый порошок и спросила: "Будешь?"

Источник материала:

21 февраля лучший бомбардир в истории футбольной сборной России Александр Кержаков презентовал в Петербурге новую автобиографию «Александр Кержаков. Лучший». Отдельная глава в ней посвящена непростым отношениям со второй женой Екатериной Сафроновой, которые, вероятно, наложили отпечаток и на отрезок карьеры игрока.

— Я познакомился с ней в ночном клубе. Екатерина сказала, что замужем. На вопрос, почему она тогда вообще ходит в клуб, ответила: «Муж в другом городе и вообще у нас плохие отношения, я собираюсь разводиться. Еще у меня дочка». Я говорю: «Дочка с кем сейчас?». Она: «С бабушкой». Это был первый звонок: ну как можно знакомиться с девушкой для серьезных, как впоследствии оказалось, отношений в ночном клубе. Меня это не остановило.

Кокаин

 — В доме, где я тогда жил, я собрал на день рождения компанию приятелей. Мы веселились, выпивали, она была среди них. В какой-то момент она позвала меня, указав на рассыпанный белый порошок и спросила: «Будешь?». Я никогда не пробовал наркотики. Четко понимал, что одно неверное движение — и с карьерой можно будет попрощаться раз и навсегда. Я стряхнул все содержимое на пол и поставил ультиматум: увижу подобное еще раз, отношения закончатся в ту же секунду.

Конфликты с родными

Кержаков рассказывает, что отношения с Сафроновой ему наскучили, он уехал на сбор, где начал постоянно о ней думать. Вернувшись в Петербург, он снова с ней сошелся.

 — Никто из моих близких тогда не оценил моего решения, но мне было совершенно все равно — я разрывал отношения со всеми, кто осмеливался сказать мне слово против нее. Ради этого человека я прекратил всяческие отношения с собственными родителями, просто потому что они были против этого союза, и она поставила ультиматум — либо они, либо она.

О беременности Сафроновой

 — Случались крупные ссоры, но я как одержимый не мог долго находиться на расстоянии от нее. Я стал задумываться о ребенке. Она заявила, что по неким медицинским обстоятельствам детей больше иметь не может. Конечно, в это я верить не хотел. В итоге она забеременела достаточно скоро, я расценил это как Божий промысел, что теперь-то она наверняка изменится и мы заживем полноценной семьей.

Екатерина теперь делала абсолютно все, что было ей угодно, — в том числе понукала меня тем, что мы не регистрируем наши отношения. А я не мог этого сделать хотя бы потому, что прекрасно понимал, каким бы это стало ударом для моих родителей. Хотя даже о том, что у меня родился сын, они узнали из газет.

У Кати начались конфликты с дочерью. Даша звонила, плакала, что Катя оскорбляет ее и ее маму, угрожает тем, что когда родится мой сын, ее брат, — в этом доме ей больше не будут рады. Не знаю, насколько нужно было быть отчужденным, но я не верил тогда даже своей дочери. Намного охотнее верил Сафроновой, что 7-летняя девочка может так нагло лгать. Мне и перед дочкой до сих пор невероятно стыдно за свое поведение.

После того, как Катя родила, она начала манипулировать ребенком — требовала узаконивания отношений, при этом продолжала отказываться идти на контакт с моими родными и теми друзьями, с кем я общался на протяжении многих лет до встречи с ней.

О лечении Сафроновой

Кержаков рассказывает, что поставил жене условия: либо клиника, либо расставание. Их сыну тогда было 6 месяцев.

 — Пробыв какое-то время в клинике, она стала плакаться и проситься домой увидеть сына. Я решил дать шанс. Спустя трое суток амбулаторного лечения ее анализы вновь оказались положительными — медики подытожили, что так быстро не срывался еще никто. Я вновь и вновь возвращал ее в больницу. В то же время я подал документы в суд на проживание ребенка со мной — мне казалось, что это должно стать самой сильной мотивацией к выздоровлению. Она спокойно их подписала, говоря, что так будет правильно для всех.

Спустя некоторое время она выписалась из клиники и переехала жить к бабушке. Не звонила, не писала, о сыне не вспоминала. Мне стало ясно, что бороться со своим недугом она не собирается.

О суевериях и религии

 — Разбирая ее вещи, которые остались в доме, я нашел заговоренную воду, и записки, распиханные чуть ли не в каждом укромном углу дома — заговоры на любовь, восхищение, поклонение и все в этом духе. Мне стало просто страшно за себя — пошел к батюшке, причастился, исповедовался, стало легче намного. Я верующий человек и не склонен верить в подобные происки, но иначе как колдовским наваждением эти два года жизни назвать не могу.

Возвращение Сафроновой

 — Как гром среди ясного неба — заявления Екатерины в СМИ о том, что я обвинил ее в наркомании и отобрал ребенка. На целый год все закрутилось по новой — теперь мне нужно было доказывать, что я не виноват, а благодаря ее горьким слезам на федеральных каналах сделать это было крайне сложно, ведь наш добросердечный народ всегда жалеет тех, кто находится в трудном положении. Тем более если это несчастная девушка, у которой всемогущий футболист отобрал ребенка, чтобы не платить алименты.

Ее позиция была следующая — она вообще отрицала, что когда-либо что-то употребляла. Нам приходилось общаться через адвокатов.

Единственным положительным моментом стало мое сближение с родителями. Я лежал у матери в ногах, понимая и признавая, как она была права и что я наделал со своей жизнью.