"Мне 25 лет, а по ощущениям - 80". Бывшая секс-работница завязала с наркотиками и борется за детей

Источник материала:

После выхода текста «Мне жалко наших мужиков». Бывшая секс-работница о клиентах, милиции и своем ВИЧ-статусе" в редакцию написала читательница. Соцработники говорят, что не отдадут ей новорожденную малышку, а пятилетнюю дочь отправят в интернат. Органы опеки «записали» Лену (имя героини изменено. — Прим. редакции) в нерадивые матери. Причина — в неидеальном прошлом женщины.

Замкнутый круг «таблетки — дяденьки — бани»

Лена вспоминает: была у них «стандартная семья» — мама много работала, отчим пил и выносил из дома все что можно, даже продукты. В один день они с мамой удрали: переехали из пригорода в областной центр, где возможностей для работы, образования и спокойной жизни было больше. Лена поступила в лицей:

— И перед самым распределением маму неожиданно забрали в больницу. Я была очень расстроена и рассказала все одногруппницам. Они предложили веселую таблетку «от всех проблем». С той таблетки все пошло-поехало. Зависимость началась очень быстро, после третьей таблетки, — рассказывает Лена. — Можно было попробовать и более тяжелые наркотики, но у меня, слава Богу, не было денег…

После всех обследований выяснилось: у мамы онкология.

— Я без раздумья «соскочила» с распределения. Зарплата была на новой работе очень низкая — 1,3 миллиона старыми (прим. — 130 рублей после деноминации). Подруги снова предложили помощь: сказали, что есть легкий способ подзаработать — поездить к дяденькам в баню. Несколько раз съездила — получилось вернуть государству долг за учебу, — вспоминает Лена.

А после, признается собеседница, круг «таблетки — дяденьки — бани» стал единственным способом выживать: нужно было обеспечивать себя и финансировать лечение мамы.

— Наверное, меня кто-то осудит: мол, нужно было идти на нормальную работу. Я и сама не горжусь своим прошлым — нечем. В тот момент постоянно нужны были деньги — на памперсы, присыпки, салфетки, средства от пролежней. Купила противопролежневый матрац — в больнице не было подходящих, мама была крупной женщиной. Хотелось принести ей что-то вкусное, витаминов побольше, — вспоминает Лена. — Я не оправдываю себя — тут не оправдаешься.

Вскоре к постоянным «путешествиям» по больницам присоединилась маленькая дочка.

— Признаюсь, первый ребенок появился по случайности. Кто отец, я не знаю и устанавливать не буду, — не хочу позориться. Однако это для семьи стало хорошей новостью: моя мама была очень рада родившейся внучке и пошла на поправку. Врач даже сказал, что это она от радости.

Надежда на выздоровление появилась, но зарабатывать по-прежнему нужно было. Вспоминает: оставляла дочку с подругой мамы, а сама мчалась «в баню». Иначе не получалось: детского пособия хватало ровно на три похода в больницу.

— Лечили от рака, а перитонит не заметили. Когда мама попала на операционный стол, внутри организма уже было два литра гноя. После операции — кома. И врач предупредил, что счет пошел даже не на дни — на часы, — Лене больно об этом вспоминать.

Рассказывает, что все дни проводила рядом с матерью. Благо пускали в реанимацию. Меняла памперсы, мыла, рассказывала ей последние новости и передавала приветы от внучки. Умоляла пожить еще немного.

— Помню, как разрыдалась около нее, говорю: «Мамочка, не уходи, мне будет очень тяжело». Она глаза на миг открыла, вдохнула и… приборы по нулям, — разрыдалась Лена, вспоминая прошлогодний ноябрь.

И то, что от государства можно было получить многое из необходимого для лечения бесплатно, Лена узнала только потом. Правда, было уже не нужно.

«Хотела в институт и водить машину»

Последние три года Лена не употребляет наркотики, два года — как не стоит на наркоучете. Говорит, избавиться от зависимости решила сама.

— Наверное, из-за ситуации с мамой получилось не стать законченной наркоманкой. Я обратилась за помощью к врачам, умоляла их сделать что-нибудь, потому что жить дальше так не хотелось, — вспоминает она. — Оказалось, лечиться — это не страшно. И врачи очень тепло относились, как родители. И все получилось.

Отец второго ребенка, которым Лена сейчас беременна, стал надежной опорой, предложил думать о совместном будущем и стереть старые ошибки.

— Да я и сама очень хотела сдать на права и водить машину, — рассказывает Лена. — Поэтому решила сделать все, чтобы меня сняли с наркоучета. Сдавала анализы, проходила обследование у врачей, регулярно отмечалась — так целый год доказывала, что к прошлому возвращаться желания нет. Получилось.

Со временем и работа осталась только официальная, «дядечки в банях» ушли в прошлое. Сегодня работает в продуктовом магазине, в остальное время расклеивает объявления. В мае этого года у них должна была быть свадьба. Летом она собиралась поступать в институт — на архитектурно-строительную специальность. Но жизнь внесла свои коррективы.

— Думала, что смерть мамы — самое страшное. И больше бояться нечего. Только оправилась от нее немного, в себя стала приходить, как и любимого не стало. Ушел из жизни, считай, без очевидных причин. Сердечная недостаточность, умер во сне… — рассказывает она.

Беременная и с ребенком на руках Лена оказалась на улице. Пришлось съехать со съемного жилья: оплачивать его она просто не в состоянии. За вычетом всех долгов, что тянутся из прошлого, на жизнь у нее остается 45−100 рублей на месяц. Вернуться в родительский дом не получится — отчим продал его несколько лет назад. Несостоявшаяся свекровь (она же потенциальная бабушка) тоже открещивается от таких квартирантов. Приютила семью та самая мамина подруга, которая долгое время помогала им.

«Собирается пьяной подловить, а я не пью»

— После смерти моего партнера постоянными гостями стали органы опеки и социальные службы, которые грозятся забрать детей. Почему, честно сказать, не до конца понятно. Они считают, что дети в опасности, мол, я — неблагополучная мать-наркоманка, — встревожена Лена. — Так и говорят: «Заберем, тебе же лучше будет — руки развяжутся». Чем они у меня связаны? Я люблю свою дочь и жду вторую. Соцработники часто говорят, что новорожденную мне в роддоме даже не покажут, отдадут в более благополучную и богатую семью. Унижают: мол, «зачем такие, как мы, плодятся»…

Лена признается: живет как на пороховой бочке, в постоянном напряжении и страхе, что ее поставят в социально опасное положение. Предполагает, что на днях будет очередной визит с проверкой — за последние несколько месяцев успела выучить расписание. Почему попала под такой пристальный контроль, точно не знает.

— Я работаю. Дочка накормлена, одета. Дома всегда чисто. Я не скрываюсь от судебных приставов и исправно плачу свои кредиты. С наркотиками покончила, не стою больше на учете. Не употребляю алкоголь вообще и не курю, — разводит руками собеседница.

Лена боится и участкового:

— Он говорит, что приходит проверить, не пьяная ли я, — рассказывает собеседница. — А я и не пью. Как с последней мерзотой со мной общается прямо на улице, при посторонних. А я ведь здесь живу, людей знаю, а они меня. Мне неприятно и неудобно.

Лена предполагает, что истинная причина такой «опеки» кроется в ее прошлом.

«Будто все святые, а я одна наркоманка»

Лена, оказывается, вообще раньше ничего не знала про социальные службы. Хотя ей нужна была реальная помощь для лечения мамы, памперсы и другие услуги, выплаты, на которые можно было претендовать в положении ее семьи. К слову, у нее только недавно появился интернет — стала доступнее информация. Теперь она понимает: прав у нее больше, чем она думала, но это не помогает исправить ситуацию.

— Сейчас, если честно, никакой реальной помощи со стороны соцслужб нет. Я для себя ничего не прошу, подарите дочке альбом для рисования и фломастеры. На это у меня сейчас не получается выкроить денег, — говорит девушка.

Безусловно, в семье есть бытовые сложности. И Лена подозревает, что они-то как раз и могут разлучить ее с детьми.

— Если честно, я боюсь, что откроют шкаф — у нас очень мало вещей. Напряжение нарастает сейчас, перед холодами, когда с теплой одеждой все еще сложнее. Да и детская у нас не завалена игрушками, — говорит Лена. — Одежду ищем в секондах, куртку мамина подруга купила и дочке, и мне. Игрушки по возрасту докуплю со временем. Сейчас дочка не ходит в детский сад, потому что за него нужно платить 60 рублей. А у нас на месяц 45. Я нашла выход: ребенок посещает бесплатный детский центр развития, занимаемся там с логопедом и другими специалистами, играет с детьми.

Самая острая проблема, которую Лена пробует сейчас решить, — это жилье. Ищет варианты. И хоть знакомая их не выгоняет и обещает из роддома встретить, непонятно, сколько они смогут жить у нее.

— Когда-то мы с моим потенциальным мужем планировали купить участок, построить дом. Не стало человека — не стало и той мечты, — вспоминает она. — Я с большим удовольствием вернулась бы в деревню, знаю, что там мне было бы легче выживать. Даже если денег нет — свои грядки всегда спасут. Мне подсказали, что я могу объехать ближайшие сельсоветы, поискать дом в деревне. И нашла неплохой. Правда, за него запросили космическую сумму — восемь тысяч рублей (примерно четыре тысячи долларов). Конечно, это в целом немного, но для меня сумма неподъемная. Поэтому вопрос с жильем пока открытый. Сейчас срок приличный, ноги отекают, мне тяжело самой ездить по деревням, но что-нибудь придумаю.

«Ковыряние в прошлом» — по-другому назвать причину предвзятого отношения к себе Лена не может. И она уверена: ни в каком интернате дочкам не будет лучше, чем с родной мамой. Она надеется, что черная полоса скоро закончится, все-таки получится решить вопрос с жильем и финансово окрепнуть.

— Мне только 25, а по ощущениям за плечами 80 лет. У меня из близких никого нет, только мои дети. И подруга мамина. Я не хочу в прошлое. Меня не тянет сорваться — есть кого беречь. Такое чувство, что все вокруг святые, только я наркоманка и не заслуживаю счастья. Но я же человек.

Сколько стоит забота о детях

Специалист по семейному неблагополучию и устройству детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, Наталья Поспелова отмечает, что социальная и социально-педагогическая работа не должна включать субъективную оценку и мерение «по себе».

— Каждый человек со временем меняется, да и семья — система динамичная, подверженная самым разным изменениям. Если мы хотим жить воспоминаниями, то это проще простого: открыл банк данных правонарушений и преступлений, выбрал лиц фертильного возраста и ко всем в прошлом «привлеченным» и подучетным обеспечил повышенное социально-педагогическое внимание и профилактический контроль, — комментирует ситуацию Наталья. — И выявлять никого не надо, и межведомственно взаимодействовать на благо сохранения семьи не стоит, потому что и так «все ясно»: «Что с нее взять-то, с наркоманки. Какая из нее мать?»

Наталья Поспелова предлагает от околонравственной риторики перейти к прагматической: подсчитать, сколько в денежном выражении может стоить гиперзабота соцслужб, предлагающих забрать ребенка из семьи.

— Изъятие новорожденного — самый дорогостоящий вид заботы и спасения, потому как новорожденному нужно обеспечить не только социальную, но и медицинскую помощь, а еще — развитие, педагогическую коррекцию (при необходимости) и прочие недешевые вещи. Включите в прайс-лист питание, необходимые предметы гигиены, обувь и одежду, игрушки, — разъясняет специалист. — Не забудьте оплату труда персонала, тепловую и электроэнергию… Стоимость газа, на котором будет подогреваться бутылочка с разведенной для него бюджетной смесью, учтите стиральный порошок, которым будут стираться слюнявчики, простынки и ползуны…

По самым скромным и усредненным данным, содержание новорожденного малыша, изъятого у семьи, оттягивает карман налогоплательщиков на серьезную сумму: от 1000 до 2000 рублей в месяц.

Растет ребенок — его потребности растут. Это в семье. А в учрежденческих условиях содержание детей, оставшихся без попечения родителей, по мере роста ребенка дешевеет, так как сокращаются расходы по статье «оплата труда персонала». Тем не менее содержание ребенка в условиях общеобразовательной школы-интерната ежемесячно стоит от 1000 до 1500 рублей, если это вспомогательная школа-интернат или специальная — расходы опять повышаются.

— Изъять несложно. Другой вопрос: не получится ли у «спасенного» от матери ребенка такой же жизненный сценарий, как у бедной Маши, которая благодаря изъятию из семьи для жизни в лучших интернатных учреждениях Гродненской области в свои 30 лет так и не может жить среди людей? — приводит пример Наталья Поспелова.

Недешевым является и замещающий семейный уход, когда изъятых детей передают на воспитание в приемные семьи и детдома семейного типа. В стоимость любого вида замещающего семейного ухода входят не только поддерживающие ежемесячные выплаты на содержание приемных и усыновленных детей (сегодня это чуть больше 200 рублей в месяц), но и суммы на оплату труда приемных родителей, родителей-воспитателей, оплата амортизационных расходов за пользование помещениями, предоставленными государством для детдомов семейного типа, расходы по оплате услуг специалистов, сопровождающих замещающие семьи, и многое другое.

— К чему эти подсчеты, если нам ради спасения детей от «таких матерей» ничего не жалко, может возникнуть закономерный вопрос. А вот зачем. Если представители помогающих и защищающих профессий являются профессионалами своего дела, если могут помочь, поддержать, предложить условия маме для сохранения детей в семье, тогда эти люди не зря едят хлеб из наших же налогов, — комментирует специалист. — А если специалисты в упор не замечают ресурсность Лены, ее стойкость перед ударами судьбы и жизненно важное умение выкарабкаться, зацепиться, держаться на плаву, так какие они специалисты? И почему прибегают к исключительно затратному со всех сторон способу защиты детей — изъятию из семей, где мама хочет их растить?

Наталья Поспелова подчеркивает: главным критерием оценки труда помогающих и защищающих специалистов должна стать численность сохраненных семей, а не рост числа запуганных матерей и изъятых детей. Потому как изъятие детей у матерей слишком дорого обходится всем: и детям, и мамам, и налогоплательщикам.

«Изъятие ребенка — исключительная мера»

Забрать детей из семьи могут, руководствуясь декретом № 18 «О дополнительных мерах по государственной защите детей в неблагополучных семьях». Документ создан по аналогии с международными документами и позволяет соцслужбам экстренно реагировать на опасность в семье: забирать детей быстро на срок до полугода даже без решения суда. При одном условии: они в опасности. В целом это довольно прогрессивный и важный документ, однако на практике благая цель иногда перестает ею быть, отмечают юристы Центра по продвижению прав женщин «Ее права».

— Согласно декрету № 18, дети подлежат государственной защите и помещению на государственное обеспечение в случае, если установлено, что родители ведут аморальный образ жизни, что оказывает вредное воздействие на детей, являются хроническими алкоголиками или наркоманами либо иным образом ненадлежаще выполняют свои обязанности по воспитанию и содержанию детей, в связи с чем дети находятся в социально опасном положении, — отмечает юрист Лилия Волина.

Комиссия должна оценивать актуальную ситуацию в семье и реальное положение ребенка, в частности — без привязки к прошлым проступкам матери.

Лилия Волина рекомендует семьям, оказавшимся в ситуациях, схожих с положением Лены, действовать. Если вы считаете, что вашу семью неправомерно признают неблагополучной — готовьте письменное обращение с просьбой письменно разъяснить сложившуюся ситуацию.

— Из-за размытости формулировок и субъективного подхода комиссии попасть в неприятную ситуацию могут многие семьи, поэтому нужно действовать, — советует Лилия Волина. — Задавайте больше вопросов: что происходит, на каком основании хотят поставить в социально опасное положение (СОП). Не бойтесь задавать вопросы психологу, директору школы или детского сада, органам опеки. Желательно делать это в письменном виде, тогда вам обязаны дать ответ.

Если статус «СОП» у семьи уже есть, его можно обжаловать. И чем раньше, тем продуктивнее будет процесс. Обжаловать нужно в вышестоящие органы. Если решение принимала комиссия по делам несовершеннолетних одного из районов Минска, то в комитет по образованию Мингорисполкома. В других городах решение принимается на уровне городских или районных исполкомов. Соответственно, обжаловать нужно в областной исполком. Следующий уровень для обжалования в обоих случаях — Министерство образования. Есть возможность обратиться к прокурору, когда семья считает, что нормы законодательства не были учтены.

Если ребенка изъяли из семьи, процесс обжалования такой же. Однако тут необходимо будет доказать, что условия жизни в семье изменились и существовавшие ранее проблемы разрешены.

Любое обжалование юристы рекомендует аргументировать тем, что при вынесении решения не были учтены интересы ребенка, принятое решение может негативно повлиять на развитие ребенка вне семьи, а также тем, что изъятие ребенка из семьи должно быть исключительной мерой.

Теги: Новости, Минск