О чём поют бурлаки на Волге. Куда путь держит вся Европа?

Недовольство накапливалось медленно и постепенно. В течение длительного времени оно смягчалось разговорами о социальном государстве, демократии, верховенстве права.

Миф о социальной и политической гармонии умело поддер­живался европейской элитой, которая не без успеха, а нередко и с блеском демонст­рировала миру свою «мягкую силу» – достижения культуры, науки, искусства, образования. Европейская элита действовала так умело и изощрённо, что в последние десятилетия фактически обезоружила и оппозиционные политические партии, и проф­союзы. Накал классовой борьбы в марксистском понимании этих слов фактически исчез из европейской политической повестки дня. Отдель­ные всплески недовольства умело нивелировались частными у­ступками. К тому же нужно отдать должное европейской элите – она умело демонстрировала сдержанность своих по­требительских аппетитов и инстинктов обогащения. Дурным тоном считалась (и считается) демонст­рация роскоши, а хорошим – проехать до работы на велосипеде, перекусить в недорогом ресторанчике, взять авиабилет в экономклассе. Н­ашим бы поучиться.

«Попробуйте прожить на 2000 евро». Так ли плохо живут французы?

«Жёлтая телогрейка»

Картина коллективного благо­денствия была испорчена (и, можно сказать, неожиданно) движением «жёлтых жилетов». Неожиданно потому, что социологические службы Запада проглядели нарастание недовольства. Привыкнув к ситуации длительного социального мира, западные социологи вместе с элитой воспринимали этот мир как данность, как заслуженный результат развития и не задавали населению н­енужных вопросов.

Сегодня, когда феномен «жёлтых жилетов» становится общеевропейским, социологам из европейских столиц предстоит серьёзная переоценка социальных и политических реалий. И не только социологам – уже оживились профсоюзы, левые и популистские партии, которые, казалось, навсегда ушли с политической арены. Похоже, в Европе назревает серьёзная переоценка взаимоотношений власти и народа.

Затронет ли эта переоценка Россию? Не слишком ли наша власть убаюкала себя разговорами о своей любви к народу и народной любви к ней? Не кроят ли наши Иваны да Марьи где-нибудь в русской глубинке свои «жёлтые телогрейки»?

Вопрос не праздный. Н­есмотря на красивые статистические отчёты, социологи всё чаще говорят о падении доверия. Опросы февраля 2019 г. показывают: 50% населения считают, что «правительст­во приукрашивает и скрывает истинное положение дел в стране». Так пишут газеты, а на у­лице говорят грубее.

Вячеслав Костиков: Почему Россия скатывается в нищету?

Новая старая бедность?

До знаменитого горьковского «Буря! Скоро грянет буря!», конечно, далеко, однако почти все социологические службы страны фиксируют на фоне роста бедности нарастание недовольства. Но доносятся ли до Кремля песни бурлаков с Волги? В последний месяц среди аналитиков возникло чуть ли не социалистическое соревнование по поводу того, кто ярче опишет феномен «­новой русской бедности». Согласно официальной статистике, у нас в стране бедных 25%. В целом это сопоставимо с данными о бедности в Западной Европе и США. Казалось бы, можно и порадоваться: живём не хуже, чем в Лондоне или Париже! Но дело в том, что представление о бедности у правительственных чиновников, экспертов и у людей «с улицы» не совпадает. Особенно когда для сравнения берутся европейские параметры бедности. Наши министры, ответственные за «нарезку колбасы», не любят примерять к русскому желудку европейские нормы потребления. В Евросоюзе при определении «беден – не беден» в расчёт принимаются 9 параметров: мясо или рыба через день, наличие в семье телевизора, стиральной машины и телефона... В наборе благ присутствует возможность поездок во время отпуска по стране или за границу, наличие сбережений, хорошее отопление жилья и… (вот уж наши Иваны будут смеяться) наличие простенького автомобиля. Ну а о том, что в жилье должна быть канализация, а не сортир во дворе, и говорить не п­риходится.

Новая реальность

Но понятие бедности зависит не только от расчётов статистиков, но и от мнения самой «улицы». Хорошо помню двор на 2-й Мещанской, где провёл детство. Беднота была страшная, поскольку после войны большинство семей остались без кормильца. А вот при живом и работающем отце с­емья считалась благополучной. В бедности все были равны, всем двором стояли в очередях за мукой. А семья портного, жившая в сыром подвале, даже считалась богатой.

Бедные наши. Портрет уязвимого населения нашей страны

Сегодня восприятие бедности совершенно иное, чем несколько десятилетий назад, и продолжает меняться. Раньше наличие джинсов уже выделяло человека из городской толпы – «из богатеньких». А сегодня о школьнике, у которого нет мобильника, говорят: «он, наверное, из бедной семьи». А н­аличие подержанного авто уже давно не переводит человека в разряд состоятельных.

На фоне изменения социальных и культурных запросов социологи выявляют всё новые параметры бедности. Множится число тех, кто даже при росте доходов ощущает себя ущемлённым. Негативную роль при этом играет откровенная и навязчивая демонстрация своего богатства узкой группы близких к деньгам людей. Аналитики говорят о новой реальности. В стране буквально на глазах происходит то, что социологи уже назвали патриотическим выгоранием. Граждан раздражают бесконечные разговоры о величии, об «устремлённых в будущее» нацпроектах. На ф­оне того, что в России у 30% домохозяйств нет канализации и горячей воды, людям малопонятны и проекты «сплошной цифровизации». Притом что Сибирь, Дальний Восток и некогда плотно заселённые земли в сердце России почти обезлюдели, всё труднее верить, что у нас вот-вот наступит мощный демографический подъём. Зачем министры рассказывают нам о планах строительства поселений на Луне, если здесь у миллионов граждан не решён квартирный вопрос? А участившиеся жалобы на плохую еду в школах, дет­ских садах и армейских столовых? Уместна ли при этом раздача гуманитарной помощи (в том числе медикаментов и продовольствия) народам Сирии, Венесуэлы и Северной Кореи?

*  *  *

В условиях свободного Интернета огромные слои внешне пассивного населения фактически становятся и стали участниками дискуссии о новых и очень непростых реалиях. Сделать попытку высечь из народа новую искру энтузиазма соблазнительно. Но люди с большим пониманием встретили бы трезвый анализ новой реальности и ответ на вопрос «Куда же мы идём?».

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции