«Культуру и совесть мы потеряли». Громкие суды, «Донбасс» и Беларусь - глазами режиссера Лозницы. 21.by

«Культуру и совесть мы потеряли». Громкие суды, «Донбасс» и Беларусь - глазами режиссера Лозницы

10.04.2019 11:38 — Разное |  
Размер текста:
A
A
A

Источник материала:

В прошлом году на трех важнейших кинофестивалях — Берлинском, Каннском и Венецианском — у Сергея Лозницы один за другим вышли документальный фильм «День победы» о праздновании девятого мая в Трептов-парке в Берлине, резонансная игровая картина «Донбасс», где Донбасс — не регион, а явление, и монтажная работа «Процесс» о деле промпартии 1930 года как части сталинских репрессий. Одну из своих картин «В тумане» Лозница снял по одноименной повести Василя Быкова в копродукции с «Беларусьфильмом». И в день премьеры, еще в 2012 году, прошелся по красной дорожке Каннского кинофестиваля под песни Каси Камоцкой. Известный циник и режиссер беспросвета «Счастье мое», «Кроткая» и, наконец, «Донбасс» рассказал в интервью AFISHA.TUT.BY о своих визитах в Минск, пленке цивилизации и о том, что мы потеряли.

«Какой-то человек расхваливал фильм, и я сказал: «Виктор, не верьте!»

Мы познакомились с европейским интеллектуалом, любимцем Канн и одним из лучших кинорежиссеров современности Сергеем Лозницей на фестивале документального кино в Загребе. Автор, который родился в Барановичах и вырос в Киеве, уже давно живет в Берлине, но снимает все о нас. О белорусах, украинцах, россиянах, о том, что когда-то было для нас общим, и о том, что от этого общего нам досталось. Так и завязался разговор.


Фото с официального сайта Сергея Лозницы

— Насколько я знаю, уже после переезда в Германию во время работы над своими документальными фильмами вы подолгу жили в Беларуси. Что это были за визиты?

— Не подолгу, но какое-то время там проводил. Я тогда работал на Санкт-Петербургской студии документальных фильмов и по дороге в Берлин предпочитал заехать в Минск к моему другу Виктору Аслюку (белорусский режиссер документального кино. — Авт.). Мы познакомились в 1997-м году на кинофестивале «Россия» в Екатеринбурге, где он представлял свою картину «Андреевы камни». Мне она показалась любопытной. После показа я подошел и стал слушать, что ему говорят. Какой-то человек расхваливал фильм, и я не выдержал, вступил в разговор и сказал: «Виктор, не верьте!». Он как-то так посмотрел на меня и, когда все расступились, взял за руку и сказал: «Ну пошли». С тех пор мы дружим. Когда была возможность монтировать в Минске, а у Виктора была монтажная, я ею пользовался. И несколько раз мы со звукорежиссером Володей Головницким делали в Беларуси звук.

— В титрах нескольких ваших документальных картин — от «Фабрики» до «Представления» — указана благодарность Виктору Аслюку. За что вы его благодарили?

— Когда я только начинал, он мне многим помог. Я не только делал у него монтаж, но и спрашивал совета: показывал свои еще не законченные фильмы и мы их обсуждали. Кроме того, благодаря Виктору я познакомился с Володей Головницким: мы с ним встретились, посмотрели друг на друга — и все стало понятно, точно так же, как и с Виктором. К сожалению, сейчас я нечасто могу бывать в Минске.


Сергей Лозница на Каннском кинофестивале. Фото Reuters

— Вы переехали в Берлин в 2001 году, но еще достаточно долго работали на питерской студии. Не удавалось найти продюсера в Германии?

— Я его тогда не искал, меня все устраивало. Это было прекрасное время: один раз в год я получал от студии тридцать тысяч долларов на короткометражную картину и возможность делать то, что я хочу. Этих денег было недостаточно, чтобы жить, но хватало, чтобы делать кино и быть независимым. В 2003 году на эту сумму мы могли позволить себе несколько месяцев экспедиций, в моем распоряжении были пленка, техника, лаборатория. Я писал обтекаемые заявки вроде «Путешествие из Петербурга в Москву», получал финансирование и отправлялся на поиски. Мог выехать, имея лишь идею.

«Традиция была прервана насилием, дальше — выжженная земля»

— Вы уже почти двадцать лет живете в Германии, а ваше кино все равно кружит вокруг постсоветской территории. Вам никогда не казалось, что, находясь вне этого контекста, в своих фильмах вы можете что-то исказить?

— Во-первых, отразить то, что есть на самом деле, без искажений, невозможно. Большой секрет заключается в том, что без наблюдателя ничего нет, а когда он появляется, явление таково, каков наблюдатель. Я совершенно не претендую на объективность, и мое искажение таково, каков я. В этом прелесть, стиль и узнаваемость. Во-вторых, я, может, не живу в Киеве, Минске или Москве и мой язык «отплыл» от языка этих городов, но не думаю, что я далек от проблем живущих в них людей, от того, что там произошло и не произошло, от того, что мы в общей истории Украины, Беларуси и России потеряли. Как говорит моя знакомая, «можно вывезти девушку из Глубокого, но нельзя вывести Глубокое из девушки». От моего рождения до настоящего момента здесь не случилось ничего, чего бы я не знал, что бы меня поразило или поменяло. Лишь иногда случаются неожиданные вещи, как вдруг проявившееся чувство собственного достоинства, но оно все равно было, просто куда-то на время исчезло. Я прекрасно чувствую все, что там происходит, и как бы то ни было, нахожусь не вне, а внутри этого контекста.

— А что мы потеряли?

— Произошла большая человеческая катастрофа — мы потеряли лицо. Потеряли культуру: когда нас представляют Чеховым, Толстым, Достоевским, Гоголем, это уже не мы, а 19-й век и начало 20-го. Традиция была прервана насилием, дальше — выжженная земля, из которой сейчас что-то лишь едва проклевывается. Мы потеряли совесть: многие вещи, с которыми приходится сталкиваться, бессовестны, но они больше не вызывают ни удивления, ни возмущения. Мы потеряли правду: повсюду лгут и это стало нормальным. Появилась двойная мораль, — она не бывает двойной, но она появилась.

— Отсылая к вашему документальному фильму «Процесс» о заказанном Сталиным деле промпартии, может ли нам, сегодняшним, этот процесс показаться беспрецедентным?

— Он никакой не беспрецедентный. В 1920−30-е годы юриспруденция и суд как осуществляющая правосудие институция были уничтожены. Основой советского «правосудия» стал принцип «признание — царица доказательств». Его теоретические обоснования лежат на совести Вышинского, который и был судьей на всех сталинских процессах против «врагов народа».

Судебные приговоры последних лет, да что там лет — уже десятилетий, вынесенные без какой-либо доказательной базы, например, по делу «Юкоса», говорят о том, что произвол никуда не исчез и законность не была восстановлена. Чем отличается процесс промпартии 1930 года от процесса над Олегом Сенцовым? Единственное отличие — подсудимый не признал своей вины. Правда, это никого не волнует: дело основано на насильно выбитых показаниях, каких-либо доказательств вины не существует, а заявление свидетеля о пытках во время допросов не принимается к рассмотрению. В результате как Олегу обещали двадцать лет, так и дали двадцать лет. Кто бы что ни говорил в процессе прений, подсудимый получает столько, сколько требует прокурор. Судебная система сегодня — такая же фикция, какой была в 1930-м. Поразительно лишь то, что общество при этом хранит гробовое молчание, ему как будто все равно. То есть любого человека можно выдернуть из его жизни и засунуть в тюрьму, достаточно положить на него глаз. В Российской Федерации — у меня нет данных по Украине и Беларуси — доля оправдательных приговоров составляет всего один процент (в Беларуси в 2018 году было вынесено менее 0,2% оправдательных приговоров. — TUT.BY). Это даже математически невозможно, чтобы следственные органы были правы в девяноста девяти случаях из ста. Если они дают такой прекрасный результат, суд можно и вовсе упразднить.

«Когда появилась возможность наесться, проблемы морального порядка отошли на второй план»

— Ваш документальный фильм «Событие» показывает дни августовского путча 1991 года. Вы помните себя в это время?

— Помню. С «Радио Свобода» в наушниках я топал по Красноармейской улице в направлении Крещатика. Мне было интересно посмотреть, что происходит с городом, но я был изумлен тем, что он живет своей размеренной, хоть и немного взволнованной, жизнью. Все ждали, что будет происходить в Москве, переживали за Ельцина на танке и судьбу его товарищей-демократов.

— А вы?

— Я тоже переживал. Вообще-то я пришел на Крещатик, чтобы поучаствовать в чем-то, но он был пуст и спокоен. Основные события происходили в Москве и Петербурге, как это можно видеть в моем фильме. В Киеве у Республиканского стадиона был небольшой митинг тех, кто хотел отделиться от Советского Союза, но для меня на тот момент эта идея была далекой и не совсем понятной. Я постоял, послушал речи выступающих и потопал дальше.


Сергей Лозница на Каннском кинофестивале. Фото Reuters

— 90-е для многих были временем больших надежд и веры в светлое будущее. Почему, как вы думаете, мы в наших уже независимых государствах не смогли это великое будущее построить, а пришли к той самой потере культуры и совести?

— Культуру и совесть мы потеряли еще раньше: Гумилева расстреляли, Есенина удушили, Маяковский застрелился, Мандельштама уничтожили в лагере, Цветаева повесилась, Мейерхольда переехали машиной, Вавилова заморили голодом, Хармс умер от голода в «Крестах», Пастернака затравили за Нобелевскую премию, Домбровского избили в фойе Центрального дома литераторов, после чего он скончался, Бродского выставили из страны и так далее. Но чтобы вернуться в нормальное человеческое состояние, нужно было совершить определенные усилия. Только когда появилась возможность пользоваться природными ресурсами, благами человечества, технологическими достижениями и наконец наесться, проблемы морального порядка отошли на второй план. Эта территория все еще решает вопросы пропитания.

— Виктор Аслюк говорил, что многое из того, что вы в 90-х предсказывали о будущем развитии этого пространства, сбылось. Что можно было предвидеть уже тогда?

— Можно было предвидеть все, что и произошло. Окунувшись в историю и поняв логику развития, это было несложно. Как ни печально, у советской элиты, интеллекта нации, не было проекта будущего, все оказались не готовы к тому, что эта грандиозная махина — Советский Союз — рухнет. Я помню те ощущения, все было странно и неожиданно.

— Сегодняшний прогноз хоть сколько-нибудь оптимистичен?

— Дело не в оптимизме или пессимизме — неплохо было бы понимать, что происходит и каковы тенденции. Мне кажется, мы уже сто лет находимся в свободном падении и распадаемся, а сил, которые могли бы противостоять этому распаду, я не вижу.

«Из машины выскочил мужчина и бросился с криками в защиту привязанного к столбу»

— А как период жизни в Советском Союзе сказывается на сегодняшнем жителе уже независимых стран?

— А что и по какой причине могло серьезно измениться? В Советском Союзе люди не доверяли власти — согласно опросам перед нынешними выборами в Украине власти доверяло восемь процентов населения. Если вы спросите, как тот или иной человек приобрел колоссальную собственность, вам ответят: «Украл». Не встречал никого, кто бы сказал, мол, заработал. Что это значит? — никто не воспринимает собственность как что-то заработанное потом и кровью. А как иначе из социализма, где никто ничем не владеет, прыгнуть в капитализм, где вдруг появляются владельцы заводов? Откуда у этих владельцев заводов деньги, чтобы заводы приобрести? Власти просто нужно было взять надежных ребят и дать им право на княжение — в результате получился гибридный капитализм, где договоренности между обществом и властью как таковой не существует. И как только власть зашатается, к владельцам заводов придут и скажут: «Подержал — и хватит, отдавай обратно». Это и подталкивает людей выводить капитал за границу, где он безусловен.

— Во время съемок фильма «Донбасс» в Кривом Роге вы наверняка использовали атрибутику ЛДНР. Как это совместилось с мирной жизнью неоккупированной территории? Случались ли какие-то казусы?

— Мы еще до съемок в газетах, радио и местном телевидении предупредили, что будет сниматься кино, поэтому сражаться идти не нужно. Казусов не было. Хотя украинские продюсеры поначалу и высказывали опасения, в итоге люди с удовольствием принимали участие в съемках, играли и тех, и других. Жизнь порой опровергает наше о ней представление.

— Многие были обескуражены тем, что в фильме «Донбасс» регион выглядит беспросветным.

— Никакой фильм не может быть объективным. Я ставил цель описать не регион, в котором идет война, а те проявления, техники и качество человеческой натуры, которые позволили войне в этом регионе вспыхнуть, как вспыхивают эпидемии. Если угодно, я описывал болезненные проявления, которые парализуют общество и способствуют его распаду. Не думаю, что на художественную картину стоит обижаться, на документальную тоже, ведь это такая же фантазия. В искусстве мы имеем дело с фантазией. Мишель Уэльбек написал роман «Покорность», в котором Францию «захватило» «Мусульманское братство», но Франция на это не обижается, хотя роман не очень комплиментарный. Мы же до сих пор считаем, что художественное творчество является продолжением политики, но искусство и политика — две разные дорожки. Кино — не газета «Правда».

— Вы говорили, что в Донбассе «порвалась пленка цивилизации». Почему именно там она порвалась?

— То, что произошло в Донбассе, не случайно, я не могу такое представить во Львове или Киеве. Кривой Рог тоже показал, что здесь бы такого не потерпели. Когда мы снимали сцену, в которой привязанного к столбу украинского солдата избивает толпа, мимо проезжала машина, которая вдруг резко, пересекая встречную полосу, направилась к нам. Нас было человек семьдесят, из которых сорок крепких мужчин, кто-то стоял с автоматами — все, как вы видите в фильме. Из машины выскочил мужчина и бросился с криками в защиту привязанного к столбу. Если кто-то, несмотря ни на что, бросается на защиту человека, которого линчует толпа, это дорогого стоит.


Сергей Лозница на Каннском кинофестивале на премьере фильма «Донбасс». Фото Reuters

«Василь Быков пожелал ни пуха ни пера»

— Когда вас обвиняют в пропаганде, вы парируете тем, что пропагандист, в отличие от вас, четко знает, что хочет вложить в голову зрителей. Это звучит, будто вы делаете кино без художественной идеи.

— У меня есть художественная идея, но у нее нет того качества насилия, которое свойственно пропаганде, она не направлена на то, чтобы вас заставлять или наставлять. Мне важно лишь побудить к размышлению, и мне очень приятно, когда фильм вызывает дискуссию и несогласие. Если вы хотите только соглашаться — идите в армию. Но мир устроен не так, что один прав, а все должны ему в рот смотреть, а так, что в споре рождается истина. Я тоже могу ошибаться и никогда не сделаю фильм с точки зрения своей абсолютной правоты.

— Перед тем как снять фильм «В тумане» по повести Василя Быкова, вы говорили с Быковым по телефону. О чем?

— Я просил разрешения на постановку. Василь Быков мне его дал, пожелал ни пуха ни пера и попросил не приглашать его к участию, потому что ему, как он говорил, оставалось не так много времени на свои замыслы. Он как раз писал воспоминания.

— Вы довольны сотрудничеством с «Беларусьфильмом»?

— Доволен, хотя оно и было фрагментарным. Я не мог не предложить Министерству культуры Беларуси возможность участия в фильме по повести белорусского автора. Мы снимали в Латвии, киностудия предоставила нам технику, сотрудников, костюмы и десять процентов бюджета. Этим сотрудничество ограничилось, но для меня важнее его символическая ценность. Я также доволен тем, что картина была показана в Минске, других городах Беларуси и моих Барановичах, что белорусские посольства довольно активно показывали «В тумане» по всему миру. Думаю, вам нужно очень серьезно отнестись к выращиванию собственного, белорусского кино, создать условия, чтобы оно появилось и начало заявлять о себе.

— Сначала нужно создать условия для культуры в целом, а потом появится кино.

— Это может происходить одновременно. Но решения тех, кто стоит у государственных кранов, раздающих финансирование, должны быть напрочь лишены идеологической подоплеки. Я только вернулся из Будапешта. В политическом смысле в Венгрии сейчас очень непросто, правительство и парламент занимают вполне определенную особую позицию. Но кинематографисты, даже те, кто остро критикует власть, получают финансирование и активную поддержку. Венгры поняли: кто бы что ни говорил, а представлять страну на международном уровне и заявлять о ее существовании очень важно. Культура гораздо шире, чем политическая целесообразность и сиюминутность. В появлении произведения искусства, влияющего на художественную среду, выгоду найдет каждый. Поэтому нужно искать талантливых людей и давать им возможности, а не заниматься цензурой, которая в художественном произведении все равно не работает.

 
Теги: Минск
 
 
Чтобы разместить новость на сайте или в блоге скопируйте код:
На вашем ресурсе это будет выглядеть так
Известный циник и режиссер беспросвета «Счастье мое», «Кроткая» и, наконец, «Донбасс» рассказал в интервью AFISHA.TUT.BY о своих визитах в Минск, пленке цивилизации и о...
 
 
 

РЕКЛАМА

Архив (Разное)

РЕКЛАМА


Яндекс.Метрика