Главная
Гороскопы
«Художник не должен быть голодным и бедным». Керамист Ольга Угринович о том, как совместить искусство и бизнес
29.11.2019 09:11
—
Разное
|
В о ремесле и декоративно-прикладном искусстве мы знакомим вас с женщинами, которые умеют создавать красоту своими руками и превратили увлечение всей жизни в дело, которое дарит не только моральный, но и материальный комфорт. Прикасайтесь к прекрасному, вдохновляйтесь, присматривайте подарок, который согреет сердце и украсит инстаграм. Обещаем, что в этих материалах будет много картинок и мало букв — не благодарите.
Наша новая героиня — самый известный на сегодня белорусский керамист Ольга Угринович. Мы встретились с ней в художественном доме, который носит родовую фамилию — Угринович и выполняет родовое предназначение: создавать прекрасное. Здесь, с одной стороны, невольно чувствуешь себя слоном в посудной лавке: одно неловкое движение — и ты уже убийца хрупкой фарфоровой вазы. Но с другой: уют, в который погружает мягкое освещение, картины в теплых тонах и «лавандовые» чашки, которые так и просят налить в них горячего чаю с бергамотом — очень быстро расслабляет и заставляет забыть, что ты в этом арт-пространстве засланный и весьма неловкий агент. «Родители хотели мне другой судьбы»Ольга родилась в семье, вся жизнь которой была связана с искусством. Именно поэтому родители не хотели, чтобы Оля стала продолжателем традиции. — Вся мировая история говорит нам о том, что судьба художника всегда была сложной. Художники умирали в нищете, не получив признания… Это так обидно: о самых великих талантах узнали посмертно. А при жизни их гениальность считали безумием. Я всегда думаю о том, как могла бы измениться судьба этих мастеров, если бы они получили хоть кроху от тех безумных денег, которые сегодня готовы заплатить за их полотна. Ведь художнику на самом деле нужно не так много: хотя бы минимум тепла и денег для покупки кистей и красок. Но всегда было принято считать, что и это — перебор. От художника требуют максимального отречения от всего материального во имя духовного. И, конечно, мои родители как никто знали все это. Понимали, что искусство — это сложный путь. Путь трудоголика, который готов отказывать себе во многом. Они хотели мне другой, более легкой судьбы. Но, думаю, у меня не было на нее ни одного шанса. (Улыбается.)
И, к моей радости, в наше время ситуация в художественной сфере начала меняться. Художник уже не должен быть голодным и бедным. Мир повернулся к нему лицом: чем больше у людей возможностей путешествовать, посещать памятники архитектуры и музеи, чем больше прекрасных вещей они видят вокруг себя — тем сильнее их способность оценить искусство и стремление к нему приобщиться. Часто они делают это в моем «Доме» — и для меня, как и для каждого художника, важно это человеческое тепло, отклик на мое творчество. Это очень вдохновляет. Впервые понимание, что «нет ни одного шанса» отказаться от призвания пришло к Ольге на первом курсе Академии искусств — как только она взяла в руки красную глину. — Первое общение с материалом, изучение его свойств — это уникальный опыт и магия. Керамический материал такой сложный, капризный, в нем всегда есть интрига: получится или нет. И в этом есть азарт. Как бы ты ни уговаривала материал, он диктует тебе свои условия. И этот долгий танец друг с другом, танец на грани борьбы, бесконечно увлекает.
И тут одно из двух: либо ты действуешь как капризный ребенок: не получилось — и бросил. Либо вступаешь в эту связь и сам не замечаешь, как вы с ремеслом уже сроднились. «Я чувствую себя рабыней ремесла, которое наняло меня, чтобы я работала на него 24/7»Собственный, такой узнаваемый сегодня стиль формировался постепенно. Как говорит Ольга, по большому счету, для этого понадобилась пара лет, но до этого должна была пройти значительная часть жизни. — Необходимость выживать и зарабатывать деньги повела меня окольным путем: я выполняла частные заказы, во многих минских ресторанах — посуда, сделанная мной. Я часто создавала фирменный стиль — для других, но не для себя. Шутка судьбы: работа на чужой успех продолжалась до последнего финансового кризиса.
Многие мои клиенты тогда легли на дно, им было не до заказов, а я сидела без работы. Сначала меня накрыла депрессия, хотя мне это не свойственно, а потом началась глубинная переоценка ценностей. С одной стороны, я понимала, что не пропаду, что всегда заработаю на жизнь тем, что у меня неплохо получается, но мне не давало покоя родовое дело, это детище… Или это божество: потому что иногда я чувствовала себя рабыней ремесла, которое наняло меня, чтобы я работала на него 24/7. (Смеется.) Мой отец глубоко интересовался и керамикой, и археологией: у него были образцы керамики из неолита, он знал традиционное белорусское гончарное дело, был талантливым гончаром и художником, но в большей степени — педагогом. Так вышло, что реализация в любимом деле так и осталась для него незавершенным гештальтом. И мне захотелось наконец его закрыть. Я поняла, что хочу создавать то, что приносит радость мне и людям. Раньше я много часов проводила в мастерской, как всякий интроверт, который закрывается от мира. И тут жизнь выбросила меня из этого уютного местечка в открытый океан общения с людьми: я начала продавать свои работы у Ратуши, ездить на ремесленные ярмарки в Вильнюс.
Я поняла, что красивые вещи, созданные не столько ради коммерции, сколько ради собственного удовольствия, всегда будут востребованы. В наше быстрое, пластиковое время люди хотят дарить друг другу что-то долгосрочное, памятное. И я стала создавать не ресторанные, а фамильные вещи, которые могут передаваться из поколения в поколение. Выходит, что именно кризис помог мне повернуться лицом к своим целям и желаниям. (Улыбается.) С этого момента прошло 4 года. Все складывалось быстро: пробы мои стали перерастать в коллекции, и линия за линией стали складываться в узор фирменного стиля. Но за каждой этой пробой и линией стоит огромный опыт. Как говорил отец: пока ты учишься, можно копировать, перенимать чужой опыт. Но если ты профессионал, то должен стать собой. Выкристаллизовать главное — две-три черты, которые станут твоей выразительной особенностью. «Покупатели моментально считывают фальшь, халтуру, бездушие»Ольга уверена, что все произошло своевременно: когда думаешь о собственном деле на чертежах и слушаешь бизнес-тренинги, кажется, что все просто. Но, как обычно, между ожиданиями и реальностью — пропасть.
— Говорят: «Вы создадите успешный бизнес за 2−3 года!». Ты слушаешь и веришь. А по факту за этот срок у меня только один специалист в команде вырастает и становится профессионалом. За 2−3 года ты только успеваешь нащупать свой путь и вроде бы понять, что к чему — да и то, на тебя тут же обрушивается какая-то новая лавина. Это работа нон-стоп, без выходных и праздников, это огромная ответственность — перед собой, перед командой, перед покупателями. Когда я начала заниматься бизнесом, поняла, что мужских качеств во мне становится больше, чем женских, происходит раздрай личности — иногда мне уже самой непонятно, какая Оля где и когда должна появиться. (Улыбается.) Но единственный совет, который я дала бы себе в прошлом: «Не вестись на чьи бы то ни было универсальные рекомендации и помнить, что художник должен доверять своему внутреннему видению, искать свой путь. Конечно, проторенные дороги более широкие и ровные, по ним легче идти, но тебе это не подойдет». Мне сразу перестает быть прикольно, когда всё просто. Интересно, когда сложно. Сложностей Ольге хватает: от работы с материалом, до общения с покупателями, которые не могут понять, что это за фарфор, который не просвечивает на свету (сразу ответ: потому что бывают разные виды фарфора. — Прим. редакции), и почему он стоит таких денег? — Фарфор для меня как чистый холст, на котором можно совместить и мою любовь к живописи, и уникальные свойства материала, способного принимать любую форму. Все вещи, которые у нас представлены, — это ручная лепка. Любая хозяйка с ней знакома: когда ты раскатываешь скалкой тесто, принцип тот же. Просто хозяйка хочет испечь пиццу или печенье, а я — тарелку. И вот сначала ты раскатываешь пласт из фарфора, а потом — это моя авторская техника — делаешь экопринт. У фарфора есть свойство передавать любые текстуры и отпечатки, и я это свойство использую. Так мы получаем оттиск настоящего растения на пласте, а потом формируем из него тарелку, чашку, вазу — что угодно. Чтобы не убиться, изделие должно пройти очень долгий путь: его ждет очень много опасностей. Во-первых, оно может треснуть при сушке: только представьте, как идеально должна рассчитать плотность теста хозяйка, чтобы на блинчике не было ни малейшей неровности. «Выжившие» проходят первый обжиг. Пока это совсем хрупкий материал: на этой стадии фарфор ломается легче, чем шоколад. Уцелевших бойцов (иногда в утиль идёт до 50%) мы расписываем и отправляем в глазуровочный цех. Глазурь — тонкий слой стекла, который придает изделию эстетичность и водонепроницаемость. После этого — повторный обжиг при температуре от 1200 градусов. Многие изделия в этот момент ломаются пополам, не выдержав сильного накала. Керамика в принципе не любит ни резких движений, ни перепадов температур — только мягкость, последовательность и уважение. В конце мы все подбегаем к печи, ожидая или большого чуда, или большого разочарования. В керамике есть 7-й элемент, божественное нечто, что до сих пор остается для меня тайной, интригой, хотя, казалось бы, прошло столько лет, ничем уже не удивить. Если наша печь сработала плохо, как духовка у некоторых хозяек, в утиль может пойти вся партия. Вещи — красивые, ценные во всех смыслах — погибают в печи, и драма в том, что я до сих пор не научилась принимать это смиренно. (Улыбается.) Но зато те изделия, которые пережили всё, становятся водонепроницаемыми и такими прочными, что их смело можно ставить и в микроволновку, и в посудомойку. В общем, керамика — это очень долго, трудоемко, затратно — финансово, физически, энергетически. Только придя на мастер-классы, люди признаются, что начали понимать принцип ценообразования — и при этом они видят одну пятую часть работы. Сегодня у Ольги есть взращенная ею команда, с тем же художественным вкусом и принципами работы, но роспись она по-прежнему оставляет за собой. — Как в лингвистике у одного слова может быть множество значений, так и в моем деле цвет может иметь тысячи оттенков. И тот зеленый, который имею в виду я, стоит его хоть немного изменить, уже отдает фальшью. Или линия — казалось бы, чуть грубее, чем задумано, — а работа уже испорчена.
По сути, у тебя в руках оказывается небольшой арт-объект, с которым тебя к тому же связывают какие-то теплые чувства. Пусть ты не можешь купить картину, но кофейную чашечку может себе позволить каждый. Мне часто задают странный вопрос: «А разве это востребовано?». А что еще должно быть востребовано, если не то, что красиво, ценно, близко нам? Низменное, примитивное, чужое? Я в это не верю. «Если б я считала, окупится или нет, этого «Дома» просто не существовало бы»Вероятно, Ольга одна из немногих творческих людей, которым не приходится идти на компромисс между собственным вкусом и вкусом покупателей. — Я счастливый художник: делаю то, что нравится мне, и к тому же это нравится людям. По крайней мере достаточному количеству людей, чтобы мое дело оставалось на плаву. Мне удается находить решения, которые позволяют не кривить душой, и где-то, простите за самонадеянность, подращивать вкус людей до того, что я искренне считаю красивым и честным. Я никогда не ставила коммерческий интерес выше художественного. Я никогда не хотела навязывать людям то, что выгодно продать. Мне важно, чтобы покупатели нашли в моих работах свое, личное — этот поиск отчасти отражает мою судьбу. Ольга замечает, что отношение белорусов к собственным мастерам меняется. И если раньше соотечественники зачастую закупали красивую посуду и предметы интерьера за рубежом, сегодня они готовы оставить свои деньги в Беларуси. Да и не только они: иностранцы, которые попадают в «Художественный дом Угринович», тоже хотят увезти с собой часть белорусского искусства.
— Я счастлива, когда мои работы попадают в художественный музей и тем самым становятся национальным достоянием, — делится Ольга. — Вся моя жизнь в силу биографии родителей, ремесла связана с Беларусью. И для меня важно вплетать в работы то, что стало символами нашей страны: папоротники, васильки, клевер. Это трогает меня. В этом наша энергетика, наши корни. Ольга говорит, что верит в растительный гороскоп: в то, что у каждого человека есть связь с тем или иным растением. И найти изделие со своим символом, оберегом — каждый подберет название под себя — часто можно в «Художественном доме Угринович».
— Я долго шла к созданию своего «Дома». Даже боялась мечтать о таком: столько денег, сил, времени надо вложить — как же я смогу это все сама? Но когда я стала больше общаться с людьми, когда появилась уверенность, что все это нужно не только мне, — стало легче принять это решение. Но исторические здания трогать нельзя, и мне нужно было доказать Минкульту, что со стороны улицы, например, исторически были двери, собрать огромное количество документов и заверить проект. Вложения, которые были сделаны тогда, не окупились до сих пор. Больше того, договор у нас всего на несколько лет, это не моя собственность. Но тут такое дело: если не отдашь безвозмездно — то и ничего не получишь взамен. Наверное, если бы я считала, окупится или нет, этого «Дома» бы просто не существовало. Иногда, знаете, бывает такое: заходишь в кафе и видишь: здесь все прокалькулировано с таким расчетом, чтобы вложения отбились за первое полугодие. А потом смотришь, допустим, в правый угол — и видишь, что как раз вот тут у владельца закончился заложенный бюджет. (Смеется.) У нас же все по-честному — так, чтобы самим получать удовольствие от того, что видишь вокруг. Конечно, я мечтаю, чтобы таких «Домов» стало больше и чтобы они открыли свои двери не только в Беларуси. Это снова кажется невероятным, но, как я уже знаю, все начинается с мечты! Чтобы разместить новость на сайте или в блоге скопируйте код:
На вашем ресурсе это будет выглядеть так
Наша новая героиня - самый известный на сегодня белорусский керамист Ольга Угринович. О том, как она решилась на то, чтобы превратить любимое дело в источник дохода,... |
|
